Законы войны - Александр Маркьянов

— На кра-а-а-а-ул!

Уставным движением — винтовки взлетают на руки

— Цельсь!

Небо — под прицелом. Никогда не задумывался о смысле такого салюта — выстрел в небо. Это что — в кого мы стреляем? На ком — вымещаем? Кому — мстим?

— Пли!

Хрястнул залп. Стая чаек — взвилась в небо. Чайки жирные, сытые…

— Пли!

Как братское кладбище. Давно не было таких потерь.

— Пли!

— Было бы легче, если бы хоть кто-то — дал мне пощечину. Начал бить меня, рвать мундир — хоть кто-то: жена ли, сын ли. Так было бы намного легче, поверьте. Потому что сейчас я чувствую себя как банкрот, который никогда не расплатится…

— Пли!

— Сударь.

Я остановился. Рядом стояла женщина. Высокая, едва ли не с меня ростом. Глаза под черной вуалью, скромное платье…

Одна из вдов.

— Господа, прошу простить…

Мы шагнули чуть в сторону. Чайки кружились над кладбищем, спугнутые залпами. Почему то они прилетали именно сюда. Да, конечно, тут можно поживиться хлебом… но я не верю в такое объяснение. Чайки — живут с нами, они провожают нас в поход и встречают нас из похода. Может быть, они просто скучают по нам…

— Чем могу, сударыня…

— Я жена старшего мичмана Топлякова… женщина запнулась — вдова… Он был в вертолете.

— Сударыня, я…

— Нет, нет. Не надо. Послушайте меня, хорошо?

— Да, сударыня.

Она усмехнулась каким-то жестким, мужским смешком.

— Знаете, сначала я хотела вас убить. Ненавидела вас. Сильно… вы не представляете как. Потом — я просто не хотела идти. Забыть это… как страшный сон. Но потом… вы слушаете меня?

— Да, сударыня

— Мой сын меня спросил вчера… Знаете, что он спросил меня вчера?

— Нет, сударыня.

— А папа победил? Вот что он меня спросил.

Женщина пошатнулась, я поддержал ее — но она отбросила руку

— Нет, нет. Все в порядке.

— Уверены, сударыня?

— Уверена. Я знаю, вы не можете вернуть мне Володю. Я знаю, что мой сын на следующий год станет гардемарином, и если я отдам его в другое место, то я разобью его жизнь. Ничего не изменить, понимаете.

— Понимаю. Да, понимаю.

— В ваших силах сделать так, чтобы мой сын — прожил долгую жизнь, за себя и за своего отца — женщина схватила меня за руку — пообещайте мне одно! Пообещайте, что убьете их всех! Всех, до последнего человека.

— Сударыня. Этого я не могу обещать.

— Подонок!

Я не уклонился от пощечины

— Но я могу пообещать другое. Мы победим. Это я вам обещаю…

Женщина ничего не сказала, теперь она просто плакала

— Честь имею, сударыня. Позвольте сопроводить вас до машины…

Жертвоприношение — в качестве жертвы здесь оставалась часть моей души — состоялось. Осталось еще одно…

Кронштадт, академия ВМФ

29 июля 2016 года

Военно-морское министерство, Академия. Трибунал.

Зная меня — а кому, как не матери моего сына меня знать — Ксения подготовилась к моему визиту в морское министерство. Высочайшее присутствие при рассмотрении рапорта — это вам, господа, не баран чихнул. Среди присутствующих — действующий начальник разведки флота, тайный советник, барон Вильгельм фон Врангель-Луденгоф Шведский, морской министр, князь Павел Викторович Гагарин младший, член Правительствующего Сената, член Военной коллегии, барон Александр Фридрихович фон Ганн, которого я знал лично, председательствующий в Высшем дисциплинарном присутствии при Правительствующем Сенате, тайный советник Коваленко — единственный, кого я не знаю лично. Состав более чем достаточный для рассмотрения рапорта о прошедшей военной операции, пусть и закончившейся большими потерями, а так же осложнениями политического рода.

Пока участники процесса рассаживаются по своим местам — позвольте, немного расскажу о процедуре.

