Отцы Ели Кислый Виноград. Третий Лабиринт - Фаня Шифман

Надо было организовать на лужайке долгоиграющий мангал, и Галь смекнул, что деревянные части пианино могут оказаться очень даже кстати. Впрочем, это не помешало ему послать брата за высококачественным углем, тогда как сам он остался дома, устроившись в удобном кресле напротив телевизора, а девушки занялись основательной уборкой первого этажа дома, прежде всего — салона и веранды. Галь отрывался от захватывающего сериала только для того, чтобы лишний раз прикрикнуть на подруг, если ему казалось, что они не проявляют должного рвения в наведении лоска и блеска.

Гай явился в сопровождении Тимми: тот помог ему достать высокосортного угля для мангала, и теперь Гай перетаскивал его в контейнер. Потом близнецы с помощью всё того же Тимми занялись усилительной техникой. Подруги кружили по салону, расставляя низенькие столики, а на них множество бутылок и бутылочек всевозможных форм и размеров, вазочки и тарелочки с фруктами, сэндвичами и прочими традиционными лёгкими закусками. «А ну-ка, девушки, пойдите в сад, займитесь жарким! — рявкнул Галь: — Оно у нас нынче готовится на натуральных углях. Фиолетовые не слабо когда-то придумали. По бедности и исконному убожеству своему, но — не слабо!» «Нет, так жить невозможно! — всё время ворчал Гай. — Нам нужно снять или купить себе большой особняк, чтобы там устраивать торжественные приёмы для нашей элитарной компании. В таком крохотном коттедже уважающему себя элитарию слишком тесно…» — «Daddy это убожество — смешно сказать! — виллой называет! — подхватил Галь со смешком. — Конечно, для наших предков, — учитывая их тяжёлое детство и юность, — это чуть ли не дворец. Да и нашу придурочную сестрицу это устроит. Но мы-то с тобой нынче слишком важные персоны в гвардии дубонов, чтобы довольствоваться этой халупой…» — «Ты прав, брат!» — «Как всегда! Погоди, дай только нам развернуться! Это только один из этапов угишотрии, надеюсь, не последний! Дай «Цедефошрии» добраться до Шалема — тогда у нас с тобой всё будет!..» — пообещал Галь.

Наконец, всё готово к приёму гостей. На самом почётном месте (где ещё утром стояло пианино) в углу салона стоит новенький блестящий силонофон, вернее его часть, доступная созерцанию непосвящённых, а за бледно-голубой занавеской, — согласно традиции — ботлофон.

Неожиданно у Тима в кармане зазвонил та-фон. Закончив тихий разговор, он сказал близнецам: «Простите, лапочки, меня срочно вызывают… Вы уж тут без меня. Если что, звякните, я тут же подскочу… Но, надеюсь, неожиданностей быть не должно»? — и он тихо вышел из дома.

Молодёжь осталась одна. По салону, гремя одеждами, которые они незаметно успели на себя натянуть, порхали Смадар и Далья. На одеяниях сестричек стоит остановиться особо. Это были хламиды неведомого покроя, точнее, конструкции — затейливая помесь широченного шарфа, японского кимоно и рыцарской кольчуги. Из-за обилия всевозможных позвякивающих колокольчиков, согласно новой моде, тут и там раскиданных по их от природы симпатичным мордашкам, и густо наложенного грима трудно было увидеть их лица.

Девушки достали длинные сигареты и, присев на подлокотники кресел, закурили. По салону поплыл сладкий до приторности дымок. Девушки выглядели так, будто их долго и нудно томили в большой жаркой печи: личики под немного пузырящимся и слегка «поплывшим» гримом раскраснелись и излучали ярко-красное сияние. «Уф-ф, жарко!» — сказала Смадар и, скинув своё одеяние, живописно обволакивающее её гибкое тело, осталась в чём-то, напоминающем купальник-бикини. Далья тут же последовала её примеру…

К горькому разочарованию близнецов Блох, время шло, с минуты на минуту должны были подойти гости, а Тимми не появлялся. А ведь сказал, что отлучился ненадолго то ли в СТАФИ, то ли в ирию. Близнецы сидели в напряжённом ожидании гостей. На коленях Галя уютно устроилась Смадар, на коленях Гая — Далья. Девицы ни за что не желали проникнуться важностью момента и чувствами своих кавалеров, до того им было хорошо и уютно с ними.

Внезапно раздались тревожно-вкрадчивые позывные та-фона Галя. Это был Кошель Шибушич. Он в своей традиционной неуклюжей манере извинился, что не может придти на приём, после чего его тон неожиданно переменился, и он приказал: «Вы тоже… э-э-э… отменяете ваш приём и… выходите на задание. Немедленно собрать оба отряда и идти с обыском в семьи братьев Магидович…» — «Ой…» — только и смог охнуть Галь. — «А что? Есть проблемы?» — «Да нет, командир… — сначала нерешительно, потом громко рявкнул: — Никак нет, командир! Я… Мы с братом готовы!» — он резко встал, стряхнув подругу с колен, и поманил брата, который последовал за ним. Не оглядываясь на девчонок, оторопевших от такой неожиданной перемены в программе, в настроении и в поведении своих кавалеров. Не говоря ни слова, не тратя времени на объяснения, братья, быстро, по-военному, приведя себя в порядок, вышли из дому.

Оставшиеся одни в доме, девушки растерялись на считанные минуты, после чего пожали плечами, схватили с одного из низеньких столиков по сэндвичу, запихнули в рот, потом налили себе по стакану вина: «У нас же приём — вот мы и принимаем…» После чего затеяли в густых зарослях тенистого садика вокруг коттеджа весёлые игры, и вскоре оттуда на весь квартал разнеслись их радостные вопли и визг.

Возникшие внезапно в дверях дома Ад-Малек и Куку Бакбукини были несказанно изумлены, что их никто не встречает. Их, всемирно известных и популярных, великих и наизвёзднейших виртуозов не только не встречают толпы восторженных поклонников — их вообще никто не встречает! Поначалу они впали в ярость и хотели было покинуть негостеприимную обитель невежд, возомнивших себя элитариями и непонятно по какой причине превозносимых обитателями престижных кварталов Эрании.

Но потом они сменили гнев на милость, решив припомнить братишкам Блох этот эпизод, когда предоставится удобный случай. А пока лучше всего на этой так называемой вилле чувствовать себя, как дома. «Что?! Вот эту жалкую халупу сопляки именуют виллой? — гулко расхохотался Ад-Малек. — В Аувен-Мирмии у каждого игрока в шеш-беш такие виллы!» Куку уселся за занавеской, у ботлофона, украсившего салон семейства Блох вместо материнского пианино, и почти весь вечер просидел там. Он окружил себя большим количеством бутылок всевозможных сортов пива, живописно раскидав их вокруг своего кресла. Опорожнив одну и небрежно отбросив её в сторону, он прикладывался к другой. Скоро всё окружающее приобрело в его глазах расплывчатые очертания, а выбиваемые им пронзительные импровизации взбудоражили весь квартал и почему-то вызывали у невольных слушателей мысли о конце света. Парик его съехал набок.