Переинкарнация (СИ) - Сергеева Александра Александровна

– Функционирует.

Ну да, Тармени ни за что не оставит меня наедине с путём на свободу. Выход один: понадеяться на бога – вдруг эксперимент в разгаре – и не оплошать, прорываясь с боем к саркофагу. Отключать его из лаборатории Тармени не станет, несмотря на несанкционированное вторжение. Значит, несколько минут – пока он бросит эксперимент и добежит до усыпальницы – у меня есть. А больше и не надо: глянуть на Вейтела, чуток погрустить и айда получать выволочку. Делов-то.

Будь Тармени человеком, давно бы выставил перед усыпальницей кордон из барбосов с монтировками. Но мой бог считал такое использование техперсонала нецелесообразным – опять же, экономия энергии. А Оболтусу со товарищи давно не по силам остановить рвущуюся к ребёнку мать.

Я обошла трёх бобиков сложным финтом по стене и потолку, вырвалась в коридор и свистанула к усыпальнице. Двери двух шлюзов нараспашку – экономим энергию. Шлюз перед усыпальницей нараспашку – экономим энергию. Усыпальница нараспашку – всё ещё надеемся, что у вздорной бабы проснётся совесть. Совесть у меня есть, но к сыну хочется больше.

Через минуту я стояла у кровати Вейтела и с умилением любовалась чистой несмятой постелью. Включи я перед прорывом мозги, настроилась бы не на мебель, а на самого Лисёнка. Исправив ошибку, оказалась в горах, на широком подворье летучего патруля. Прямо перед носом молодого нарта, который пялился на меня с дерзким неудовольствием. Я вцепилась взглядом в сына, свившего себе гнездо в бронированном кольце, и шикнула на его печку:

– Только чирикни! Превращу тебя в крысу.

Сопляк насупился, и не поверил.

– Тогда нажалуюсь на тебя Гра-аре.

Он поверил, вздохнул и уложил голову на землю, демонстративно отвернувшись. Я подплыла к сыну и машинально провела рукой по тёмным отросшим патлам. Ничего не почувствовала, кроме болезненных щипков в душе, и грустно хмыкнула, любуясь моим мальчиком.

Да уж, весь Варкар на лицо в полной комплектации – меня тут даже не ночевало. Девять лет, а выглядит на все одиннадцать. Высокий шишкастый лоб, который подпирает густая бровь с грозным изломом: не ребёнок, а гоблин. Подбородок ещё мальчишеский, но обещает принять фамильные черты табурета. Вся мордень покоцана, руки исцарапаны. Куртка из шкуры нартова младенца обшарпана, будто её подстилают на тропе к водопою, куда таскаются слоны. Красивый – сдохнуть можно! Что ни говори, умею я рожать сыновей: ни одного с себя не срисовала, добросовестно передавая портреты отцов сыновьям.

Божий отпрыск – невесело усмехнулась, снова и снова касаясь сына в бессмысленных усилиях. Словно надеялась, будто количественный фактор обязательно перерастёт в качественный, и я, наконец-то, что-то почувствую несуществующими пальцами. Всерьёз о возвращении себе человеческого облика пока не думала – не до того. Но уверенность в этом жила сама по себе, не докучая мне по пустякам, но и не думая пропадать навечно. И лишь в такие минуты она оккупировала душу, вытесняя оттуда всю застоявшуюся болотную гнилостную горечь – закон Архимеда.

– Я понимаю твои чувства, – сухо проинформировали меня за спиной. – Но ты, насколько мне помнится, намереваешься лично участвовать в диверсионных действиях против уа-туа-ке-тау. Мне странно тебе напоминать, что физические ресурсы твоего организма не бесконечны. Ещё более странно напоминать о возможном смертельном исходе процесса внешнего зондирования при отсутствии в организме необходимых ресурсов.

Бронированный сопляк злорадно фыркнул, дескать, так тебе и надо, вредная тётка богиня.

– Не занудствуй, – вздохнула я, не в силах оторваться от сына. – Я же на минуточку.

– Понимаю, – повторил Тармени чуть мягче. – Минутка прошла.

– Ладно, поехали домой.

Я рывком оторвала себя от Вейтела и открыла глаза, тупо пялясь в силовую защиту саркофага. Та напоминала простынь, которой накрывают лицо покойника – вид изнутри. Скривилась и мысленно проорала свой девиз: русские не сдаются!

