Капкан - Синклер Льюис

— И добавь, — самодовольно произнес Папаша Бак, — что перепьет десяток молодых парней из здешних мест — любых, на выбор. И в покер обставит с двумя двойками на руках. Приятно познакомиться, Ральф!

В тисках этой волосатой лапы рука Ральфа казалась белой и бессильной. Папаша осторожно опустился на кухонный стул. Элверна тотчас подлетела и уселась к нему на колени.

— Угу, — рокотал Папаша, поглаживая ее блестящие волосы. — Седьмой десяток, как я заявился в Виннипег: форт, грязь по колено — вот тебе и все. Да-а, прошли мои денечки. Раньше, бывало, быку мог шею свернуть голыми руками. Ну, а теперь ушел на пенсию, как я выражаюсь. А иначе говоря, заставил своего парня высылать мне деньгу под страхом, что заявлюсь самолично и вышибу из него дух. Ни на что не годен стал — только и радости, что опрокинешь рюмочку да приударишь за красоткой.

— Ах, Папочка, ты просто не-воз-можный человек! — проворковала Элверна.

— А ты поди спроси у нас любую скво, что помоложе и собой ничего: кто лучше танцор — Папаша Бак или какой-нибудь молокосос? А тебя, Ральф, рад видеть и в любое время свожу на рыбалку, когда Джо будет недосуг.

— Спасибо большое.

— Из Виннипега сам-то будешь или из Близнецов?[21] А то, может, из Чикаго?

— Нет, из Нью-Йорка.

— Нью-Йорка? Ну и ну! А на вид вполне человек… Нет, уж я как-нибудь обойдусь без Нью-Йорка. Я лично тоже родом с Востока: Форт-Уэйн, Индиана. Только я никогда не мог уразуметь, что за корысть обязательно соваться в самую гущу, где вокруг шесть или семь миллионов дураков вроде тебя? Не хватает, что ли, собственной дури и подлости? Даже здесь, и то не сладко: восемь белых круглый год да двадцать индейцев, да еще человек пятьдесят набежит летом, как кончится охотничий сезон. Так что на мой век и тут хватит дурней любой марки. Спасибо, хоть один разумный человек попался — Джо Истер. Вот это парень, понимаешь: пить — так пить, а нет — так не надо. Ну, обыкновенно все же хватает ума выпить. Так даже он — возьми да женись вот на этом лютике, с которым одна морока.

Элверна свернулась комочком на его груди и промурлыкала:

— Все равно ты от меня без ума, сам знаешь.

— Я-то? Как бы не так! Хотя да, может, и правда. Я и от виски без ума, но это не значит, что я свою овсянку буду запивать виски. Ты, Котенок, — предмет роскоши, поняла? Прирожденная, убежденная, работящая мошенница высокой квалификации. Тебя хлебом не корми, только дай вскружить головы молодым трапперам и купцам по всей округе, а потом прикинуться невинной овечкой.

— Неправда! — Элверна отпрянула от него чуть ли не с возмущением. — Что я, виновата, если тут болтаются разные ослы? Делать им больше нечего, вот и все.

— Возможно, не спорю, — добродушно хохотнул Папаша Бак, всколыхнувшись, точно вековая сосна под июньским ветерком. — Во всяком случае, отрадно хоть, что Ральф из Нью-Йорка. Уж он-то на тебя не клюнет, Котенок! В этом городишке таких цыпочек, как ты, сколько хочешь.

Элверна посмотрела на Ральфа. «Много таких, как я?»-спросил ее взгляд. И глаза его невольно признались ей: «Нет».

С видом заговорщицы, кокетливо, чуть вызывающе она порхнула из комнаты, бросив через плечо взгляд, предназначенный, казалось, каждому из троих в отдельности.

Глава XI

— Хочу посоветоваться, Па, — начал Джо, когда Элверна удалилась, дав мужчинам возможность беседовать без помех. — Элви тут закатила скандал, а почему? Я стал доказывать, что сегодня надо позвать к ужину Мака, его фрау и преподобного Диллона. Чтоб не висело над душой. А уж завтра закатить пир горой в своей компании… Понимаешь, Ральф, Маку и преподобному будет до смерти интересно с тобой познакомиться и послушать все новости про Нью-Йорк, про Европу и так далее. Макгэвити до книг не такой уж охотник, зато изрядно поездил по свету: во Франции, говорят, побывал, до того как переселился сюда из Шотландии. А преподобный — этот до книг лют, как дьявол: думается, на всем свете нет такой ученой книжки, чтобы он не прочел. Библию читает по-гречески, куда уж дальше! Я и рассудил, что правильно будет позвать сегодня их. Что скажешь Па?

Па Бак грузно поерзал на стуле, выудил трубку из бездонных карманов — словно мешки для зерна, пришитые к широким полам поношенной куртки, — старательно набил, шумно выпустил струю дыма, недовольно крякнул, утрамбовал табак, снова раскурил и наконец зарокотал:

— Видишь, что я тебе скажу… Я бы здесь так подошел… Ты, Ральф, случаем не учитель?