В военно-морском флоте — еще Колчак ввел процедуру, аналогичную «разбору полетов» в авиации. Собственно говоря, первые трибуналы по проведенным операциям (не путать с военным судебным присутствием) — прошли на авианосцах, потом это с оговорками распространилось на весь флот. Сопротивление этому нововведению было яростное, многие офицеры сочли оскорблением то, что их действия разбирают посторонние лица. Но трибуналы — имели большой смысл, и это показали наши совместные походы с американцами в Тихом Океане против Японского Императорского флота. В условиях недостаточности реальной практики — такие вот критические разборы — позволяли как можно большему количеству офицеров получить опыт а чужих примерах и чужих ошибках. А лишним — это никогда не бывает.

Суть трибунала в следующем: я, как командующий операцией — должен представить на разбор все материалы. Доклад по моей операции — делает специальный докладчик из Морского Министерства, обычно из Академии имени Колчака, хотя бывает, что за это дело берутся и практики — после чего мне предоставят возможность внести свои замечания и свои трактовки произошедшего. Трибунал ad hoc[23] — рассматривает материалы и выносит суждение по операции. Где были допущены ошибки, какие действия были правильными, какие — могут считаться новым тактическим приемом и на основании этого должны быть дополнительно изучены Академией. На трибунале — присутствуют офицеры, проходящие обучение в Академии — но без права голоса. Их задача — внимательно смотреть, слушать, и конспектировать — это считается учебным занятием и эта операция — может быть разобрана еще не раз на практических занятиях.

Конкретно в этом случае — проблема состояла в том, что по неофициальным, но никогда не нарушающимся правилам — доклад должно делать лицо, в звании не ниже того, чью операцию разбирают. Не менее достойные и авторитетные люди должны заседать в Трибунале — возможно, поэтому здесь присутствует Их Высочество, специально оторвавшаяся от государственных дел и забот. Подобрать докладчика в моем звании не так то просто — но подобрали. Авторитетный человек — адмирал, граф Казарский, потомок того самого лейтенанта Казарского, который один на бриге пошел против двух турецких линкоров, оставив на крюйт-камере заряженный пистолет, наказав последнему, кто останется в живых — разрядить его в крюйт-камеру, чтобы не сдать корабль врагу. Линкоры — позорно бежали, а Казарский — изобразил этот пистолет на своем гербе[24], будучи произведенным в дворянское звание. Отношения с графом Казарским — были довольно прохладные, мы сталкивались несколько раз, крайний раз — во время охоты на генерала Тимура…

Казарский — по сигналу председательствующего вышел на трибуну. Помощники из гардемаринов — прицепили карту местности. Карачи и окрестности.

После чего Казарский — в полной тишине начал выступление…

Я не буду приводить его здесь полностью, тем более что в нем содержались совершенно секретные сведения о тактике доставки и развертывания разведгрупп. Скажу лишь, что выступление оказалось намного короче, чем я ожидал, и было совершенно никаким.

Единственно, что старый адмирал Казарский ставил мне в вину — превышение должностных полномочий и принятие самостоятельного решения о развертывании спасательной операции на дружественной территории, что было чревато — как он выразился — негативными политическими последствиями сего шага. Что касается самого инцидента, приведшего к гибели транспортных вертолетов — граф определил операцию как поспешно подготовленную, но не поставил мне это в вину, указав на то, что разведывательная информация требовала принятия немедленного решения и: «… Принимая его, адмирал Воронцов был вполне в своем праве, ожидая успешного завершения сего предприятия к замирению мятежных территорий и пользе всего государства Российского».

Сам себе — я вменил бы намного больше.

Что касается последовавшей спасательной операции — Казарский отметил, что она не была согласована, и, приказав провести ее — я поставил под сомнение командную вертикаль во флоте. Однако заметил, что извинительными обстоятельствами могут считаться: цейтнот по времени, недостаток разведывательной информации об обстановке в городе, а так же вполне оправданная забота офицера о вверенном ему личном составе. Так же было отмечено, что по данным агентурной разведки — при проведении спасательной операции были убиты немало «враждебных и явно мятежных Государству Российскому элементов».

Так что это был доклад скорее оправдывающий меня, нежели обвиняющий…

Но то, что произошло дальше — вообще не имело прецедентов

— Господа… — князь Гагарин постучал молоточком по серебряному боксерскому гонгу — перед тем, как мы обсудим доклад и примем решение, слово имеет Ее Императорское Высочество, Ксения Александровна.

Мне показалось, что все, абсолютно все в зале — смотрят мне в спину. И в этот момент я понял, что решение, которое я принял до этого — оно единственно правильное. Единственно!