Сесиль умерла - Жорж Сименон

— Несомненно…

— Он ходил по ковру… Но пока что создается впечатление, будто он не касался ничего, кроме дверной ручки… Обнаружены только ваши отпечатки…

Включили мощный рефлектор, фотоаппараты изменили вид комнаты, где так долго жила Жюльетта Буанэ.

— Она передвигалась с помощью палки, не так ли? — вдруг сказал американец.

Мегрэ обернулся как ужаленный.

— А ну погодите… Какой еще предмет она…

Какой же предмет старуха могла таскать за собой из спальни в гостиную, из гостиной в спальню, а во время еды в столовую? Ну конечно же свою палку! Однако в палку не спрячешь восемьсот тысячефранковых билетов, даже если она полая внутри!

Комиссар снова окинул взглядом комнату.

— А это? — спросил он вдруг, указывая на низенькую скамеечку, обитую старым ковриком, на которую Жюльетта Буанэ ставила ноги, когда сидела в кресле. — Здесь нет отпечатков?

— Никаких, шеф…

Мегрэ схватил скамеечку и поставил ее на кровать.

Его пальцы нащупали медные гвозди обивки. Когда он нажал на один из них, верхняя доска откинулась, словно крышка. Скамеечка была задумана как ножная грелка, под крышкой находился прямоугольный медный ящичек для горячих углей.

Наступило молчание. Все взгляды устремились на пакет, обернутый старой газетой, который лежал в этом ящичке.

— В нем должны быть все восемьсот купюр, — произнес наконец Мегрэ, разжигая трубку. — Взгляните, господин Спенсер… И не рассказывайте об этом вашим коллегам по Институту криминалистики, а то мне будет стыдно… Я распорол тюфяк, вскрыл матрац, исследовал стены, пол, камин… И мне не пришло в голову, что старуха с распухшими ногами, передвигающаяся с помощью палки, не расставалась также и с этим несуразным предметом, на который ставила ноги, и таскала его за собой из комнаты в комнату. Осторожно с газетой! Осмотрите ее как следует!..

В течение десяти минут, словно не замечая ничего происходившего вокруг, Мегрэ заводил одни за другими часы, и вскоре со всех сторон послышался разноголосый бой.

— Готово, патрон…

— Отпечатки пальцев есть?

— Да… А купюр восемьсот десять…

— Мне нужны конверты и сургуч…

Он запечатал деньги и позвонил в прокуратуру, чтобы за ними приехали.

— Пошли, господин Спенсер…

Выйдя на улицу, он поднял воротник пальто.

— Мы напрасно отпустили такси… Вы не поверите, но никого я так не боюсь, как нашего бухгалтера. Интересно, так же свирепы бухгалтера в Соединенных Штатах?.. А не зайти ли нам в ожидании трамвая в это бистро, где закусывают каменщики, и не выпить ли по рюмочке? Послушайте, вы забыли шляпу!

— Я никогда не ношу ее.

Комиссар бросил внимательный взгляд на рыжую шевелюру своего спутника, покрытую жемчужной сеткой дождевых брызг. Кое-что Мегрэ решительно отказывался понимать!

— Дайте мне, пожалуйста, кальвадос. А что вы будете пить?

— Можно ли заказать стакан молока?

Вот, верно, от чего у этого тридцатипятилетнего малого цвет лица точь-в-точь такой же, как розовый влажный нос молочного теленка!

— Мне, пожалуйста, стаканчик, хозяин!

— Чего? Молока?

— Да нет, кальвадоса!

И Мегрэ стал неторопливо уминать пальцем табак в трубке. Неужели эта хладнокровная сволочь Дандюран рисковал своей головой ради того только, чтобы сунуть восемьсот тысяч франков обратно в скамеечку старухи?

Глава 2

Они вышли из мэрии, из отдела актов гражданского состояния. На вопросы Мегрэ служащий с гнилыми зубами сначала хмуро ответил, что не может сообщить требуемые сведения. Но, увидев полицейский жетон комиссара, тотчас преисполнился столь лихорадочного рвения, что потратил вдвое больше времени, чем нужно было, чтобы отыскать необходимые справки в объемистых реестрах.

Трудно сказать, была ли мэрия старинной или современной постройки. Просто она была безобразна вся целиком, в своих пропорциях, в отдельных своих частях и в самых мельчайших деталях. Пробило полдень, и вместе с Мегрэ и американцем из здания выходили служащие; неряшливый толстяк с тройным подбородком, очевидно, был мэром Бур-ла-Рена, судя по тому, как все почтительно приветствовали его.

Выйдя на ступеньки мэрии, комиссар и его спутник остановились, пережидая, когда пройдет ливень. Под облетевшими деревьями на маленькой рыночной площади кончалась торговля, разбирали прилавки. На размокшей от дождя земле валялся всякий мусор. Напротив, в лавке мясника, висели багровые туши, за кассой сидела толстая, румяная женщина. Из соседней школы с криком выбегали дети. У многих обувь была на деревянной подошве. Проехал бело-зеленый автобус…

Это было не похоже на Париж, не похоже, впрочем, и на маленький провинциальный городок или деревню.

