Самые скандальные треугольники русской истории - Павел Кузьменко

У Гиппиус и Мережковского при такой активности, включавшей и переписку, были сотни знакомых в столице, других городах России, за рубежом. Но при этом у них почти не было друзей. Дружба ведь предполагает какую-то искренность, сердечность. Эпатаж Гиппиус, равнодушие Мережковского порождали холодность. Многие оставили воспоминания, что общение с этой четой вызывало неприятные чувства. Чехов сознательно избегал встреч с ними, хотя Мережковский неоднократно его об этом просил. В 1904 году Лев Толстой, живой классик России, заинтересовался богоискательскими идеями Мережковского и пригласил супругов к себе в Ясную Поляну. Недолгая беседа закончилась скандалом, Зинаида позволила себе наорать на Льва Николаевича, не согласившись с ним в чем-то. Больше Толстой их к себе не приглашал.

Там, где не было дружбы, появилась неестественная любовь. Все началось с большой религиозности Д. С. Мережковского, которая в итоге не особенно захватила Гиппиус, но оказалась главным фактором в ее великой игре.

В начале 90-х Мережковским был задуман цикл исторических романов, которые должны были отразить значение влияния христианства и образа Христа на историю цивилизации. Сбор материалов для литературной задумки, а также необходимость лечения Зинаиды от рецидивов туберкулеза стали причиной большого заграничного путешествия супругов в 1891 году. На деньги Мережковского-старшего они посетили Австрию, Италию, Францию, Швейцарию.

Вернувшись, они поселились на даче, в имении родственников Зинаиды Николаевны Глубокое под Вышним Волочком. Там Мережковский довольно быстро написал роман «Гибель богов. Юлиан Отступник» о римском императоре IV века, который после победы христианства вдруг вздумал вернуться к язычеству. Писателю не было еще тридцати лет, но он считал себя уже вполне сложившимся мастером, которого нечему учить и у которого нечего править. И когда редактор «Северного вестника» Аким Волынский в 1892 году заявил, что литературное произведение, в котором герой, выступая перед войском незадолго до начала битвы, произносит монолог на пять страниц с изложением философского базиса своей идеологии, это не исторический роман, а опера на исторический сюжет. Правда, в оперных ариях поют все больше о любви. И, кстати говоря, кроме «Северного вестника» никто историософский роман Мережковского больше не хотел печатать. Автор спорил с редактором, ссорился. Только когда Зинаида Гиппиус и Аким Волынский стали как бы любовниками, в шести номерах «Северного вестника» за 1895 год «Юлиан Отступник» был опубликован.

С изданием двух других романов цикла «Леонардо да Винчи» и «Петр и Алексей» дела шли тоже довольно туго. Что поделать, при всем своем уме и эрудиции, при всех своих амбициях Мережковский был отнюдь не гений уровня своих современников Толстого и Чехова. Но с определенного момента ему стало казаться, что косность мышления соотечественников не дает пробиться его таланту в России, что его быстрее поймут в Европе, и начал подумывать об отъезде навсегда. Желательно в Париж. Но не хватало денег. Бездетную пару содержали гонорары за статьи Зинаиды и Мережковский-папа.

Но зато средств было достаточно, чтобы выезжать в Европу путешествовать по 2–3 месяца. И это стало происходить чуть ли не ежегодно. В 1892 году на сицилийском курорте Таормина супруги познакомились с другим русским путешественником двадцатилетним красавцем Дмитрием Философовым. Поговорили. На этом все пока и закончилось.

До самого конца XIX века в жизни Мережковских ничего особенного не происходило. Его напряженная работа над романами, переводами и серьезными статьями. Ее псевдороманы с мужчинами и женщинами, написание статей, стихов и прозы. Все выглядело как накопление количества, должного превратиться в качество. Так оно и случилось.

В 1899 году в Петербурге Сергей Дягилев начал издавать журнал «Мир искусства», в котором оказался и его двоюродный брат Философов, и Мережковские. Уже в первом номере вышла статья Дмитрия Сергеевича о поэте Якове Полонском. В 1900 году журнал «Начало» печатает первые главы второго историософского романа Мережковского «Возрождение», или «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи». В том же году писатель пристраивает роман в журнал «Мир Божий», сочинение выходит там целиком и занимает так много журнального места, что остается чуть ли не единственной беллетристикой в течение года. Тогда же роман «Юлиан Отступник» переводится на французский и издается во Франции. Мережковский добивается того, чего давно хотел. Его имя становится известно за пределами России.

И наконец, Мережковского пробивает в той области, на которую и работало его художественное творчество, — в религиозной философии. В течение нескольких номеров 1900 года и следующего «Мир искусства» печатает его статью, разросшуюся до размеров книги, «Л. Толстой и Достоевский». В 1902 году эта работа вышла отдельным изданием. В ней Мережковский анализирует не столько литературное творчество двух великих писателей, сколько их религиозные воззрения, критикует догматизм современной православной церкви. Ну и как водится, предлагает читателю собственные взгляды. Знакомые Мережковского вспоминали, что в тот период он любой разговор сводил к монологу или дискуссии о церкви и религии.

