Смысл жизни человека: от истории к вечности - Юрий Стрелец

Представление о высшем благе, о всевозможных благородных и возвышенных деяниях, считает Кант, только настраивает ум на моральный фанатизм и самомнение, тогда как он более всего нуждается в мудрой дисциплине нравов, в повелении долга, который не дает «предаваться мечтам о воображаемых моральных совершенствах» и ставит « в рамки смирения (то есть самопознания) как самомнение, так и самолюбие, которые охотно забывают свои границы».

Долг! Ты возвышенное и великое слово, в тебе нет ничего приятного, что льстило бы людям, ты требуешь подчинения, хотя бы, чтобы побудить волю, и не угрожаешь тем, что внушало бы естественное отвращение в душе и пугало бы; ты только устанавливаешь закон, который сам собой проникает в душу и даже против воли может снискать уважение к себе (хотя и не всегда исполнение)…».231

Долг – это то, что возвышает человека над самим собой; моральный закон свят (ненарушим). Человек, правда, не так уж свят, но человечество в его лице должно быть для него святым. В этом состоит возвышенный характер нашего собственного сверхчувственного существования и наше высшее назначение – смысл жизни.

«Осуществление высшего блага в мире есть необходимый объект воли, определяемый моральным законом. А в этой воле полное соответствие убеждений с моральным законом есть первое условие высшего блага. Оно, следовательно, должно быть также возможным, как и его объект, так как содержится в той же заповеди – содействовать этому благу».232 Смыслом жизни, исключительно моральным по качеству, оказывается содействие осуществлению высшего блага.

Полное соответствие воли с моральным законом, или святость, – это «совершенство, недоступное ни одному разумному существу в чувственно воспринимаемом мире ни в какой момент его существования. А так как оно тем не менее требуется как практически необходимое, то оно может иметь место только в прогрессе, идущем в бесконечность к этому полному соответствию…».233

Так как, продолжает Кант, это задача может быть полностью разрешена лишь в вечности, моральный закон ведет к постулату бессмертия и бытия Бога, как необходимо относящегося к возможности высшего блага.234 «Нашим долгом было содействовать высшему благу, стало быть, мы имели не только право, но и связанную с долгом как потребностью необходимость предположить возможность этого высшего блага, которое, поскольку оно возможно только при условии бытия Божьего, неразрывно связывает предположение этого бытия с долгом, то есть, морально необходимо признавать бытие Божье».235

И. Кант считает, что моральный закон как конечная цель чистого практического разума и его объект через понятие высшего блага ведет к религии, то есть, к познанию всех обязанностей как божественных заповедей, и не как произвольных и внешних санкций, а как имманентных законов свободной воли самой по себе. Страх или надежда не обеспечивают морально совершенной мотивации человеческих поступков, наоборот, они уничтожают всю их моральную ценность.

Определяющим основанием воли является только уважение к моральному закону, как к таковому: «Моральный закон повелевает мне делать конечной целью всякого поведения высшее благо, возможное в мире. Но я могу надеяться на осуществление этого блага только благодаря соответствия моей воли с волей Святого и Благого Творца мира… – только тогда это учение о нравственности можно назвать и учением о счастье, так как надежда на счастье начинается только с религии».236 Благодаря ей человек может быть причастным к высшему благу; благодаря моральному закону он может стать достойным этой причастности, хотя и не проникает разумом в высшую мудрость. Однако «…неисповедимая мудрость, благодаря которой мы существует, столь же достойна уважения в том, в чем она нам отказала, как и в том, что она нам дала».237

С гораздо большим познавательным оптимизмом в отношении уяснения проблемы человеческого самоопределения выступил Гегель.

Для него человек становится самим собой, активным субъектом социально-исторического процесса не сразу, а лишь пройдя все его необходимые ступени сначала в лоне родового познания, а затем индивидуально-субъективно, на уровне отдельной личности, приобщающейся к этому родовому духу. Всякой статике противостоит динамика Логоса – Абсолютной идеи, непрерывно самостановящейся и обрекающей на аналогичное развитие самого человека. Отсюда, человеческое существование всегда открыто и не исчерпывается ни одной из своих наличных форм.