— Нет, Па. Адвокат.

Ральф забыл об Элверне. Ему нравился Па Бак. Ради таких вот людей он и приехал сюда, ища отдохновения от суетливых ньюйоркцев… Да, хорошо, что он бросил Вудбери.

— Адвокат, говоришь? Что ж, все получше, чем быть учителем. Учитель берет мальчишек и делает из них достойных и добродетельных молодых юношей, а адвокат только спасает их после этого от тюрьмы. Ты как — не против, Ральф, что я тут кашляю, да пыхчу, да ругаюсь? Это меня Джо всегда доводит со своими деликатными и поэтическими чувствами, будь они неладны!

— Во всяком случае, — мирно вставил Джо, — хоть отучил тебя сплевывать табачный сок на чистые полы. Нет, ты скажи, Па: прав я насчет сегодняшнего ужина?

Па Бак музыкально пососал свою вонючую трубку.

— Что ж, — вздохнул он. — Я лично не держусь такого мнения, как Джордж Иган и прочая братия: что раз ты миссионер, стало быть, сатанинское отродье. Я на этот счет, как бы сказать, радикал. Я так полагаю: пока миссионер не мешает тебе пить и поминать черта, от него вреда нет. Взять хотя бы того же преподобного Диллона. Вполне сносный малый, принимая в расчет, что всю жизнь проторчал в колледжах, и так далее. Помнится, везу я его раз в январе. Стужа дьявольская: высморкался, рукавицы чуть к носу не примерзли. А преподобный Диллонон сперва обмозговал это дело не спеша, а под конец надумал и высказался. «Па, — говорит. — Морозец, черт побери!» Не скажу, конечно, чтобы это был полноценный «черт». Строго между нами, это был «черт»-недомерок, не более того. Но он показывает благую волю и внушает надежды. Так что я бы, пожалуй, пригласил этого человека сегодня. Только… — в голосе Па зазвучала глубокая озабоченность, — …только надеюсь, ты не вздумаешь переводить на него выпивку, когда ее здесь так чертовски мало и нам, молодежи, она так нужна для поддержания здоровья.

— Не вздумаю, — сказал Джо.

Па Бак удалился.

Джо поскакал приглашать гостей, Элверна стала готовить ужин, а Ральф тем временем прохлаждался на крытой веранде, вглядываясь в сверкающую ширь Озера Грез. На веранде стояла койка, и он решил, что будет ночевать здесь, а не в душной комнате с маленькими окнами, предназначенной для гостей. Он ощущал и довольство и тревогу. Он видел, как нехитрая мудрость Джо тонет в потоке беззастенчиво-цинических разглагольствований Па Бака; видел, как Элверна ранит Джо своим кокетством, своим жеманством и ломаньем; видел человека одинокого и мужественного в своем одиночестве; и жизнь Джо со всеми ее сложностями трогала его сейчас гораздо больше, чем неурядицы любого выгодного клиента, любого идиота, с которым он встречался в клубе.

«Гнуснейший и никчемный книжный червь, вот я кто», — со вздохом заключил Ральф, отправляясь на кухню, чтобы предложить Элверне свои услуги.

Элверна стряпала с увлечением. Ей приходилось рассчитывать в основном на консервы, и чтобы сготовить не хуже, чем из натуральных продуктов, требовалось немалое искусство. Джо навез с собою ящиков с новыми деликатесами, и она азартно принялась обследовать их и тараторить — за работой Элверна вообще не умолкала ни на секунду:

— Стыд один тратить всю эту вкуснятину на таких чурбанов, как Маки! Преподобный Диллон… я его с глазу на глаз называю Рэй, и ничего, сходит; только если Джо увидел бы, что я веду себя развязно со священником, он бы с меня шкуру спустил! Так вот, Рэй еще понимает толк в еде, но старик Макгэвити и его благоверная — эти, по-моему, думают, что порядочным людям

22. Синклер Льюис. Т. 9. 337 не пристало есть ничего, кроме чернослива и бобов со свиной грудинкой.

Суп был овощной, консервированный, но она приправила его английским соусом, морковкой и петрушкой из своей игрушечной оранжереи. Спаржа была тоже из банки; масло, которое служило основой для соуса, — тоже, но Элверна поколдовала с красным перцем, тонко нарезанным луком и белком от свежего яйца (доставленного с великими предосторожностями из Киттико) и сотворила чудо.

Сущее наслаждение было смотреть, как летают ее тонкие пальчики, слушать, как льется серебристый голосок, и вскоре Ральф забыл, что единственные прилагательные, которыми она оперирует, — это «роскошный», «шикарный», «классный» и «миленький».

Коронным блюдом ужина должна была стать лосятина, та самая, что в охотничий сезон официально, а в неохотничий фактически представляет собой на Севере главный продукт питания как в лачугах бесшабашных кри, так и в доме мирового судьи, или миссионера, или законопослушного Макгэвити. И, естественно, лосятина была жесткая. Она была необыкновенно жесткая. Нож отскакивал от ее резиновой поверхности; вилки устало валились на стол с погнутыми зубьями.