Кармические видения (сборник) - Елена Блаватская

Теперь мне остается рассказать немного, лишь грустный конец моей грустной истории. Превратившийся в калеку, имея в тридцать лет вид шестидесятилетнего старика и, благодаря никогда не прекращавшимся видениям, приближавшийся к границам безумия, я остановился внезапно на отчаянном решении. Я решился вернуться в Киото, найти ямабуши, пасть к ногам святого человека и не отставать от него до тех пор, пока он не вернет меня в прежнее состояние.

Через три месяца я был снова в своем японском доме; разыскал своего старого, почтенного друга, Тамоора Хидейери, умоляя его отвести меня к ямабуши. Его ответ наложил последнюю печать на мою роковую судьбу. Ямабуши покинул страну, отправившись в благочестивое странствование, которое, по обычаям его ордена, должно было длиться не менее семи лет.

В своем отчаянии я обращался к помощи других мудрых ямабуши, но это не послужило ни к чему: никакой другой «адепт» не мог принести мне исцеления. Я узнал от них, что только тот, который вызвал даидж-дзина, может иметь власть над этим демоном ясновидящего одержания. С глубоким милосердием, которое я только теперь научился ценить, святые люди предложили мне присоединиться к группе их учеников для того, чтобы узнать все, что может помочь мне. «Только ваша собственная воля и вера в ваши душевные силы могут помочь вам, – говорили они. – Но понадобится несколько лет, чтобы уничтожить хотя бы часть великого зла, – прибавляли они. – Даидж-дзина легко удалить вначале; если же его оставить, он овладевает всем существом человека и почти невозможно искоренить врага, не уничтожив при этом и его жертву.

Видя, что мне не оставалось ничего иного, я с благодарностью принял их предложение и изо всех сил старался поверить всему тому, чему эти святые люди верили. Но старания эти оказались тщетными: дух отрицания и сомнения укоренился во мне глубже даже, чем даидж-дзин. И все же я решил не упускать этот последний шанс на спасенье и принялся за приведение в порядок всех своих житейских обязательств: я разделался со своими гамбургскими компаньонами, сделал завещание в пользу своего племянника – на случай, если бы он возвратился из своего плавания, оставив для своих личных потребностей ничтожную часть своего, оказавшегося очень значительным, состояния, и то по настоянию своих друзей. Я знал теперь вместе с Лао-цзы, что знание – единственная крепкая опора, которой может довериться человек, что она не разбиваема никакими бурями. Богатство – слабый якорь в дни скорби, а самомнение – самый роковой из всех советчиков. Устроив свои земные дела, я присоединился к «Учителям Дальнего Видения», которые приняли меня в свое таинственное местопребывание. Там я оставался в течение нескольких лет, серьезно изучая их науку в полнейшем уединении, не видя никого, кроме нескольких членов нашей религиозной общины.

Много тайн природы постиг я с тех пор. Много поглотил тайных фолиантов из библиотеки Тзионене и приобрел, благодаря этому, власть над несколькими видами невидимых существ низшего порядка. Но приобрести тайну власти над страшным даидж-дзином я так и не мог. Тайной этой владеет очень ограниченное число Посвященных Лао-цзы, и большая часть самих ямабуши не знали, как овладеть этим опасным элементалем. Чтобы приобрести такую власть, мне нужно было отождествиться вполне с ямабуши, проникнуться их верованиями и достигнуть высшей ступени Посвящения. Естественно, что я оказался неспособным на это, не говоря уже о моем неискоренимом скептицизме, хотя я искренно старался поверить. Таким образом, облегченный отчасти от моих страданий и наученный, каким образом удалять от себя непрошеные видения, я все же и до сих пор не в состоянии предупреждать их непрошеное появление, которое повторяется от времени до времени. Относительно святого человека, который был первой невинной причиной моего несчастия, я не мог узнать ничего. И сам старый бонза, навещавший меня в моем уединении, не мог или не хотел указать мне местопребывание ямабуши. Когда исчезла всякая надежда на то, что я когда-либо буду освобожден от моего рокового дара, я решил вернуться в Европу и поселиться в одиночестве на весь остаток моей жизни. С этой целью я купил с помощью моих прежних компаньонов швейцарское шалэ, в котором родились и я, и моя покойная сестра, в котором я рос, окруженный ее нежными заботами; его я и выбрал для своего последнего земного жилища.

