Жизнь на излом. Ранение навылет (СИ) - Есения Светлая

— Прости, Киреныш. Сорвался. Прости. Если не хочешь, я не принуждаю. Я бы мог Юрку попросить, он ведь в твой район каждое утро теперь ездит, у него там работа. Он не таксист, денег не спросит. Ты бы меня очень выручила, если бы пожила с матерью до моего приезда.

Кира, скидывая с себя нервное оцепенение, судорожно вздохнула. Одно другого не легче — обидеть Глеба или каждый день ехать в одной машине с напрочь обнаглевшим Юркой.

— Глеб, он… нравлюсь я ему. Он сам сказал. Мне неудобно будет с ним. Я не смогу.

— Девочка моя, — улыбнулся по-доброму Глеб, — я знаю. Он сам мне все рассказал, что ты ему тоже понравилась. Но мы с ним поговорили, он обещал, слово дал, что лезть в наши отношения не будет. Пока мы вместе.

Кира снова вздохнула и согласно кивнула. А что ей оставалось делать в таком случае? Ругаться с Глебом не хотелось. И то, что Юрка признался другу в своей симпатии, это хорошо. Ей не хотелось иметь тайн от Глеба.

— Когда ты хочешь уехать?

— Завтра рано утром. Сегодня мне нужно попасть к юристу, а завтра обязательно нужно уехать.

— Ты договоришься с Юрой? Мне бы еще вещи сюда привезти.

— Киреныш, все сделаем! Побудешь сегодня со мной?

В ответ Кира лишь склонилась и прижалась к горячим и сладким губам любимого. Целовала долго и медленно, сжимая холодными ладошками его лицо, выплескивая всю свою нежность и томившую душу тревогу.

Мгновения, проведенные без любимого, всегда кажутся вечностью, а вечность, проведенная вместе, кажется лишь жалким мгновением. Вот и день для Киры и Глеба оказался лишь таким жалким мгновением, снова ворующим их счастье, — он пролетел быстро, суетно, раздражающе. Вера Николаевна, когда узнала, что Глеб собирается вновь уезжать, схватилась за сердце. Ей действительно стало плохо, пришлось вызывать скорую. Накололи уколов, оставили рекомендации, велели соблюдать постельный режим. Глеб ходил мрачнее тучи, понимая, что не имеет прав оставлять мать одну в таком состоянии. Но и оставаться он не мог. И как же он был благодарен своей маленькой хрупкой девочке, которая так честно призналась и в своих опасениях про Юрку, и в том, что она с очередным сердечным приступом матери может не справиться. Да, он не имел морального права вешать все это на нее, но по-другому не мог.

Юрка, выслушав просьбу друга, согласился легко, и даже заверил, что смущать своими необдуманными словами Киру больше не будет. Договорились, что он будет привозить и отвозить невесту Глеба каждый день, ему это все равно несложно — новая работа находилась в том же районе, где жила и работала Кира.

А потом наступила ночь, полная нежности и надежд, тревоги и невысказанной грусти. Ночь, которая с каждой новой минутой одновременно разлучала и дарила, которая укутывала своим покрывалом, стараясь сберечь то ценное, что еще теплилось в молодых горячих сердцах, то, что еще не утратило свою изначальную силу.

Утром Глеб уехал. Нежно обнял, только недавно заснувшую притихшую Киру, поцеловав в висок. Мать спала, и после снотворных, возможно, проспит еще долго.

Он быстро собрался, забрал деньги, ключи, нужные документы и вышел из дома. Времени оставалось мало и нужно было торопиться. От его решительности и так необходимой в сложившейся ситуации дерзости теперь зависело многое. Глеб, взглянув еще раз на окна, вышел к автомобильной стоянке у дома и сел в подъехавший черный дорогой автомобиль.

20

Кира. Настоящее время.

Чтобы не терять времени, и не упустить возможность устроиться на работу, Кира быстро переоделась в скромный деловой костюм. Да, он превратил ее совсем в серую мышь. Но, кажется, в таких учреждениях таких и любят: скромных, безропотных, не выделяющихся из толпы.

Добралась до старого города на автобусе, все еще не желая брать с собой телефон и вызывать такси. С каким-то особым благоговением прошлась по знакомым улочкам, скверу. Пешком дошла до дома инвалидов, потратив на это еще почти час. Когда на горизонте показалось новое высокое здание, выделяющееся ярким желтым пятном среди серых построек, прибавила шаг. До обеденного перерыва оставалось совсем чуть-чуть, хотелось успеть на собеседование. В том, что ее примут на работу, Кира не сомневалась. За озвученную зарплату сюда, скорее всего, мало кто стремился. Ну а ее ценник интересовал меньше всего. Ей нужно было место, где она могла бы забыться тяжелой работой. То, что здесь работа предстояла нелегкая, сомнений не было.

— Здравствуйте, проходите! — пригласила в кабинет заведующей худенькая секретарша, и по совместительству кадровик, Юленька

— Спасибо, — улыбнулась Кира и шагнула в святую святых, в логово царицы сего заведения, а именно реабилитационного центра.

Нина Никаноровна, средних лет женщина, несмотря на свой статус и возраст привстала и, указав вошедшей на свободный стул, произнесла:

— Здравствуйте, прошу, присядьте пока. Пару минут, и я смогу с вами поговорить. Нужно срочно письмо отправить.

— Да. Спасибо, конечно.

Хозяйка кабинета резво уселась в огромное кресло и, поправив квадратные очечки, уткнулась в монитор ноутбука. Это было как нельзя кстати, Кира отчего-то начала волноваться, и стоило немного привести чувства в порядок. Через пару минут заведующая действительно освободилась и подняла на Киру свой проницательный взгляд. Глаза, чуть выцветшие, но все ещё достаточно голубые, смотрели изучающе и непростительно долго. Кира не могла начать разговор первой, да и женщина молчала. Но в итоге та решительно выдала:

— И за что же вы, милочка, решили себя наказать такой работой?

— Простите, почему наказать…

Нина Никаноровна сняла очки, потерла переносицу и продолжила:

— Я тут так давно работаю, с самого основания, что всех соискательниц уже изучила сполна. И вижу, кто останется работать, а кто сбежит на второй день. Вот исходя из своего опыта, понимаю, что вы будете работать, и даже готовы без выходных здесь пахать. Вы не дура, и то, что здесь работа адская не только в физическом плане, но и в моральном, прекрасно понимаете. Кира, если не ошибаюсь, — она взглянула в папку с анкетами, — одеты вы хорошо, даже прекрасно. Значит, в деньгах не особо нуждаетесь. Ну а то, что вы худы, бледны и смотрите на все безразлично, говорит о том, что что-то страшное произошло. Вы ведь, милая, даже не обернулись на клетку с кенорами, — она указала на огромную пальму в углу и на щебечущих желтеньких птах. — А они стараются, песенки свои поют, как до вас не пели. Так что давайте отложим вранье, и решим,