Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

А Васько Ходыкин, как и ожидалось, всё же дорос через некоторое время до совета панов-рады, продолжая при этом снабжать Корабельный приказ важнейшей информацией. Благодаря которой Андрей всё более укреплял собственные позиции при государе. И дело того стоило. Информация, поступавшая по разным каналам, позволяла держать руку на пульсе, а на заседаниях Думы давать довольно взвешенные советы. Она же позволила и вовремя оценить возникшую опасность, но об этом уже чуть позже. А пока…

А пока на Руси творились столь масштабные дела, в Холмогорах жизнь шла своим чередом. Под эгидой нового промысла, Данило предложил холмогорским купцам и судовладельцам объединится в нечто подобное балтийскому Руссо-Балту, но его проект был принят холмогорцами скептически. Не то, что они не понимали всей выгодности подобного, складничество здесь было развито не в меньшей мере, чем и в остальной Руси, но предложения Данилы были всё же чрезмерно революционными. Что, впрочем, вовсе не помешало последнему объявить о создании с уставным капиталом аж в три тысячи рублей. А как вы хотели: пример князей Барбашиных породил немало желающих получать деньги без значительных усилий с их стороны. А обкатанная на Руссо-Балте схема позволила быстро и без лишних вопросов сформировать Устав нового товарищества.

Четвертак действительно был давно готов стать во главе собственного дела, так что новая верфь на берегу Двины была обустроена довольно быстро. Хотя строить на ней пришлось больше привычные местным кочи, чем шхуны. Ну а как вы хотели! Это вам не тёплая Балтика, это океан, где застрять во льдах было делом немудрёным. И там, где шхуну просто раздавило бы льдами, коч имел все шансы выскочить на этот самый лёд, как поплавок. Да и для промыслов лёгкие кочи годились куда лучше. Так что главный приказчик Данило, почесав пятернёй в затылке, решил не искать добра от добра. Кочи просто слегка улучшили с учётом наработанного опыта, а две уже построенные шхуны стали просто использовать в торговле с норвежцами.

И сразу же на этом поприще столкнулись с неудовольствием фогта Вардегуза.

Этот надутый данн неплохо грелся на полузаконной торговле, что вели его люди с местными карелами и саамами. А так же на рыбе, что ловилась на мурманском побережье. Всё ж таки постных дней у католиков было не меньше, чем у православных. Но богатый рыбой Мурман был нынче известен не только потомкам викингов. И в последнее время с началом путины всё больше и больше поморских рыбаков собиралось в тех местах, постепенно тесня норвежцев и основывая тут свои поселения.

Но если с рыбаками фогт ещё готов был мириться, то вот проплывающие мимо доходы заставляли его искать срочное решение этой проблемы. Русские, вопреки сложившемуся устному договору, вдруг вздумали торговать не в Вардегузе или, на крайний случай, в поселении Тромсё, а поплыли аж до самого Нидароса, который в последнее время всё чаще и чаще именовали по-новому – Тронхейм.

Уже давно Нидарос уступил своё торговое значение новому центру торговли – ганзейскому Бергену. Хакон V Святой запретил торговать иностранцам на севере Норвегии ещё в 1316 году и весь товарооборот между Северной Норвегии и Ганзой в Бергене находился под контролем архиепископа Нидароса. С той поры город только хирел, сгорая в пожарах и страдая от эпидемий. Так что появление русских стало для него настоящим спасением. Вот только ганзейцы, распоряжавшиеся в Норвегии, как у себя дома, потребовали от местных властей соблюдать старые договора. На это русские самым наглым образом выложили копию договора от 1514 года и заявили, что действуют в своём праве и не ганзейским купцам им указывать. Ну а раз жителям Нидароса нельзя торговать у себя дома, то они будут торговать с ними в море, а город просто лишится изрядных доходов от стоянки кораблей.

