Время жить. Трилогия (СИ) - Тарнавский Виктор Вадимович

– Тогда отходим на закате. Половина суммы на борту, половина – на берегу в Валезе. Не опаздывайте. Мы ждать не будем.

– Ладно, ладно, – покровительственно сказал Ворро. – Передай Чоко, мы обязательно придем. И запомни, двести пятьдесят граммов сертификатами за двоих, и не лимией больше!

У Чоко оказалась точно такая же шхуна, что и у остальных рыбаков. Длиной чуть больше десяти метров, одномачтовая, с крошечной надстройкой на самом носу и лебедкой для подъема сети на корме.

– Ну что, заценили?

Чоко был уже на палубе со всем своим экипажем – сонным здоровяком с замедленными движениями и стриженым парнишкой, оказавшимся мотористом. Сам он, одетый в длинный черный клеенчатый плащ, синие парусиновые штаны и высокие сапоги, выглядел заправским моряком.

– Поднимайтесь! Этой стервочке уже не терпится в свой последний путь. Видите, как она дергается. Хочет догнать своих товарок.

В маленькой гавани больше не было ни одного суденышка. Только далеко в море виднелись несколько парусов. С моря шла длинная пологая волна. Проникая в полузакрытую бухточку, она заставляла шхуну приподниматься и, скрипя, тереться о шины от грузовиков, подвешенные между причалом и бортом.

Сонный матрос перебросил на причал узкие сходни, и пассажиры по одному стали перебираться на борт. Пассажиров, считая Ворро и Неллью, было десять человек. Двое похожих друг на друга молодых людей, мордатых и коротко стриженных – явные братки; старающаяся держаться от них подальше женщина с мальчиком лет четырех-пяти; пожилая чета интеллигентного вида; худой мужчина в очках, с натугой тащивший на себе рюкзак чуть ли не с него самого, и молодой парень в спортивных штанах и яркой плащевой куртке, которого Неллью сразу решил называть про себя туристом. Все они едва поместились на узкой палубе. Захоти Чоко набрать еще двоих пассажиров, их бы пришлось везти на буксире в крохотной лодочке, висящей за кормой.

Матрос, не спеша, затащил сходни обратно на палубу, отвязал причальные канаты, где-то внизу затарахтел мотор, и шхуна начала медленно отдаляться от берега.

– Прощай, родимая земля! – глумливо заголосил Чоко. – Прощайте, придурки! Оставайтесь тут и ждите пришельцев!

На берегу никто не отозвался, только где-то за сараями залаяла вслед собака. Пассажиры молчали.

– Какие же вы все, однако, сентиментальные, аж жуть берет, – вполголоса сказал Чоко, обращаясь к Ворро. – Эти чудаки из общества друзей селедки смотрели на меня как на врага народа, после того как я решил не дожидаться пришельцев и свалить, попутно немного подзаработав на будущее. По мне, так лучше жить где-то за морем, чем подыхать дома. Ты тоже так думаешь?

– Да, – сухо ответил Ворро.

– Это точно! Ты молодец, парень! Ты единственный, кто стал торговаться. Ты мне нравишься! А теперь держись, сейчас начнется!

Шхуна вышла из бухточки, и тут же началась качка. Волны были не больше полутора метров высотой, но они легко приподнимали маленькое суденышко, а затем опускали его обратно, окутывая облачком брызг. "Турист", позеленев, подполз к борту и, скорчившись, перегнулся через него. Одному из братков тоже было явно не по себе, но он держался.

– Господин капитан, – слабым голосом позвала пожилая женщина, прижимающая к себе баул. – Нам нужно спуститься в каюту. Где здесь можно лечь?

– Ложитесь прямо на палубу! – захохотал Чоко. – Вы не на пассажирском лайнере, мадам! Это обычная рыбацкая лайба. Здесь нет каюты, а в той каморке в носу будем попеременно спать я и мой матрос. А хотите вниз – пожалуйста!

Чоко, двигаясь по палубе так, словно никакой качки не было и в помине, галантно откинул в сторону крышку большого люка. Оттуда шибануло мощным запахом гнилой рыбы. Браток, и без того нежно зеленый, не выдержав, опрометью бросился к борту.

– Не хотите? Так я и думал. А вот рыбке нравится, ха-ха! Сцепите зубы, мадам, и думайте о чем-то приятном. Например, о Валезе. Или, еще лучше, расслабьтесь и постарайтесь получить удовольствие. У вас, наверное, еще не было такой романтичной морской прогулки, ха-ха!