Человек универсален, и в каждом движении «никогда не находится в покое», так как сущностью человека выступает дух, который, как известно, «веет, где хочет…».

Духовная целостность не исключает, а, наоборот, предполагает «внутреннее нигелирование», плодотворную конфликтность, приводящую, на конкретно-практическом уровне бытия индивида, к его мировоззренческим кризисам, переоценке ценностей, крушению и возрождению идеалов. Гегель четко различает логическое и историческое, имеющие свою специфику, совпадая, при этом, субстанциально, на уровне всемирного духа.

Принцип Геккеля, или биогенетический закон, согласно которому индивидуальное развитие каждого организма повторяет основные черты, особенности родового эволюционного развития, его форм (онтогенез аналогичен филогенезу), очевидно, возник не без влияния учения Гегеля: индивид укороченным и «выпрямленным» путем идет по стопам всемирного духа, обретая истинно духовное «образование» и приближаясь к своему подлинному назначению.

«Тема свободы может быть названа центральной в антропологии Гегеля», так как историческое движение духа и совпадающий с ним путь индивида по «лестнице образования» выступает как самоосвобождение.238

Если дух – сущность человека, то свобода – сущность духа. Отсюда вытекает, что «человек-в-себе предназначен для высшей свободы».

«Философское учением Гегеля, взятое в целом, может быть изображено как учение о божьей свободе. Его философия пытается адекватно раскрыть сущность Бога и устанавливает, что эта сущность – в свободе; …она стремится постичь смысл человеческой жизни и утверждает, что человек и его дух, его дела, его нравственность, его история и его смерть – все это образует высший этап самоосвобождения Бога».239

Это согласуется с утверждением Гегеля, что у философии и теологии – суть один предмет – Абсолют. Бытие индивида настолько значимо и самоценно, насколько приобщено к нему, наполнено им и его выражает.

Наиболее адекватным путем познания духовного Абсолюта выступает именно рациональный, что представляется Гегелю естественным. Самопознание означает самоосвобождении: «Истина… делает дух свободным, свобода делает его истинным».240 Мышление возвышает единичное в бытии человека до субстанциального через постижение логики и внутреннего смысла духа истории. Так человек наполняет духом всеобщности собственную сущность, самоопределяется в ней и смысле своей жизни. В этом своем качестве он отличается от «персоны», чье мышление ограничивается сферой мнимо-достоверной чувственности и рассудочности, призванной обслуживать социальные роли индивида. Персона – нечто «ставшее» в человеке, застывшее, внешне детеминированное существо, в отличие от личности вечно становящейся в аспекте свободного самопознания и самодетерминации.

Практическая сторона жизни человека не забыта Гегелем: эмпирические отношения способствуют трансформациям сознания, которое без этого было бы бессодержательным. Социально-историческая «материя» как родовая сущность индивида определяет формы его бытия. Индивидуальное же наполняет эти формы конкретным содержанием, «проигрывает» его в мире.

Гегель рисует и заключительный этап самостановления человека («образованного»), который заключается, во-первых, в постижении им уроков всемирной истории Духа, а, во-вторых, в творчестве этой истории, в переходе от потенциальной к актуальной активности.

Урок и смысл истории, по Гегелю, заключается в преодолении рабского и отчужденного («несчастного») сознания и его возвышении к свободе. Противоречия человеческой истории несут не только страдания, обозначают «неразумность», но выступают в качестве движущей силы от несвободы к свободе, и субстратом этого процесса является «истинное бытие человека… – его действие».241 Здесь следует учесть базовуюидеалистическую-позицию Гегеля, согласно которой источник отчуждения лежит не в практической, а духовной сфере, то есть означает саморазорванность духа. Однако придать отчуждению материалистическую трактовку, что сделали марксисты, позволил, теоретико-методологическим образом, принцип тождества бытия и мышления самого Гегеля: «Величие гегелевской «Феноменологии» и ее конкретного результата – диалектики отрицательности как движущего и порождающего принципа заключается, следовательно, в том, что Гегель рассматривает самопорождение человека как процесс, рассматривает опредмечивание как распредмечивание, как самоотчуждение и снятие этого самоотчуждения, в том, что он, стало быть, ухватывает сущность труда и понимает предметного человека… как результат его собственного труда».242