«Следуя за Л. Толстым в его бунте против Церкви как части всемирной и русской культуры, до конца русское культурное общество дошло бы неминуемо до отрицания своей собственной русской и культурной сущности; оказалось бы вне России и вне Европы, против русского народа и против европейской культуры; оказалось бы не русским и не культурным, то есть ничем. В толстовском нигилизме вся постпетровская культурная Россия… думая, что борется с Церковью, то есть с историей, с народом, за свое спасение, — на самом деле борется… за свою погибель: страшная борьба, похожая на борьбу самоубийцы с тем, кто мешает ему наложить на себя руки».

Короче говоря, Мережковский с неотделимой от него женой Зинаидой Гиппиус попытались начать личную борьбу ни много ни мало с православной церковью. Удивительная все-таки это организация — церковь. Любая, будь то православная, католическая, буддийская… Консервативный институт, построенный на древних, ошибочных с научной точки зрения догматах, обрядах, обычаях, держащийся исключительно на потребностях малообразованных народных масс в утешении и надежде на что-то несбыточное. Но любая живая мысль, направленная на преобразование, осовременивание церкви, усовершенствование религиозных догматов, или терпит поражение, или приводит к появлению альтернативного института, всегда уступающего мировой церкви в популярности. У одного Мартина Лютера только и получилось что-то масштабное. Даже ныне существующие на крепкой коммерческой основе секты вроде свидетелей Иеговы или мормонов, хвастаясь миллионами своих приверженцев, чаще всего занимаются приписками.

Чего своими религиозно-этическими художественными сочинениями вроде «Крейцеровой сонаты» или статьями вроде «В чем моя вера» добивался Лев Николаевич Толстой? Он ведь понимал, что за одним призывом о непротивлении злу насилием, отказе от службы в армии, от мяса, церковной иерархии, Ветхого Завета пойдут десятки интеллигентов, в лучшем случае. Чтобы пошел народ, нужна организация, секта. Например, готовая секта духоборов, пополнившая свои догматы идеями Толстого. Сам Лев Николаевич организацией своей секты не занимался. За него это сделал Владимир Чертков. В точности как в раннем христианстве. Иисус Христос не создал церкви. Это сделал апостол Павел.

Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус начали с организации секты, никогда впрямую свое дело так не называя, рассчитывая, что идеи Дмитрий Сергеевич доработает как-нибудь потом. А то, что нуждалось в доработке, было не таким уж сложным — отказ от церковной иерархии, от священников, общение мирянина с Богом без посредников, возвращение к простоте первых христианских общин, почитание только Нового Завета. Это от Мережковского.

А вот Гиппиус все рискованно осложнила. Члены новой секты должны были моделировать божественное мироустройство на земле в новой троице, тройственной семье, где есть Бог-отец, Бог-мать и Бог-сын. Себе она отводила роль, понятное дело, отца, Мережковскому — матери, рождающей оплодотворенные ею идеи. На роль сына она определила Дмитрия Философова. В общем, тоже ничего особенно нового. Тогда интеллигенция живо интересовалась практикой секты хлыстов (христововеров), где культивировалось уподобление земных семей небесной и даже появление на свет праведников-«христов», родившихся в результате свального греха.

С конца 1900 года на квартире Мережковских начали происходить заседания общества «Религиозно-философские собрания». Организаторы старались привлечь к нему круг пошире, чем на привычных литературных сборищах. Помимо писателей, в число которых входили Александр Блок и Михаил Пришвин, артистов, музыкантов, философов, среди которых бывал уже маститый и очень популярный Василий Розанов и молодой еще Николай Бердяев, собрания посещали сектанты и даже некоторые передовые деятели православной церкви вроде студента Петербургской духовной академии Сергея Симанского, будущего патриарха Алексия I. Пока дело ограничивалось разговорами, в которых тон задавал, естественно, Мережковский, все было спокойно. Но едва Зинаида Гиппиус, обычно единственная женщина на заседаниях, предлагала какие-то действия, росло напряжение. Скажем, помыть друг другу ноги по обычаю ранних христиан или устроить прообраз будущих флэш-мобов. Расклеить по Петербургу листовки с призывом к горожанам в определенный день и час собраться на какой-нибудь площади и молча упасть на колени. Кстати говоря, в отсутствии женской конкуренции Зинаида имела чем подкрепить свои эпатирующие предложения. Например, однажды она надела на заседание черное платье из полупрозрачной материи на розовой подкладке. В полумраке комнаты казалось, что просвечивающее платье надето прямо на голое тело. Непорочные юноши вроде Сергея Симанского смущенно отводили глаза.