Олимп - Дэн Симмонс

Харман достаточно разобрался в собственных биометрических функциях, чтобы знать, как можно пообщаться с внутренним наблюдателем. И он задал самый простой вопрос: «Может ли термокожа полностью защитить меня от вредного излучения?»

Ответ пришел в виде лаконичной мысли: «Нет».

Идти вперед было бы настоящим безумием. Мало того, человеку не хватало банальной храбрости протиснуться сквозь черную стену в радиоактивный водоворот, одолеть затопленную часть торпедного отсека, холод и мрак столовой и кают-компании, где древние счетчики Гейгера просто взбесились бы, опять наверх и вниз по коридору мимо сонарной и помещения интегральной системы связи, а потом еще по одной лестнице… Невыносимо даже представить весь этот жуткий, леденящий в жилах кровь, убивающий клетки путь до центра управления.

Чтобы оставаться дольше, тем более углубляться в недра гнусной посудины, нужно было в буквальном смысле слова утратить рассудок. «Это же верный конец. Не только мне — надеждам нашего рода, вере Ады, которая ждет моего возвращения. А ребенок? В наше грозное, опаснейшее время ему необходим отец. Я погублю будущее».

И все-таки он должен был узнать. Квантовые остатки ИскИна торпедной боеголовки сообщили достаточно, и теперь мужчина просто не мог обойтись без ответа на свой единственный страшный вопрос. Поэтому Харман пошел — пошел вперед, хотя и в ужасе, медленно, шаг за шагом.

В Атлантической Бреши он провел уже трое суток, однако впервые решился преодолеть силовую стену. Это было полупроницаемое поле, такое же, как на орбитальном острове Просперо: мембрана пропускала исключительно «старомодных» людей. Вот только на сей раз человеку предстояло покинуть теплое, наполненное воздухом пространство ради холода, мрака и чудовищного давления.

Как и рассчитывал Харман, термокостюм защитил его от глубинного эффекта, раз уж не спасал от радиации. Путешественник никогда не интересовался дизайном или принципом действия чудесной кожи: главное, чтобы помогала, и ладно.

Нагрудные лампы автоматически усилили яркость, проницая толщу воды, полную мельчайшего мусора и отраженных бликов.

Затонувшие отсеки подлодки настолько же густо кишели жизнью, насколько стерильна была верхняя половина торпедного отделения. Поселившиеся здесь организмы не только не вымерли в условиях жесткой радиации, но даже откормились и процветали. Все металлические поверхности скрылись под зарослями мутировавших коралловидных грибов, затянулись массами зеленой, розовой и сизой живой материи; всюду под влиянием невидимых течений слабо колыхались тонкие щупальца и кружевные оборки. Лучи то и дело вспугивали проворных существ, похожих на крабов. Из кормового торпедного люка, словно из норы, высунулся кроваво-красный угорь, но тут же втянул голову обратно и только сверкнул в темноте рядами острых зубов. Харман посторонился, пробираясь мимо.

Искусственный интеллект мертвой боеголовки дал примерное представление об устройстве судна и расположении центра управления, однако лестницы, которая вела бы к столовой и гардеробной, не оказалось на месте. Суперсплавы, из которых была построена субмарина, не сгнили до сих пор и даже под водой прослужили бы еще две тысячи лет, однако ступени «трапа» (название опять подсказала память, заключенная в пучках протеинов) давным-давно проржавели.

Упираясь ладонями прямо в ил и качающиеся веера водорослей по обе стороны чуть накренившейся лестничной шахты, надеясь не угодить пальцами в рот какому-нибудь угрю, мужчина с трудом двинулся вверх сквозь густой зеленый суп. Частички радиоактивного мусора и живности льнули к термокоже, липли на респиратор и стекла очков. Харман чуть было не задохнулся от натуги, пока добрался до уровня кают-компании. Он по опыту знал, что дыхательная маска будет по-прежнему поставлять отличный кислород, и без обращения к банкам памяти понимал, что термокожа спасает от холода, как спасала в космическом вакууме… но вакуум казался гораздо чище.

«А вдруг эта слизь на моих очках когда-то составляла тела людей, которые служили на лодке?»

Путешественник отмахнулся от мерзкой и нелепой мысли. Если команда и пошла ко дну вместе с лодкой, вечно голодные обитатели океана за несколько лет обглодали кости, а немногим позже и с ними расправились.

«Да, но все-таки…»

Мужчина сосредоточился на пути сквозь плотные заросли, мусор и сломанные койки. Судя по схеме, сохранившейся в уцелевших молекулах памяти боеголовки, некогда тут была спальня для людей; теперь это больше напоминало заброшенный склеп, разве что полки, покрытые серыми грибами, служили ложами для угрей, пугающихся света, и крабов-мутантов, а не гниющих тел покойных Монтекки и Капулетти.

«Надо бы как-нибудь взяться и почитать этого самого Шекспира. Уж очень много встречается ссылок на его творчество и высказывания», — думал Харман, раздвигая слизистые сталагмиты и заплывая в бывшую столовую. Останки длинного обеденного стола невесть почему напомнили путешественнику место людоедского пиршества Калибана, увиденное месяцы назад на орбитальном острове Просперо, — возможно, дело было в грибах и моллюсках, которые приобрели здесь кровавый оттенок.

В дальнем конце багровой пещеры, как уже знал мужчина, располагалась лестница, на сей раз настоящая, вместо наклонного трапа, ведущая в помещение интегрированной системы связи.

Лестницы здесь не оказалось. Узкий туннель отвесного коридора был забит зелено-синими водорослями. Харману представился Парижский Кратер, превращенный, по рассказам Даэмана, в гнездо из голубого льда.

Но эту сеть за многие столетия сплела земная океанская флора, пусть даже мутировавшая, и мужчина принялся с треском разрывать ее, захватывая крупными горстями и беспрестанно сетуя, что не захватил с собой топор. В этой вязкой массе нельзя было разглядеть собственных рук. Нечто длинное и юркое — еще один угорь? морская змея? — скользнуло по телу и пропало внизу. Харман продолжал разгребать комья радиоактивной слизи, пробираясь в кромешной темноте.

Казалось, он рождается заново, но только теперь — в гораздо более кошмарный мир.

В пылу сражения с водорослями мужчина даже не заметил, как очутился в рубке интегрированной системы связи. Вокруг колыхались зеленые щупальца, а вода была так замусорена, что блики от лучей нагрудных ламп ослепили глаза, и путешественник рухнул в первобытную слизь.

Вспомнив, что с каждой секундой промедления на грозной посудине смертельная опасность возрастает, он встал на колени, сорвал со спины и плеч старые цепкие лозы растений, поднялся и побрел дальше.