Солнце быстро зашло, и все вокруг окутала мокрая темнота. Ни берега, ни его огней уже не было видно. Время от времени шел дождь, а волны начали плескать через борт. Ветер усилился и пробирал до самых костей.

– Выпейте, – из темноты вдруг появился Чоко с большой кружкой в руке. – Это горячий грог. Пусть не говорят, что я не забочусь о пассажирах, ха-ха. Еще не раздумал идти в Валез?

– А ты? – лязгая зубами, спросил Ворро. – Держу пари, что у тебя тоже давно не было такой милой ночки?

– Ерунда! – засмеялся Чоко. – Ты не видел, что такое настоящий шторм! Тогда ты бы у меня вспотел у помпы! Сейчас самая нормальная погода, а для конца осени так вообще прекрасная. Пей скорей, освобождай посуду!

Ворро залпом выпил горячий крепкий напиток, и ему сразу стало лучше. Вытащив из рюкзака пластиковое полотнище, он завернулся в него как в кокон и задремал. Рядом кое-как устроился Неллью. Свое полотнище он отдал женщине с ребенком и щелкал от холода зубами до самого рассвета.

Весь следующий день суденышко двигалось под парусами, каждые полчаса меняя галс и подставляя волнам то правую, то левую скулу. Ветер посвежел и нес с собой водяную пыль, которую он срывал с верхушек невысоких острых волн, время от времени взбухающих белыми гребешками. Всеми пассажирами овладела апатия, и к обеду, щедро предложенному Чоко (каменные сухари, соленая рыба и много-много кипятка), почти никто не притронулся. Сам же Чоко был в прекрасном до безобразия настроении и постоянно шутил, прохаживаясь по поводу то одного, то другого пассажира. Отвечал ему только Ворро и иногда пожилой интеллигент, которого шуточки, похоже, доставали больше всех. Лучше всех чувствовал себя маленький мальчик. Он бесстрашно лазил по всей шхуне, и мать то и дело испуганно кричала ему, чтобы он обязательно держался и не выглядывал за борт.

Поздно вечером, когда уже стало темнеть, на горизонте появились огни, вызвавшие коллективный вздох облегчения.

– Нет-нет, – засмеялся в ответ Чоко. – Это не про нас. Мы сейчас ляжем в дрейф и пристанем к берегу рано утром.

– Это невозможно, – простонала пожилая женщина. – Я не переживу здесь второй ночи.

– Почему мы так медленно плыли днем? – немедленно подхватил ее муж. – Если бы вы не выключили двигатель, мы бы уже давно были на берегу.

– Ага, – решил не остаться в стороне один из братков, тот, что покрепче. – Ты это, в натуре, рули к берегу!

– Тихо, ша! – Чоко крепко стоял на ногах, держа руку на рукоятке револьвера. – Будет все так, как я сказал! Днем мы шли под парусом, потому что иначе нам бы не хватило горючего. Кто хочет сейчас плыть к берегу – вон лодка, садитесь и гребите! В порт мы не пойдем. Если кому-то охота в лагерь для беженцев, я никого не неволю. Но я лично не собираюсь там торчать, поэтому мы высадимся на берег завтра утром. Я перевез в Валез больше спирта, чем весит эта посудина, и знаю здесь все. А если кто-то ночью вздумает откинуть копыта, это его личное горе. Гарантирую роскошные похороны в открытом море. Всем ясно?!

Ясно было всем.

Вторая ночь в море была еще более тяжелой, чем предыдущая. Дождь шел, почти не переставая, к тому же ветер усилился, и суденышко немилосердно качало. Серый рассвет застал шхуну, на палубе которой скорчились в разных позах девять измученных до предела взрослых и один сладко спящий ребенок, скользящей под стук мотора по слегка поутихшим волнам вдоль неприветливого скалистого берега.

Грозно шумящий прибой, казалось, не допускал даже мысли о высадке, но Чоко и в самом деле знал здешние места. Войдя в узкий проход между скалами, шхуна оказалась в крошечной бухточке. Мотор стих, и она по инерции мягко прокатилась вперед, почти уткнувшись носом в берег. Под килем заскрипела галька. Небольшая волна, пробравшаяся в бухту с моря, легко стукнула в корму.

– Поезд прибыл на конечную станцию. Господам пассажирам просьба заплатить за проезд и покинуть вагоны! – весело произнес Чоко.