Мария в Заповеднике - Алекандр Пиллаев

Существо скрючилось, обратившись с невнятной речью к близстоящим – скорей всего, что-то нецензурное, но в эту самую минуту на крыльце показалась... Мария.

Охранники сразу расступились перед ней, и Магнус испугался, как бы странное существо не бросилось и не перегрызло ей шею, но оно вдруг, наоборот, замерло и уставилось снизу вверх на Марию в страхе... впрочем, тут бы окаменел и саблезубый тигр, – Мария казалась в эту минуту взбешенной фурией.

– Что, Цаца, свежий воздух тебя так бодрит? – зловеще произнесла Мария.

Тот, кого она назвала Цаца, вдруг шагнул к ней, охрана напряглась, но Мария нетерпеливо махнула рукой, и все опять замерли.

– Ты не рад судьбе? – снова произнесла Мария, смягчившись. – Что же, подумай еще: там тебя ждет стенка и пулемет, здесь – Ольгины ложесна, там – неизвестная могилка, а здесь ты станешь священной жертвой на глазах у Империи. Ну что, хорошо подумал?

Вдруг существо проговорило человеческим голосом:

– Госпожа! Мария! Матушка наша!

– За что приговорен? – оборвала его племянница Прокурора Калиграфка.

Существо оживилось и отвечало с готовностью и удовлетворением:

– Два убийства, первоклассные ограбления, тоже с трупами... Жаль умирать, матушка, еще не насытился.

– Когда казнь? – опять прервала его Мария.

– Нам не говорят, – пожаловался Цаца.

– Здесь тебя заранее предупредят о дне Обряда, – сказала Мария ему, как одарила сокровищем.

Магнус стал дрожать всем своим голым телом. И без всего услышанного, только лишь глядя на Цацу, можно было догадаться, что его вытащили из камеры смертников: у него торчали уши – и в прямом, и в переносном смысле слова – настоящего вора и убийцы. Но зрелище ширилось и из леса, со стороны Усадьбы, материализовался Прокурор Калиграфк. Цаца сразу осмелел и напустил на себя внешнюю независимость.

Прокурор вклинился к ним с видом опоздавшего человека.

– Кажется, дядюшка, отца-производителя привезли, как ты и заказывал, – сказала Мария.

– Идиоты! Вы куда его привели! – вместо приветствия набросился Калиграфк на приезжих. – Немедленно в Усадьбу! Прочь отсюда! Там ему клетка приготовлена специально!

– Какая клетка, дядюшка? – со льдом в голосе удивилась Мария. – Это же человек!

Она отвернулась с презрительностью и быстро растворилась в дверях Резиденции.

– Черт подери, несите же его в Усадьбу, наконец! – опять приказал Калиграфк.

– Я тебе не чемодан, чтобы меня носить, – вдруг произнес Цаца и гордо двинулся в сторону, куда показывал рукой охранникам Прокурор.

Несколько метров все за ним следовали, но вдруг охрана подхватила его под руки и поволокла. И сразу лес огласился третьим уже за утро, но на этот раз сдавленным, слабым и коротким вскриком, – это был Магнус: он увидел прямо перед собой кривоногого Коменданта, в которого уткнулся ягодицами, начав пятиться обратно к своему окну по окончании зрелища.

– Вы так быстро выскочили на улицу, что снайпер несколько опешил, и поэтому вы все еще живы, – без предисловия сказал Комендант.– Ваше пребывание, как это было оговорено, закончилось вместе с лекцией. Сегодня до двадцати четырех ноль-ноль вы должны покинуть Заповедник.

Магнус послушно ответил: – Да.

Он хотел обогнуть кривоногого, но тот опять загородил дорогу:

– Куда?!

– Собирать вещи, – ответил Магнус и кивнул на открытое окно.

– Вход в Резиденцию – там!

Кривоногий показал рукой на парадное с видом, не терпящим возражений.

– Да, конечно, – согласился Магнус и двинулся за угол к парадному крыльцу.

Он взбежал по лестнице, потянул на себя дверь и хотел быстро проскочить холл, чтобы ни с кем не встретиться.

– Магнус! Господин Художник!

Племянница Калиграфка, Мария, выросла перед ним ниоткуда.

– Я вас извиняю за ваш костюм, – сказала она, приблизившись и глядя ему на ноги. – Надо же, целый парашют!

Магнус с очевидным сожалением подумал о своей слабости спать в хлопчатобумажных, бесформенных трусах в цветочек.

– Магнус, это же я вас сюда пригласила?

Она подождала, пока он кивнул в знак согласия.

– А что вам сказал Комендант?

– Выехать до полуночи сегодня.

– Вот именно, – сказала Мария, – до полуночи и... ни часом раньше Вы меня поняли, Магнус? Ни часом раньше! Вы, может быть, еще раз пригодитесь бедняжке Ольге... По одному очень важному делу, – добавила она с особенным холодом.

Магнус, Истома, проводил ее благодарным взглядом и через минуту был уже в раздумьях у себя в номере.

…Днем он бесцельно бродил вокруг Резиденции и даже имел случай снова лицезреть Цацу. Жениха, так сказать, выпустили пройтись с Отцом Невесты. В лес эта парочка, конечно, не углублялась, а ходила на виду у всех, чуть не под ручку, и Цаца несколько раз даже похлопал по плечу Шенка совсем по-родственному. Последнее обстоятельство, разумеется, не замедлило вывести из терпения прилипчивого коменданта, и скоро он выкатился к ним на своих кривых ногах.

– Господин Министр! – Комендант остановился в позе оскорбленного достоинства. – Снайперов опасно нервируют эти обнимки и похлопывания!

Министр был смущен.

– Что говорит этот кривоногий? – спросил вдруг Цаца развязно, с неделикатными уголовными модуляциями в голосе.

Эпитет, которым Цаца украсил свой вопрос, заставил Коменданта еще выше приподнять свой испитый подбородок.

– Папаня, ты ж скажи ему, кто я, а то я сам скажу, – стал теребить Министра Жених.

Шенк поморщился от такой фамильярности, хотя наверное знал, что у уголовных принято называть тестя «папой». И даже «мамой» – тещу.

Комендант с трудом взял себя в руки.

– Наши снайперы отличаются хладнокровием и выдержкой, иначе они уложили бы тебя уже ровно столько раз, сколько ты прикоснулся к господину Министру, а тебе, между прочим, господин Жених, надо еще дожить до известного отправления твоих жениховских надобностей!

Комендант развернулся на каблуках и поколесил прочь. Цаца сделался бледным.

– Обнять нельзя своего папаню! Хуже, чем в тюрьме... – выдавил из себя Цаца.

– Ну, я вам, допустим, не папаня, – ответил Министр неосторожно и Цаца сразу же затаил на него злобу. Душевное состояние Жениха явно оставляло желать лучшего.

– Дожидался бы спокойно у себя в камере казни, – с обидой в голосе проговорил Цаца. – Черт дернул меня согласиться на эту позорную смерть!

– Ну, вовсе не позорная, а наиболее почетная смерть в Империи, – возразил Министр.

– Это на бабе-то?!!

– У вас там, конечно, свой словарь, но у нас здесь не «баба», а Матерь Наследника Власти. Побудьте хоть последние дни своей жизни... культурным. – Министр посмотрел на небо.