Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 Легко можно заключить, что я письма сии получил хотя при всех моих гостях, но должен был от всех от них утаить не только содержание оных, но и то, от кого они получены. Обстоятельство, что я не хотел быть, как издатель будущего журнала, никому известным, к тому меня приневоливало. Но по счастию, никто узнать о том в особенности и не любопытствовал, и мы продолжали свои обыкновенные при таких случаях увеселения.

 Кроме сего дня бывали у меня нередко и в другие дни таковые же в течение тогдашнего великого поста сборищи, и мы, несмотря на пост, провождали время свое весело, но не забывали и о прочих своих делах. Судьи занимались по судам своими должностьми, а я своими делами, относящимися не столько до правления волостьми, сколько до собственных моих литературных и других любопытных упражнений; и как за всем тем оставалось у меня еще много свободного времени, то восхотелось мне употребить кой–когда оное на пользу детей моих богородицких друзей и приятелей. Все они, как я уже упомянул, учились языкам в пашем пансионе, ходивши и ездивши в оный ежедневно, ибо был он от нас с полверсты расстоянием, на краю слободы городской; но как в послеобеденное время по середам и по субботам учения у них не было, то самое сие праздное время и хотелось мне обратить им в пользу, и употребить на обучение их тому, чему они в пансионе не обучались и не могли быть обучаемы, а именно геометрии, физике и нравоучёнию, и тем и им произвести существительную пользу, и отцам их, с своей стороны, оказать дружескую и такую услугу, которою они натурально были бы весьма довольны. Итак, переговоривши о том с ними, приглашал я всех учащихся в пансионе детей в каждую середу и субботу после обеда к себе, сначала будто бы в гости, и угощая их кое–чем, мало–помалу стал приучать их сперва чертить геометрию, а потом, севши кругом большого стола, слушать, что я им читать и рассказывать стану. К таковому чтению избрал я опять мою «Детскую философию», которой сочинено было уже у меня много частей, и все дети чтение и делаемые мною всем толкования и объяснения так полюбили, что они всякой раз с превеликою охотою ко мне в помянутые дни прихаживали и приезжали, и все послеобеденное время у меня в слушании и в разговорах со мною с особенным удовольствием провождали; при чем достопамятно, что сын мой, каков ни мал еще был, но делал им в том компанию, и к крайнему моему удивлению и удовольствию, не только все понимал, что слышал, но несравненно с лучшим еще успехом, нежели другие, и так хорошо, что я не мог тому довольно нарадоваться. Словом, он все читаемое и рассказываемое мною слушал с таким особым вниманием, и в нежной. его ум и память все так глубоко впечатлевалось, что ему по возрасте не было ни малой нужды учиться физике и нравоучению, но она ему, так сказать, сделалась уже от самого младенчества известною.

 Нельзя довольно изобразить, как сею моею услугою довольны были все отцы и матери детей сих и какою благодарностию за то почитали себя ко мне обязанными. Но мое собственное чувствуемое при том удовольствие дороже для меня было всех их искренних за то благодарений.

 Между сими занятиями и не видали мы как прошел и весь наш великой пост и настала страшная неделя. В сию, по обыкновению, мы говели, и как у нас в городе не было еще ни одной освященной церкви, то приобщались в церкви гошпитальной на островку. Завтреню же в день Пасхи служили уже в новопостроенной и хотя еще не совсем отделанной большой нашей соборной церкви, поелику один из приделов в ней был совсем почти готов к освящению, в котором и была у нас сия служба при стечении великого множества народа.

 Наконец настал апрель месяц и 7–е число оного, в которое по порядку долженствовал в Москве увидеть свет первой листок моего «Сельского Жителя». Дню сему случилось в сей год быть в самую великую субботу, и г. Ридигер так усерден был к доставлению мне скорейшего удовольствия оной видеть, что спроворил отправлением его ко мне по почте так, что я имел удовольствие получить и читать его в понедельник Святой недели. Случилось сие в самое то время, когда были у нас. в доме с образами и в которой день приглашены были на обед к нам все остававшиеся в городе и не разъехавшиеся по деревням судьи наши.

 Не могу никак изобразить того, с какими чувствиями и удовольствием читал я сей первой лист моего еженедельника и как много им любовался! Хотя и не имел он никаких дальних типографических украшений, но по тогдашнему худому состоянию нашей университетской типографии напечатан был просто и самыми простыми литерами, но для меня, как сочинителя, казалось все хорошо и все ладно. Но смешно было, когда я читал его потом и вслух некоторым из судей наших, так, как бы новое и совсем мне незнакомое сочинение, и принужден был слушать о себе самом их мнения и суждения; но, по счастию, были они для меня непредосудительные, и я радовался духом, что листок сей имел счастие им понравиться.

 Препроводив всю святую неделю довольно весело, с начавшеюся около сего времени весною принялся я за разные свойственные сему годовому времени надворные работы и упражнения. И как кроме маленького моего садика никаких других еще не было, то копался я как червь в оном, садил и сеял в нем все нужное, а особливо привезенные из Москвы семена разных иностранных трав, для опыта. Потом принялся за лесок, находившийся у нас подле магазина и бывший до сего в крайнем небрежении. Сей, по недостатку садов, хотелось мне превратить в увеселительное гульбище, разрубив оной в прошпекты и многие прямые и перекрестные косые аллеи, проводя оные так, чтоб в конце оных открывалися вдали какие–нибудь знаменитые предметы, а особливо дворец с его башнею, также соборная наша церковь. Которой лесок, будучи наитщательнейшим образом с сего времени сохраняем в целости, в немногие годы и разросся так, что сделался прекрасным и таким гульбищем, в которое стоило возить гостей и проезжих, для показу и доставления им удовольствия.

 Кроме сего, занимался я сию весну деланием разных опытов глиняным мазанкам по образцу и манеру иностранных, и сделанная мною одна таковая была так удачна, что простояла многие годы без дальнего повреждения и вытерпела даже однажды и пожар, но не могла от него разрушиться, и ее можно было тотчас опять исправить. Также делал я опыты и мазаночным глиняным оградам, но сии были неудачны. А и в самых комнатах, кроме обыкновенных моих литературных упражнений, нередко занимался я разными рукоделиями, красками и кое–каким пачканьем и мараньем, а особливо деланием фальшивых мраморов, которых образчики хранятся у меня и поныне.

 В сих многоразличных занятиях, надворных и комнатных, прошел нечувствительно весь апрель месяц, а в начале мая ездили мы с женою за Тулу на свадьбу. Тетка ее, Матрена Васильевна Арцыбышева, выдавала около сего времени старшую свою дочь, Прасковью Андреевну, замуж за старшого сына знакомца моего, генерала Ивана Алистарховича Кислинского, и нынешнего моего друга, Василья Ивановича. Поелику мы были ближние невесте родные, то необходимо надобно нам было быть на сей свадьбе, и мы не поленились приехать на оную, несмотря на всю отдаленность. Происходила она в жилище господина Кислинского, в сельце Федешове, а венчали в селе Архангельском; невесту же отпускали из дому тетки ее, Крюковой, в сельце Каменки. Все происходило при том хорошо и порядочно и не было ничего такого, чтоб можно было в особливости заметить, кроме того, что невеста с женихом были кумовья, крестившие за несколько до того лет одного ребенка, которое обстоятельство и сделало было сначала остановку и дело дошло до самого архиерея; но как от оного дано дозволение, то сей случай и доказал, что кумовьям жениться всегда можно и что между ими нет ни малейшего духовного родства, что и натурально, ибо при всяких крестинах бывает только одна действующая особа, либо кум, либо кума, а не оба кумовья.