Копьё Маары - Кретова Евгения

Девочка оглянулась. Высокие кроны покачивались, словно вздыхали во сне. То тут, то там через черную листву проглядывали страшноватые зеленоватые огоньки – то ли светлячки, то ли глаза лесных духов. Аякчаане стало не по себе. Дедушка Учур, помнится, рассказывал ей, что в чаще леса живет лесной народ – кто-то зовет его эльфами, кто-то феями. Он звал их духами леса. И очень не любили они, по его словам, чужаков и невежд.

Аякчаана, повинуясь инстинкту, поклонилась и вежливо произнесла:

– Доброй ночи, лесные духи. Я пришла с добром и уйду с миром, сразу, как найду своих друзей. Прошу вас, не гневайтесь на меня.

Зеленоватые огоньки неожиданно выстроились широкой лентой вокруг Аякчааны. Приглядевшись, она увидела, что ее окружили маленькие, с ее ладонь, человечки с факелами в руках – они и давали тот жутковатый зеленый свет, что напугал девочку.

– Здравствуйте, – зачарованно прошептала она.

Из чащи леса, со стороны лагеря джунгар, послышался шорох. Сотня огоньков мгновенно погасла, и Аякчаану окружила непроглядная мгла. Девочка, прислонившись спиной к стволу, словно растворилась во мраке.

На поляне перед вековым дубом появились две фигуры. Одна, насколько могла судить Аякчаана, молодая девушка в светлом старомодном платье до пола, вторая – пожилая женщина. Ая подумала, что они какие-то странные: обе идут, едва волоча ноги, постоянно оглядываются, наклоняются, что-то поправляя. Лишь когда они вышли на освещенное луной место, совсем рядом с Аякчааной, она поняла, что причина их странного поведения – тяжелая ноша.

Голубоватый свет на миг озарил ее и… выхватил неподвижный тонкий овал лица и светлые волосы.

– Катя? – вскрикнула Ая, совершенно забыв о безопасности.

Она не могла поверить своим глазам: незнакомая женщина вместе с девочкой действительно волокли по траве тело ее недавней знакомой. Как – тело?..

– Что с ней?!

Аякчаана выскочила из тени, желая помочь, спасти, отвести беду.

– Тише ты! – строго прикрикнула на нее пожилая женщина. – Лес в такую пору звонкий, любой шорох разносит на многие версты. Услышат.

Они донесли Катю до дуба, бережно уложили на траву. Девушка, спутница пожилой женщины, засуетилась с заплечным мешком, извлекая из него какие-то свертки.

– Сейчас-сейчас, – приговаривала она и с тревогой поглядывала на Катю. – Я же, помнится, брала с собой траву-кровохлебку.

Женщина же опустилась рядом с Катей на колени, перевернула ее на бок. Только сейчас Аякчаана увидела, как по рубашке девушки растеклось черное пятно, в центре которого, словно жало огромной пчелы, темнела рукоять средневекового клинка. Аякчаана ахнула, в ужасе прикрыла рот ладонью.

– Что случилось? Она ранена? Это серьезно?

Ей не ответили.

Пожилая женщина обернулась к девушке в светлом платье:

– Надо нож из раны вынуть, помоги.

Девушка оставила свой мешок, опустилась на колени, только с другой стороны от Кати, придержала ее плечо, а женщина одним быстрым движением вырвала клинок и зажала пальцами открытую рану, из которой, судя по расползающемуся черному пятну, кровь потекла быстрее.

Девушка коротко глянула на замершую Аякчаану и показала рукой на сверток, лежавший возле ее ног:

– Подай сюда!

Похолодевшими пальцами Ая бросила незнакомке льняную тряпицу, сложенную конвертиком. Девушка торопливо развернула ее. Внутри оказался клок сухой травы. Она быстро протянула его своей пожилой спутнице. Та, подложив к ране эту траву-кровохлебку, прижала ее как следует, обернула длинную тряпицу вокруг Катиного плеча и быстро зашептала:

– Как на море, окияне лежит камень Алатырь, на том камне Алатырь бьются-секутся два орла орловича, два брата родные, рубятся-секутся, да ни крови меж них, ни щепы, ни ломоты, так и кровь в ране Катеньки-Катюши замри, замолчи, камнем встань и не теки.

Кажется, кровь стала действительно идти медленнее. Может, заговор помог, может, трава, приложенная к ране…

– Бабушка Могиня, что же это? – прошептала девушка, глядя на серебрившийся в траве кинжал с узким, как жало, лезвием.

