Полночь мира (=Пепел Сколена) - Павел Буркин

  Ржев - городок небольшой, автобус проехал его минут за десять, и теперь трясся на ухабах разбитой в хлам дороги. Было видно, что ремонтные службы сюда не добирались с советских времен... Если эти места когда-либо вообще знали ремонт. На конечной остановке двое сошли. Сразу окружила тишина и покой долгого летнего вечера. Шелестела над головой огромная, старая береза. От покосившегося железного навеса конечной остановки шло несколько тропинок: одна к загорающейся первыми огнями деревне. Вторая - в лес. Нина решительно свернула на ту, которая вела прочь от цивилизации. Миг - и Мише показалось, что он снова в Сколене.

  - Ты говорила, нам в Ржев?

  - Я сказала, он живет возле Ржева. Деревня называется Кокошилово. Словом, нам еще километров восемь. Извини, что далеко, но ничего из транспорта туда не ходит. Если только поймаем попутку...

  - Да плевать, я-то привык. Главное, чтоб ты не устала.

  - Я тоже привыкла.

  Когда темные своды леса сомкнулись над головой, Моррест вообще перестал ощущать разницу. Временами казалось, что он снова в Ведьмином лесу - вон, и знакомый, расщепленный молнией дуб на прогалине. А этот поросший мокрым ольшаником овраг как две капли воды похож на такой же сразу за Самуром, где Моррест прятался после зачистки, выбравшись с пепелища. Слез не осталось, да, наверное, и не было с самого начала. Хотелось завыть в голос - но надо было молчать, потому что из Самура еще неслись крики избиваемых и рев пожара. Значит, "спецназ" короля Амори еще там...

  Михаил покрутил головой, отгоняя жгущее сердце видение. Неужели оно будет преследовать его до конца дней?

  - Тоже чувствуешь? - по-своему толковала молчание Нина. Для городской она держалась в страшноватом ночном лесу просто на диво. Себя городским Михаил уже не считал - все-таки уже и не припомнишь, сколько раз доводилось ночевать посреди леса при свете крошечного костерка или просто на дереве. Или в брошенных деревнях, рискуя нарваться на отмороженных мародеров. - Да, лес тут и правда не простой. На самом деле вся эта земля щедро полита кровью.

   А ведь и правда, отметил Моррест. Самая долгая и страшная битва в истории России, первая половина которой известна как битва за Москву, а вторая, самая кровавая и страшная, предана забвению, гремела здесь полтора года - с октября сорок первого по март сорок третьего.

  Теперь тишина казалась Михаилу обманчивой: стоит чуть прислушаться - и услышишь приглушенную расстоянием артиллерийскую канонаду, далекий и оттого нестрашный стук пулеметов, хлесткие винтовочные выстрелы. Кажется, из-за леса и сейчас раздается мощное "Ура!" и рев танковых моторов. А в беззвездном небе воют моторы "Лаптежников", и вся надежда на то, что зеленые своды леса и мгла укроют от летящей с неба смерти. А по лесу, перебивая пороховую гарь и смрад пожарищ, тянется забористая трупная вонь. След отчаянных, кровавых, напрасных - и все равно не напрасных атак.

  Пятнают ночное небо зарева пожаров - едва заметные от деревень, более яркие - от крупных сел, и самое большое, будто преждевременная заря - на юго-западе, где находится Ржев. Рассыпается прахом все, что люди растили и строили с тринадцатого века... Кажется, вот сейчас из-под темного полога леса выскочит T-IV - и ринется в атаку, потому что разбираться некогда, красные пошли в новую атаку...

  ...Для них, так и не состарившихся, бой еще продолжается.

  Но тишину не разорвал рык мотора, лязг траков и - напоследок - терзающее барабанные перепонки рявканье танковой пушки в упор. И в небе, сверкая лампами под крыльями, мирно и сонно гудит пассажирский лайнер. То, что подступило на ночной дороге неясным видением, отшумело и отпылало шестьдесят лет назад. Красные знамена над Рейхстагом искупили горечь бесплодных атак, а потом послевоенные заботы и суета погребли былое под пеплом времен. Но эти леса до сих пор полны неприбранных скелетов и некогда стрелявшего, а ныне ржавого и всеми забытого железа. И они помнят то, что в суете повседневности забыли люди. А порой напоминают мимохожему путнику такими вот будоражащими, обжигающе-яркими видениями.

  Какой дурак сказал, что прошлое - прошло?! Оно просто затаилось. Ждет, безжалостное, чтобы люди забыли и расслабились, и тогда входит в дом, пинком распахивая дверь. И приходится потомкам отведать то, чего без меры хлебнули предки. Как уже отведали косовские сербы.

  "Может, просто пару дней побродить по лесам? - вдруг подумал Михаил. - Наверняка можно найти брошенную в лесу трехлинейку или даже "Максим". Или, как в "Мы из будущего", раскопать блиндаж с ТТ и кучей патронов. Впрочем, что осталось от того ТТ после полувека без присмотра, в подземной сырости? Только в не очень умных фильмах такие пистолеты выглядят, как новенькие - на самом-то деле они уже ржавые железяки, радость охотников за металлоломом, "черных археологов" и прочих гробокопателей. Увы, это не выход. А как было бы здорово: пошел в лес, будто по грибы - и добыл все, что надо. Впрочем, если другого выхода не останется, можно попробовать. Еда в мешке есть, да он и пополнил запас. Вдруг да найдутся пригодные к использованию экземпляры?

  - Не страшно? - спросил Миша. - Я-то уже привык...

  - А я, думаешь, первый раз так еду?

  - Понятно... Далеко еще?

  - Да вон уже опушка. Кокошилово - там.

  Михаил вгляделся в залегшую впереди непроглядную мглу. Все такая же разбитая до невозможности грунтовка, такой же вековой, кондовый лес по обочинам - и все-таки там, впереди, чуть светлее. Вгляделся, стараясь хоть немного подсветить не добивающим на такое расстояние фонариком. И все же заметил клочок неба и одинокую звезду в нем. Так и есть: лес кончается. А там, дальше, снова узорчатая кромка ельника.

  Дорога проскакивает мимо кустов чахлой сирени, мимо уж десять лет, как наглухо заколоченного клуба - и переходит в пыльную сельскую улочку, единственную на всю деревню. Так же, вспомнил Моррест, появлялись из мрака подлесные сколенские деревеньки. Непременно в стороне от большой дороги, на самой дороге только развалины: если будут слишком часто наведываться сборщики налогов, помещик и просто грабители, не хватит никаких припасов, надо, чтобы только местные могли найти деревню. И совсем как там, в Кокошилово не было видно не огонька - будто, как в сорок втором, тут снова введено затемнение окон. Впрочем, дело не в маскировке. Как во многих деревнях в глубинке, свет тут включают не каждый день и не каждый месяц. Хорошо хоть, еще включают. А то ведь все будет как в Сколене...

  Они старались особенно не шуметь, но собаки за заборами залились яростным лаем. Было их немного - во всей некогда довольно крупной деревне осталось хорошо, если десять жилых дворов. И ей еще повезло, сказалась близость к городу: есть в районе и вовсе необитаемые деревни. А есть развалины, оставшиеся с войны и так никем и не заселенные.