Такой наглости от всегда уступавших ранее русских в Нидаросе не ожидал никто. И если ганзейцы были вынуждены, скрипя зубами, признать предъявленные бумаги, то вот Олафу Энгельберцену, приемнику сосланного архиепископа Уолкендорфа, пришлось изрядно повыкручиваться. С одной стороны, древний указ конунга действовал до сих пор, с другой, у Норвегии уже давно не было своих правителей и их заменяли ей датские короли. Вот только в Копенгагене шла настоящая замятня. Дворяне восстали против короля и возжелали посадить на трон другого кандидата. Энгельберцен же был сторонником Кристиана II и прекрасно знал, что тот дружил с русскими и даже даровал им кое-какие права в торговле. А ещё он знал, что осаждённому королю очень сильно нужны были деньги. Так что принимая решение, архиепископ вынужден был применить всё своё мужество политика, осознающего, к каким последствиям может привести его промах. И тем не менее, он разрешил русским торговать с жителями Нидароса, а русским кораблям пользоваться нидаросской гаванью.

Ганзейцы, разумеется, обиделись на такое попрание их прав, и обратились с жалобой к герцогу Кристиану, так как с королём Кристианом они в этот момент уже враждовали. Но герцог благоразумно отложил этот вопрос на более лучшие времена, мол, как только, так сразу, а пока некогда: за трон воевать надобно. Уж лучше вы, ганзейцы, деньжат подбросьте, а про нидаросскую торговлю после победы говорить будем. И тогда ганзейцы прибегли к другому своему методу. Они просто подкупили фогта Вардегуза, чтобы тот закрыл глаза на кое-какие шалости ганзейских моряков, а также предоставил свою гавань для их кораблей. Ну и прозрачно намекнули, что будут не против, если и сам фогт "наведёт порядок" в близлежащих водах.

Датчанин оказался человеком сообразительным. К тому же, так и не определившийся чью сторону выбрать в идущей на югах борьбе за трон, он решил, что лишние деньги в столь смутные времена ещё никому не мешали. А любителей пограбить даже в этих малонаселённых местах хватало.

Так что, закатав рукава, он постарался создать русским вообще и Даниле в частности настоящую головную боль.

Данило же, как главный приказчик вновь созданного Северного торгово-промыслового товарищества, в которое на паях входило пока что несколько малозначащих двинских купцов, и кое-кто из аристократов (хотя и довольно влиятельных), был с головой занят расширением промысловой деятельности этого самого товарищества. Имея на руках неплохую сумму упустить такой жирный кус, как путина у Мурманна, он явно не мог и организовал для неё несколько рыбачьих ватаг. О чём и отписался главным пайщикам, а получив в ответ от князя довольно длинное послание, и сам сорвался в те места, чтобы разузнать всё на месте.

Большой залив, о котором рассказывали промысловики и который так заинтересовал князя, и вправду вдавался далеко вглубь материка и, по тем же рассказам, не замерзал даже в сильную стужу, что было весьма привлекательно для кораблей, уходящих за океан. Ведь тогда их кормщикам не придётся высчитывать дни до ледостава, да и отправлять суда можно будет в нужное для похода время, а не тогда, когда вскроются реки.

Заканчивался же безымянный залив устьями двух рек: широкой и величественной Туломой и усыпанной валунами говорливой Колой, что, сливаясь, образуют песчаный намыв, где издавна и селились люди. Место тут было и вправду удобным. Удаленное от моря, расположенное на мысу, оно, тем не менее, имело свободный выход в океан.

Да и жить здесь было можно неплохо. Море вокруг кишело рыбой, реки были полны жемчуга, а по земле ходили дикий олень и лось, медведь и бобер, выдра и куница, лисица и росомаха, белка и горностай. Знай не ленись – промышляй и богатей. Да, хлеб в этих местах не родился, но завести его в обмен на богатства от земли взятые не представляло больших трудностей.

В общем, не даром тут поморы становища устроили. Но вот города тут никакого не было, так что придётся Даниле его организовывать. Однако с людьми на севере завсегда напряжёнка была – больно суровый край, так что, если князю надобно, то пусть найдёт хотя бы пару десятков будущих поселенцев. А когда острог поставят да причалы организуют – поморы сами сюда переезжать начнут. Из тех, кто на Мурманне основной промысел ведут.