– Но они тоже не бессмертны, – проворчал Тармени, содрав с меня эту поганую «простынь» и озабоченно таращась на суетливые щупы.

Глава 8

В которой я констатирую: любовь не ржавеет…

А тирания и подавно

Цветаева, помнится, сетовала, что мужчины не привыкли к боли – прямо, как животные. И как только им делают больно, у них сразу такие глаза! Дескать, всё, что угодно сделаешь, лишь бы они, наконец-то «перестали». Но вот, как на духу, по собственному опыту: стоит начать делать «что угодно», мужики тотчас позабывают про все свои боли. Перестают болеть за прежнее, поскольку тут же цепляют новые хвори, порождённые твоим «что угодно». А ты, как дура, снова выдумываешь очередное «что угодно», мостя торный путь к новым болячкам. Всякие там умники вечно спорят о том, что же такое бесконечность. И существует ли она вообще?

Не туда лезут за ответом: не задирайте головы в небо! Смотрите сюда: каждая женщина живёт в мире сплошных бесконечных процессов. И совершенно не радуется своим открытиям, а всю жизнь ищет способы их наглухо позатыкать, не допуская дальнейшего расползания. Это раз.

А во-вторых, всё дело в угле зрения. Для женщин «что угодно» означает именно это: абсолютно всё, что угодно. Мужчины же так и норовят обкорнать это «всё», чтобы оео входило точнёхонько в заготовленные ими рамки. А «угодно» рассматривают лишь с позиции «угодно ему». Ну, и где же тут справедливость, я вас спрашиваю? Одна на всех, единая, если уж мы так ратуем за равенство, которое выдумал какой-то деревенский дурачок и распропагандировали идиоты. Или я опять где-то перенапутала?

И сейчас, в первые же минуты легального возвращения в собственное поместье думаю чёрте о чём. Вместо того чтобы думать о конкретных мужчинах и своём поведении. А те будто все восемь лет просидели в засаде на меня. Налицо полный комплект: и Сарг, и Вотум, и Алесар с Мейхалтом, и прочие всякие. Даже Варкар оказался тут за каким-то дьяволом – не сидится ему дома! Не властвуется в своё удовольствие и на пользу Однии.

И у всех ТАКИЕ глаза! Как раз те самые, что подленько провоцируют нестись творить «что угодно». Может, прежде я и побежала бы – рефлексы такая зараза, что не передать. Но последние события в моей жизни навязали мне закон джунглей: у кого зубы длинней, тот и прав. Из всех присутствующих у меня самые-самые: я и богиня, и неуязвима, и у себя дома. Приведение там, не приведение, а прав на частную собственность никто не отменял. И если кто-то заблуждался на сей счёт, отпев погорелицу восемь лет назад, так пусть утрутся: я жива! А в каком виде – ни одну собаку не касается.

Самыми ТАКИМИ, понятно, были глаза Варкара. А если разобраться, то с какой стати? Он честно овдовел, имеет право делать, что заблагорассудится. Те же, кто против, быстренько схлопочут у меня по проклятью на душу населения. Что до его душевных мук, так не желаю ничего слышать!

– Ты понял меня?! – сурово переспросила богиня, болтаясь над сгорбившимся экс супругом в привычном облике пожилой тётки. – Ничего не желаю слышать! И убери с лица эту вселенскую, понимаешь, трагедию. Ибо я не человек. И там, в Катаяртане я не погибла трагически, как вы тут раздудели по всему миру. А просто избавилась от ненужной уже телесной оболочки. Ну, признай: дрянь была оболочка. Сарг! – взревела я, не желая рассусоливать доле над этой проблемой.

– Полная дрянь, – глухо выдавил мой обожаемый опекун.

Он очень старался сохранить лицо, для чего даже осмелился упасть обратно в своё кресло. Развалился в нём тюленем на солнцепёке. И проедал призрачную паршивку огненным взглядом борца с нечистью:

– Мелкая, костлявая, глазёнки упыриные. Да ещё и дура, каких мало. Ни одно дело нормально не сделала. Всё зигзагами по кочкам, да через пень колоду.

– Вот видишь?! – обрадовалась я ожидаемой поддержке и спикировала на Варкара.