Прощаясь со мной навсегда на палубе корабля, увозившего меня на родину, добрый бонза старался утешить меня и примирить с моими разочарованиями. «Сын мой, – сказал он, – смотрите на все случившееся с вами, как на вашу карму – как на справедливое возмездие. Ни один человек, подвергнувший себя добровольно власти одного из даидж-дзинов, не может надеяться стать когда-либо архатом (адептом), не подвергнувшись немедленному очищению. В лучшем случае он может добиться – как сделали это вы – способности противодействовать своему врагу. Подобно шраму, оставленному после себя ядовитой раной, следы даидж-дзина не могут никогда быть стерты с души, пока она не очистится новым рождением. И все же не унывайте и не тяготитесь вашим положением: оно повело вас к познанию и к принятию многих истин, которые иначе вы отвергли бы с презрением. Этого же бесценного познания, приобретенного страданием и личными усилиями, ни один даидж-дзин не может лишить вас никогда! Прощайте же, и да будет над вами помощь и защита Матери Милосердия, великой Царицы Небесной».

Мы расстались, и с тех пор я веду жизнь отшельника в непрерывном одиночестве, никогда не переставая учиться. Хотя у меня от времени до времени еще бывают тяжелые дни, я никогда не жалею о годах, проведенных у ямабуши, и глубоко благодарен им за полученные знания.

С Тамоора Хидейери, искренно почитаемым мною, я постоянно переписывался до самого дня его смерти – события, при котором я имел незаслуженное счастье присутствовать, несмотря на разделявшие нас моря, в тот самый час, когда оно совершилось.

Светящийся диск

Мы представляли собой небольшую и хорошо подобранную группу беспечных путешественников. Уже прошла неделя, как мы прибыли из Греции в Константинополь, и с тех пор по четырнадцать благословенных часов в день мы бродили вверх-вниз по крутым холмам Перы, заходя на базары, взбираясь на самый верх минаретов и пробираясь сквозь полчища голодных собак, неизменных хозяев улочек Стамбула. Говорят, что бродячая жизнь заразительна, и ни у какой цивилизации не хватит сил, чтобы разрушить очарование необузданной свободы, стоит ее вкусить хоть раз в жизни. Нельзя уговорить цыгана покинуть его шатер, и даже обыкновенный бродяга находит очарование в своем неудобном и опасном существовании, которое не позволяет ему поселиться в любом постоянном жилище. Таким образом моей главной заботой во время пребывания в Константинополе стала забота уберечь моего спаниэля Ральфа стать жертвой этой заразы и присоединиться к псам-кочевникам, наводняющих улицы. Он был прекрасным товарищем, моим постоянным спутником и любимым другом. Опасаясь потерять его, я постоянно строго следила за его передвижениями; но в течение первых трех дней он вел себя весьма сносно, как хорошо воспитанный четвероногий, и постоянно ходил за мной по пятам. На каждое дерзкое нападение со стороны своих мусульманских собратьев, выражали ли они враждебность или демонстрировали попытки завязать дружбу, он всегда отвечал одним и тем же: поджимал хвост и с выражением скромного достоинства искал защиты под крылышком кого-нибудь из нашей компании.

Так как он продемонстрировал решительное отвращение к скверной компании, я окончательно уверилась в его осмотрительности и вечером третьего дня заметно ослабила бдительность. Однако эта беспечность с моей стороны вскоре была наказана, и я горячо пожалела о чрезмерном доверии. В один момент отсутствия бдительности он услышал глас какой-то четвероногой сирены, и последнее, что я увидела, было кончиком его косматого хвоста, исчезающего за углом грязной, извилистой улочки.

Преисполненная величайшим раздражением, я провела остаток дня в тщетных поисках моего бессловесного компаньона, обещая за него награду двадцать, тридцать, а потом и сорок франков. И тотчас же множество бродяг мальтийцев начали постоянные поиски, и к вечеру к нашей гостинице явилось целое полчище людей, которые волочили за собой более или менее шелудивых дворняг и пытались убедить меня, что это именно мой пес. Чем сильнее я отвергала их, тем торжественнее они настаивали на этом, а один даже встал на колени и, ударяя себя в грудь с проржавевшим образом Святой Девы, торжественно поклялся, что сама Богородица любезно указала ему на нужную собаку. Вокруг поднялась такая суматоха, что все выглядело так, словно исчезновение Ральфа повлекло за собой народные волнения, и в конце концов наш хозяин послал за парочкой кавассов из ближайшего полицейского участка, и это полчище двуногих и четвероногих вскоре было разогнано превосходящими силами. Я начинала убеждаться, что больше никогда не увижу своего пса, и уже впала в глубочайшее уныние, когда гостиничный портье, полупочтенный старый разбойник, проведший, судя по его внешности, не меньше шести лет на каторжных работах, бодро заверил меня, что горевать бессмысленно, поскольку мой спаниель, безусловно, уже мертв и сейчас уже сожран, ибо турецкие собаки просто обожают некоторых своих английских собратьев.