Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [Только текст] - Татьяна Рожнова

А. П. Арапова — Г. А. Пушкину.

«…Муж теперь в Лашме, где он проводит большую часть времени, заваленный работой. Около станции „Арапово“ вырос целый городок… Этими днями пускается новый ректификационный завод, освещенный электричеством, установлены цистерны для спирта и керосина, который оптом покупается у Нобеля и продается конторой на весь околоток. Затем муж затеял большое дело поставки муки министерству финансов, что даст большой заработок нашей мельнице»{1097}.

От тех лет сохранились фотографии станции Арапово и квитанция о хозяйственной деятельности в имении Араповых.

В Петербурге умер 39-летний внук Александра Сергеевича Пушкина, сын Натальи Меренберг — Леонтий Михайлович Дубельт.

Его двоюродная сестра, Елизавета Николаевна Бибикова, позднее писала, что после того, что с ним случилось в юности, он «…устроился на минные курсы в Кронштадте. Поучился там два года и вышел в отставку. Леонтий приезжал к нам в Петербург; припадки падучей у него учащались, особенно после сытного обеда, и вскоре он умер во время припадка. Он был талантливый юноша, писал юмористические стихи и чудно рисовал нам в альбом пароходы и миноносцы»{1098}.

В 3 часа дня в Крыму, в Ливадийском дворце, на 49-м году жизни скончался император Александр III. На престол взошел его старший сын — 26-летний Николай II.

Н. П. Вревская записала в своем дневнике:

«29 октября 1894 г. Горят фонари, затянутые трауром. Невский весь усыпан песком и ельником. Вдоль тротуаров в одну шеренгу стоят гвардейские войска. Забрались с тетей Зеней с 8 часов утра в дом Охотниковой — ее знакомой. Ждем, напряженно ждем — уже 10 часов, поезд должен придти. Вдруг — удар из пушки — сигнал и появляются герольды… черный и белый, возвещающие похоронную процессию.

Идут эскадроны и роты гвардии (5 гвардейских полков), скороходы по 4 в ряд, пажи Пажеского корпуса несут на подушках регалии, знамена полков, знамена всех губерний, представители сословий, ученики, опять несут медали и ордена представители министерств. Певчие и духовенство со свечами поют „со святыми упокой“. Наконец, колесница с гробом, которую окружает 60 пажей с факелами. Сразу за гробом — новый император Николай II пешком, чуть на один шаг — министр двора, военные, гв. квартирмейстер, короли, великие князья, иностранные представители, генералитет.

Пальба через одну минуту с Петропавловской крепости продолжается. Похоронный звон далеких колоколов (Знаменской церкви, Казанского, Исаакиевского, Андреевского соборов). Духовые оркестры играют „Коль славен“ и марши Шопена и Мендельсона.

Появляются кареты — 6 лошадей цугом. Все в трауре. Сквозь стеклянные стены кареты видны Мария Федоровна с невестой Николая II — Александрой Федоровной, дочерьми Ксенией и Ольгой в глубочайшем трауре, с опущенными вуалями. Следующая карета — с великими княгинями, статс-дамами, фрейлинами. Замыкается снова ротами остальных полков. Процессия движется медленно, часа два. Пригвожденные, мы смотрим и не оторваться. Величественно и очень грустно. Звуки похоронного марша сливаются с церковным пением, на фоне колоколов и пушечных ударов создают жуткое, тяжелое впечатление.

Путь кортежа — по Невскому, Николаевский мост, Биржевой мост, Петропавловская крепость, куда дошли в сумерки… Похороны были произведены позже»{1099}.

Позднее, возвращаясь к этому событию, Наталья Павловна писала:

«Траур носили один год. Театры были закрыты.

Мы с тетей ездили лишь в Филармонию (Дворянское собрание) на симфонические концерты. Весь зал в черном, с крепом. Три месяца носят плерезы и креп. Царская фамилия — черные платья с 4-х-аршинными шлейфами, а свита — с 3-х-аршинными. Следующие три месяца траур ослабляется и т. д. до года.

Тогда же рассказывали о последних днях Александра III:

„Он болел почками. Последний месяц приобщался раза два. 20.Х.1894 г. утром приобщился у о. Иоанна Кронштадтского, сам сказал причастную молитву, сидя в кресле. Все время в сознании, окружен семьей. В два часа дня пульс усилился, взор оживился, а через четверть часа, закрыв глаза и откинув голову, предал дух, завещал народу своему благословение мира и завет доброй жизни“.

Запомнилась невзрачная фигура Николая II — какая-то потерянная среди окружающего великолепия. Еще раз видела его совсем близко, шагах в двух на перекрестке Б. Морской и Невского. Он ехал в открытых санях с Александрой Федоровной. Без конвоя. Один кучер на козлах, пара в дышло с синей сеткой. Александра Федоровна выше его чуть ли не на голову. Он в папахе — полковничья шинель. Рыжеватые усы, некрасив, но изумительные серо-голубые красивые глаза. Лошади задержались на повороте и несколько секунд я в упор глядела на них. Все же досадно — какой неказистый вид!

Однажды в опере с Шаляпиным — царь, царица и великая княжна Елена Владимировна, будущая греческая королева, сидели в литерной ложе (слева). Александра Федоровна в белом закрытом платье — у барьера ложи, как села, так и не шелохнулась. Елена в светло-розовом в мелкую складочку — рядом. Вертелась, улыбалась Николаю, который наклонялся и что-то говорил ей. В антракте обе они вышли в аванложу. Затем снова так же сели. Никаких оваций и поклонов не было. Лишь артисты кланялись в сторону их ложи. И здесь царь показался очень обыкновенным, тусклым мужчиной.

У дяди Володи была фотография: царь на маневрах идет по борозде пашни — сапог стоптан. Смешно!»{1100}.

А. П. Арапова — Григорию Пушкину.

«…Относительно твоего другого поручения, я ничего не могла предпринять, так как муж уехал в Лашму в конце февраля и вернулся оттуда только в воскресенье, я сохранила твое письмо и дала ему прочесть все сведения, относящиеся до Михайловского. Он передаст твое желание Министру, а успех, конечно не будет зависеть от него. Меня твое решение крайне удивило, ты столько лет прожил там, с такой любовью занимался своими посадками деревьев, а уж про воспоминания, связанные с этим родовым гнездом, мы и говорить не станем, а то ты меня причислишь к лику столь ненавистных тебе литераторов и журналистов!

Единственно, в чем я с тобой согласна, что уж если ты решился продать его, то из двух зол лучше желать меньшее, пускай оно станет государственной собственностью.

Брат Саша прожил у нас дней двенадцать и уехал в Москву за двое суток до получения твоего письма. Впрочем я ничего ему не сообщала о твоем намерении…