Екатерина Фурцева. Главная женщина СССР - Нами Микоян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…А вскоре Мелик-Пашаев умер. Было ему только 59 лет. Для меня его смерть явилась не несчастьем, не горем, все это не те слова. Умер друг, любимый дирижер, и вместе с ними умер Большой театр. Гроб с телом выставили в фойе. Но принятой в таких случаях гражданской панихиды не было. Вдова Александра Шамильевича не разрешила речей и музыки. По этому поводу Фурцева вызывала директора театра, скандалила, требуя, чтобы были «нормальные» похороны.
– Как это так, без музыки? Что за показуху вы собираетесь там устраивать?!
Этой дуре-бабе не приходило в голову, что пышный концерт и «свадебные» генералы на похоронах и есть показуха. Вдова покойного сказала, что не желает слушать над гробом речи людей, убивших ее мужа.
– А если так, то я запрещаю выставлять гроб в Большом театре, – сказала Фурцева.
– Но это же скандал, Екатерина Алексеевна. Бывший главный дирижер, народный артист СССР – что подумает народ?
Но Катя не гнушалась ничем. Угрожала, что пенсии вдова не получит, что и на Новодевичьем Мелик-Пашаева не похоронят. Вдова стояла на своем:
– Не позволю глумиться над моим покойным мужем.
Наконец через три дня великодержавный театр распахнул настежь двери, чтобы навсегда отторгнуть от себя одного из самых верных своих служителей, последнего из могикан… Фурцева на похоронах не появилась – прислала своего заместителя… Ирина Архипова, бледная, запыхавшаяся, вцепившись в мою руку, как безумная, шептала на ухо:
– Не плачь, не плачь. Я отомстила. Я только что вернулась из ЦК. Я им сказала все.
Письмо Бриттена из мусорной корзины храню как реликвию…С Бенджамином Бриттеном я впервые встретилась летом 1961 года на фестивале в Олдборо… Я думаю, что все, кто имел счастье знать этого обаятельного человека, чувствовали его простоту и естественность в общении. Одно из моих исполнений намечалось на 30 мая 1962 года в Ковентрийском соборе. И это было бы для меня замечательно…
Александр Шамильевич Мелик-Пашаев (1905–1964) – советский дирижер, композитор, пианист, педагог. Народный артист СССР (1951)
И вдруг мне позвонил взволнованный Бен, что ему отказывают в моем участии. Я не могла понять почему и кинулась в Министерство культуры к Фурцевой. Пока я дожидалась в приемной, моя знакомая, работавшая в иностранном отделе, потихоньку принесла и отдала мне – на память – выброшенное в мусорную корзину письмо Бриттена, адресованное зав. иностранным отделом Степанову, которое я храню как драгоценную реликвию.
Через несколько минут я сидела у Фурцевой и, слушая ее, пыталась понять, что же происходит.
– Немцы разрушили Ковентрийский собор во время войны, и теперь его восстановили…
– Так это же замечательно, что восстановили.
– Но люди могут потерять бдительность, забыть, что Западный Берлин…
Она несла какую-то чушь, а я мучилась нестерпимой болью, что меня лишают права петь замечательное сочинение. Что она там болтает?
– Екатерина Алексеевна, сочинение призывает к миру, против войны. У нас же каждый день во всех газетах пишут, что мы боремся за мир, и вот тут получается просто изумительно – русские, англичане и немцы все вместе объединяются за мир во всем мире.
– Но как же вы, советская женщина, будете стоять рядом с немцем и англичанином в политическом сочинении? А может, в данном вопросе наше правительство не во всем с ними согласно?
– Да в чем не согласно-то? Сочинение не политическое, а призыв к людям за мир во всем мире…
– Но Ковентрийский собор восстановили немцы…
Так и не поняв – за войну мы или за мир, увидев, что невозможно выйти из этого заколдованного круга, я распрощалась с Фурцевой и ушла.
А «этот-то» так и живет у вас на даче?Когда Солженицын закончил свой «Август четырнадцатого», Слава посоветовал ему не отдавать его сразу на Запад.
– Ты должен известить сначала все советские издательства, что закончил роман.
– Да ведь не будут печатать – рукопись только истреплют.
– А ты не давай рукопись, разошли письма во все редакции с извещением, что закончил роман, – напиши, на какую тему, пусть они официально тебе откажут, тогда ты сможешь считать себя вправе отдать рукопись за границу.
Солженицын послушал его совета – написал в семь издательств, ни одно не ответило ни единым словом.
Тогда Слава попросил у Александра Исаевича один экземпляр и решил сам пробивать дорогу…
Сначала он позвонил в ЦК, секретарю по идеологии Демичеву. Тот был рад звонку, спросил о здоровье, приглашал зайти.
– С удовольствием зайду, Петр Нилыч. Мне нужно вам кое-что передать. Вы, конечно, знаете, что на нашей даче живет Солженицын. Он сейчас закончил исторический роман «Август четырнадцатого»…
– Да? В первый раз слышу.
И голос уже совсем другой, холодно-официальный. Слава же с энтузиазмом продолжает:
– Я прочитал роман, Петр Нилыч. Это грандиозно! Уверен, что, если вы прочтете, вам понравится.
Наступившая затем пауза несколько привела его в чувство.
– Вы меня слышите, Петр Нилыч?
– Да, я вас слушаю…
– Так я через полчаса привезу вам книгу.
– Нет, не привозите, у меня сейчас нет времени ее читать.
– Так, может, кто-нибудь из ваших секретарей прочтет?
– Нет, и у них не будет времени.
Ростропович понял, что разговор окончен.
Не беда! И Слава позвонил Фурцевой. Наученный предыдущим телефонным разговором с Демичевым, к Катерине решил явиться собственной персоной, о чем и сообщил ее секретарше. Встретила его Екатерина Алексеевна, как мать родная:
– Славочка, как я рада вас видеть! Как поживаете? Что Галя, дети?
– Спасибо, Екатерина Алексеевна, все хорошо, все здоровы.
– А «этот-то» все так и живет у вас на даче?
В разговоре она никогда не называла Солженицына по имени, а только всегда – «этот».
– Конечно, куда же ему деваться? Квартиры нет, не в лесу же ему жить. Вы бы похлопотали за него, чтобы квартиру ему в Москве дали… Самое главное, что он здоров, много работает и только что закончил новую книгу, – с радостью сообщил Ростропович, надеясь на лице собеседницы увидеть счастливое выражение от услышанной новости.
– Что-о-о? Новую книгу? О чем еще? – в ужасе закричала она.
– Не волнуйтесь, Екатерина Алексеевна, книга историческая про войну 14-го года, которая еще до революции была, – спешил сообщить ей Слава, думая, что от страха она перепутает все исторические даты. – Я принес ее с собой, она в этом пакете. Вы обязательно должны ее прочитать. Уверен, что вам очень понравится.
И он хотел положить рукопись на стол.
Тут уж Катя, забыв свою министерскую стать и свою вальяжность, просто по-бабьи завизжала:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