Мегрэ смотрел на американца; взгляды их встретились.

Спенсер Отс понял его мысли и чуть усмехнулся, улыбка его была такой же неопределенной, как окружающий пейзаж.

— У нас тоже бывает не веселее, чем здесь, — сказал он.

Дело, ради которого они явились в мэрию, мог бы выполнить любой инспектор, любой подчиненный. Мегрэ хотелось узнать, как давно Шарль Дандюран проживает в доме Жюльетты.

Он жил здесь ровно четырнадцать лет. Прежде он снимал меблированные комнаты на улице Деламбр, близ бульвара Монпарнас.

Прошло четырнадцать с половиной лет, как умер владелец дома, муж Жюльетты Буанэ.

Стоя на крыльце мэрии, Мегрэ и американец ждали, пока ливень немного утихнет.

— Знаете ли вы, господин Спенсер, почему преступники предпочитают иметь дело с нами, а не с судейскими?

— Кажется, начинаю понимать…

— Заметьте, ведь мы нередко грубы… Меньше, чем говорят, но гораздо грубее следователя или прокурора…

Но зато в ходе расследования мы проникаемся жизнью обвиняемого. Мы приходим к нему домой, знакомимся с обстановкой, привычками, семьей, друзьями… Сегодня утром я говорил вам о различии между преступником до и после… Так вот, мы как раз стараемся узнать о преступнике до. Когда мы передаем его в руки судейских, все для него кончено. Он порывает, и почти всегда бесповоротно, со своей прежней жизнью… Отныне он преступник, и только, и представители правосудия так и обращаются с ним.

Без всякого перехода Мегрэ со вздохом сказал:

— Много бы я дал, чтобы узнать, что собирался делать Шарль Дандюран в спальне Жюльетты. Положить деньги обратно в тайник или… Ливень как будто стихает.

Они побежали к трамваю, комиссар — ссутулившись и засунув руки в карманы, а американец с такой же непринужденностью, как если бы на небе светило яркое солнце.

— Вы не против позавтракать в бистро?

— Наоборот, я буду очень рад, ведь посольские служащие, которые меня опекают, водят меня только в большие рестораны.

Они добрались на трамвае до Орлеанской заставы, прошли мимо дома, похожего на ломоть торта и почерневшего от дождя.

— Самое трудное — это поставить себя на их место, думать и чувствовать, как они. И еще одно наше преимущество перед судьей: судья живет в иной, совершенно непохожей среде. А мой дом мало чем отличается от этого… Войдемте!

И, свернув в переулок, Мегрэ толкнул дверь скромного ресторанчика с цинковой стойкой, мраморными столиками и слоем свежих опилок на полу. Добродушный краснолицый человек в синем полотняном фартуке пожал руку комиссару:

— Давненько вы к нам не заглядывали! Надо сказать хозяйке… Мелани! Чем попотчуешь сегодня господина Мегрэ?

Из кухни, выставив вперед объемистый живот, выскочила Мелани, на ходу вытирая руки.

— Ах, Господи, что вам стоило позвонить, когда шли сюда! Ну да ладно! Есть у меня петух в вине, да еще утром мне принесли неплохие белые грибы… Любит ли ваш друг грибы?

В зале сидело лишь несколько завсегдатаев. Сквозь запотевшие окна ничего нельзя было разглядеть.

— Бутылку божоле, как всегда, господин Мегрэ?

Мегрэ пошел позвонить по телефону, и американец видел за стеклом кабины его озабоченное, серьезное лицо.

— Все еще не нашли этого идиота Жерара, — сообщил он, возвращаясь к столу. — Вечером зайду к его жене.

— Вы говорили, у них нет денег?

— Об этом, вероятно, позаботились. Уж конечно, этот ребенок никогда не узнает, при каких обстоятельствах он появился на свет… Но, черт возьми, зачем Шарлю Дандюрану понадобилось…

Чувствовалось: все, что он говорит сейчас, не имеет для него никакого значения. Лишь одна мысль неотступно преследовала его.

— Зачем Дандюран…

— Но если он убил старую даму… — рискнул Спенсер.

— Если он убил старую даму, значит, я идиот и все расследование надо начинать сначала, господин Спенсер… Во-первых, зачем ему было убивать ее?.. От живой ему было больше пользы, чем от мертвой. Он же знал, что не может унаследовать ее состояние. А украсть спрятанные у нее восемьсот тысяч франков он, как видите, не захотел. Да и как бы он мог это сделать? Она прощается с ним. Она провожает его до двери… Без всякого сомнения, она тщательно запирает дверь да еще задвигает засов, как он утверждал, и я этому верю… Она возвращается в свою комнату. Она раздевается. Вот она уже стянула один чулок и сидит на кровати, как вдруг…