«Я – АНГЕЛ!». Часть вторая: «Между Сциллой и Харибдой» - Сергей Николаевич Зеленин

От удара в левое плечо — оно онемело, а рука повисла как плеть… Компенсировал пинком подошвой берца под колено, отчего поэт заметно охромел.

Наконец, когда мы с ним оба окривели — обзаведясь почти одинаковыми бланшами под левыми гляделками, я сказал:

— Тебе не кажется, что если мы продолжим — то примем вид египетских мумий?

— Извинись… — тяжело, хрипло дышит.

— Шиш… — я выглядел намного свежее, — мне-то пофиг, а тебе в этом году в Америку ехать.

— … Откуда знаешь?

— «Оттуда»… Будешь дальше быковать — очутишься экспонатом в Нью-Йоркском «Музее естественной истории», а не туристом в отеле «George Washington».

Вижу — и рад бы, да эта «кошма в юбке» — держит его за самое сокровенное:

— Она, не…

— Понимаю. Тогда, предлагаю перевести наш поединок из вульгарного мордобоя в поэтическое состязание. Забьёшь меня рифмой — извинюсь перед Лилией Юрьевной.

Сомневается.

— Тебе важнее ездить или шашечки рисовать?

— Что?

— Тебе надо, чтоб я извинился или просто руками помахать?

Обрадованно-подозрительно:

— Точно извинишься?

На всякий случай, пальцы за спиной «крестиком»:

— Да, чтоб я сдох!

— Условия?

— Каждый день читаем стихи — определённого размера, конечно, которые ещё не публиковались… Не парься — договоримся, об условиях!

Подзадориваю, беря «на слабо»:

— Опять сцышь?

— Согласен!

Он, даже не спросил — что я потребую, в случае выигрыша. По ходу, он меня снова недооценивает. Ну, что ж — один раз ты уже лажанулся, Вован!

— В случае же, если победителем окажусь я…

Взгляд презрительно-снисходительный:

— … Извинюсь, что дал тебе пощёчину.

Усмехаюсь:

— Экая невидаль — мужику по морде получить! Местные, от делать нечего — то и дело друг друга волтузят и, даже не думают каждый раз извиняться.

— Тогда, что ты хочешь?

— Слушай внимательно…

…Когда я сообщил, что хочу — у Владимира Маяковского шары на лоб полезли, а челюсть отпала:

— Ты сумасшедший?

— Нет, всего лишь два раза контуженный. Первый раз — польским фугасом, второй раз — тобой.

Действительно, именно после его удара в лоб — меня как Ньютона после яблока, осенило одной довольно рискованной — но зато многообещающей идеей. Должно быть мои мозговые извилины — сотряслись и в нужную комбинацию сложились.

Ещё одна версия:

— Ты шутишь?

— Никаких шуток! Условия поединка будут официально оформлены у нотариуса, так что не соскочишь.

— …

— Так, что? Соглашаешься или продолжим друг другу «фотки» ретушировать? Кстати, предупреждаю: челюстно-лицевого хирурга в Ульяновске нет. Мне то — пофиг, а вот как ты потом будешь стихи в Америке эмигрантам читать…

Отбросив сомнения, протягивает свою ладонь — широкую, как панцирь камчатского краба:

— Согласен!

* * *

Остаток дня ушёл на утрясение условий пари, ещё неделя на создание и приезд специального общественного жюри и прочие организационные вопросы. Позже прослышав, в наш город съехалось множество причастного к поэзии народу, корреспонденты газет — рабкоры и фотокоры, в большинстве своём прикормленные мной. Жилья не хватало и гости города ночевали даже в Волисполкомах ВКП(б) и РКСМ, волостном Совете народных депутатов, в зале Народного суда и, даже в свободных камерах предварительного заключения…

Да, везде!

Лишь в Райотдел НКВД, в собственный кабинет, Абрам Израилевич никого ночевать не пустил — по причине своей зловредной жидовской натуры.

На две недели, Ульяновск стал поэтической столицей России — когда в недавно построенном ульяновском «Дворце культуры и досуга», началась моя поэтическая дуэль с Владимиром Маяковским.

Лиля Брик миловалась в комнате свиданий с Александром Краснощёковым — о чём я своевременно получал самые пикантнейшие подробности, а Маяковский действительно — ревновал, психовал, страдал и творил шедевры. Начав с ещё не законченного «Третьего фронта» — посвящённого Первому всесоюзному съезду учителей, он продолжил «Рабкором», «Немножко утопией», «Двумя маями», а затем ваще — понёс какую-то дикую «отсебятину», не имеющуюся в моём «послезнании».

Я же, особо не заморачивась, шпарил подходящие к эпохе или наскоро переделанные стихи поэтов — творивших гораздо позже, предпочитая Роберта Рождественского — похожего по стилю на стиль стихов соперника. Мне, злые языки приписывали плагиат — но Маяковский подтверждал, что это стихи не его.

Жюри оценивало — является ли прочитанное нами стихами, подходящими к условиям состязания и, тут же корреспонденты наперегонки бежали на почтамп — стремясь передать их в свои редакции первыми.

* * *

Когда бланш под глазом полиняв — из сочно-фиолетового стал блёкло-желтоватым, в комнате свиданий ИТЛ — я предстал пред виновницей всего этого грандиозного шухера…

Пред Лилей Юрьевной Брик, то бишь — секс-символом эпохи НЭПа.

Впрочем, почему лишь какой-то одной — вполне определённой эпохи?

Лилю Брик, например, я очень легко могу представить в начале 21 века.

«У нас», эта особа обязательно бы вела блог в «Инстаграме», имела бы пару миллионов подписчиков на «Ютубе», а ее скандально-«откровенные» фото заполняли бы передовицы «глянцевых» журналов. Она бы обязательно участвовала в каком-нибудь «Доме-2», её повсюду бы преследовали вездесущие папарацци, а строчки об её «романах» — подобно фронтовым сводкам, занимали верхние строчки рейтингов ведущих информационных агентств.

Блуждая по необъятным просторам Интернета, мы обязательно натыкались бы на всплывающие окна с вирусной рекламой: «Лиля Брик раскрыла свой секрет обольщения: как заставить самых умных и талантливых мужчин подчиняться тебе и боготворить тебя? Надо внушить мужчине, что он замечательный и даже гениальный, но что другие дуры-бабы — этого не понимают и не ценят. И разрешать ему то, что они никогда не разрешают ему делать. Например: курить в постели, писцать не поднимая стульчак унитаза, приводить друзей попить пивка среди ночи и, шляться — где, с кем и когда ему вздумается без спроса. Ну а остальное сделает ваше классное нижнее бельё…».

— Это то красное бельё, что Вы когда-то обещали мне показать?

Изумительно-чудные карие глазки «женщины-вамп» тотчас стали в пол личика — как у мультяшной героини, а само оно — несколько «по-кобыльи» вытянулось… Если так можно выразиться о даме, конечно.

Она ожидала появления своего возлюбленного осужденного коррупционера, находилась несколько «не в форме» возлегая на кровати и, просто впала в ступор — увидев вместо Краснощёкова меня. Ещё больше она была шокирована, что я бы в форме нквд-эшника, при портупее и «левольверте» в кобуре.

Тоже, так сказать — «символ» эпохи.

Именно поэтому думаю, эта особа не метнула в меня табуреткой — хотя сие