Аякчаана видела, как преломлялся лунный свет в тонком узоре, красивом и зловещем одновременно. Тех демонов, что изображены были на нем, девочка как-то раз видела на камнях – дедушка Учур наносил их и перечеркивал особыми знаками, запирая в том, другом, мире.

Пожилая тетушка, которую девушка назвала Могиней, покачала головой и вздохнула:

– Ежели бы знать. Одно видать – черная вещица.

– То есть как черная? – не поняла Аякчаана. – Что вообще происходит?

Поляна вокруг них снова осветилась зеленым – это вновь проявились крохотные лесные духи, приближаясь к раненой девушке и сторонясь окровав-ленного кинжала – он медленно тлел, постепенно смешиваясь с ночью, пока не растаял в ней полностью. Зеленых огоньков становилось больше и больше – лесные духи шли на голоса со всей округи.

Могиня внимательно посмотрела на Аякчаану.

– Что происходит… Видать, в наших краях появился черный колдун. И кинжал этот, брошенный им в спину Кати, зачарован, и непросто нам будет ее рану залечить.

Девушка, все еще сидевшая рядом с Катей на коленях, всхлипнула, закусила костяшку указательного пальца.

– Бабушка, что же делать?

Могиня вместо ответа стала чертить на земле круги, один за другим, так, чтобы окружность одного слегка касалась окружности другого, – рисунок, точь-в-точь такой же, как она чертила там, на поляне в лагере джунгар. Начертив последний круг, она провела над рисунком правой рукой, затем наклонилась над ним и выдохнула свое имя.

Произнесенное имя со свистом пронеслось над поляной, закружилось над ее рисунком, обретя над ним свет и плотность. Оно осело на нанесенные линии, отчего те засветились голубовато-синим цветом, ослепительно ярким в ночной мгле. Аякчаана пригляделась: там, внутри зачарованных линий и кругов, появилось тонкое черное облако. Оно подросло, превращаясь в человека.

– Так, глянем-поглянем, кто там прячется, – приободрилась Могиня.

Она обошла свой рисунок и запертое в нем изображение темного колдуна. Фигура внутри замерла, будто тоже почувствовала женщину. Из-под угольночерной накидки показалась тонкая рука и… показав Могине кукиш, взметнула рукавом и исчезла, оставив после себя тающее облако и ужасное зловоние.

Бабушка Могиня ахнула:

– Ирмина!

Девушка, сидевшая рядом с Катей, уставилась с удивлением:

– Как Ирмина? Она же исчезла с черным мороком! Там, в подвале Александрии!

Могиня прищурилась. В зеленоватом свете факелов лесных духов она выглядела зловеще – настоящая ведьма. Или Баба-яга из сказок. Аякчаана поежилась от страха, с опаской отодвинулась от нее.

Могиня продолжала смотреть вглубь горящих линий, разговаривая, по всей видимости, сама с собой.

– Только… да, видать, не только… Но энто многое объясняет… И то, что меня искала, и то, что застала врасплох.

– Да как же так, бабушка! Погибла же она!

Тут Могиня словно очнулась.

– Ну, выходит, не погибла, – сказала как отрезала, со вздохом.

– А кто такая эта Ирмина? – наконец решила вмешаться в разговор озадаченная Аякчаана.

Она не так давно удивлялась фокусам Кати, а здесь у нее на глазах вообще чудеса одно за другим происходят, попробуй разберись.

Пожилая пояснила:

– Ирмина – моя родная сестра. – Молодая девушка, ее спутница, ахнула. – Да, Ярослава, все так. Ирмина – твоя бабка. Только много-много годков назад она решила овладеть черным мороком. Возомнила себя равной древним богам. Стала она на люд простой порчу наводить, злые болезни да несчастья насылать. Сперва втихаря, а потом и вовсе в открытую, ради смеха и для забавы собственной. Коли кто недобро взглянул на нее, али дорогу перешел, али красивей ее оказался… А морок черный коварен. За каждое злое дело он ей силу дает, а молодость и красоту забирает. По крупице, по крошечке. А это для нее – хуже горькой редьки. Тщеславная она всегда была, сестра моя. И вот нашла она заговор древний, стала она у людей молодость и силу забирать. Идет путник запоздалый, она его заманит к себе, опоит, морок наведет и силу всю заберет. Зашел к ней молодец красный – наутро вышел старик седой. Но вскоре и того мало ей стало. И вот в ночь Ивана Купалы, пока девушки через костер прыгали, украла тело молодое одной из первых красавиц в городе, Рады, дочери кузнеца Илима, да вселилась в него. Старость свою запечатала да на дно морское спрятала. А тело свое развеяла над полями, чтоб не сыскать следов и не найти виноватых.