Мордовский марафон - Эдуард Кузнецов

* * *

На осторожный вопрос о том, была ли у Альберта девушка, прозвучал довольно резкий ответ: "Была да сплыла". Автор более не осмеливался затрагивать эту деликатную тему. Однако позднее он все же узнал, что Альберт сам отказался поддерживать какие-либо отношения не только с этой девушкой, но даже и с матерью.

- Пока не расплачусь с этой сволочью... - сказал он.

- Так мать-то тут при чем? Ей-то каково? Ей ведь вся эта грязь непонятна!

- Знаю, - отрубил Альберт, отвернувшись к окну (автору почудилась мучительная слеза в этом резком "знаю"). - Я, - помолчав, добавил он, все так же смотря в сторону, - написал ей и все объяснил... Она два раза приезжала на свидание, но я не пошел... И письма тоже не беру.

В 1970 году мать Альберта вышла на пенсию и получает от государства 50 рублей. Он ежемесячно отсылал ей почти все заработанные деньги (когда 10, когда 20, а то и 30 рублей), оставляя себе лишь десятку - на ларек и на книги.

По мнению автора, лучше бы он вместо этих денег посылал ей письма.

* * *

О политических взглядах Альберта автору практически ничего не известно. Лишь однажды, когда в камере вспыхнул на редкость горячий спор по поводу восклицания Дубельта после ареста петрашевцев, Альберт неожиданно вклинился в наш крик и сказал нечто заслуживающее воспроизведения на этих страницах в качестве единственного свидетельства его политической неблагонадежности.

Автор затрудняется восстановить горячечную путаницу камерного спора: один кричал одно, другой - другое, третий - третье, и в конце концов оказалось, что каждый имел в виду нечто четвертое... Вот какой это был спор.

Неожиданно Альберт, молча, но явно заинтересованно слушавший наши препирательства, приподнялся на нарах и спросил:

- Как он, этот Дубельт, сказал? Я не все уловил...

Автор повторил слова Дубельта: "Вот и у нас заговор! Слава Богу, что вовремя открыли. Надивиться нельзя, что есть такие безмозглые люди, которым нравятся заграничные беспорядки! Всего бы лучше и проще выслать их за границу. А то крепость и Сибирь никого не исправляют..."

Альберт желчно усмехнулся и опять было разлегся на нарах, но потом сел, свесив ноги вниз:

- Российскому бы "порядку", - серьезно и негромко заговорил он, - толику западного "беспорядка" - цены б ему не было. А так что же? В жизнь бы не поверил, чтобы за пару вшивых листовок могли влепить семёру. А вот влепили же мне: я думал, года два дадут, ну три... Ан нет! Да и вы вон все: за что сидите? С ума сойти! И вдруг, бывает, вычитаешь, как в той же Америке расхваливают советские порядки - с души воротит!.. Поехать бы туда и предложить... - он замолчал, задумался и насмешливо хмыкнул.

- Ну? - подтолкнул его один из нас. - И что бы ты там?

- Да, так, фантазия одна... Вот мелькнуло: ввести бы там 70 статью, аналогичную здешней.

- Ты что? - дружно обрушились мы на него. - На кой ляд тебе тогда эти США, если там будет семидесятая статья.

- Да нет, вы меня не поняли, - он насмешливо сморщился. - Там же тех, кто расхваливает СССР, видимо-невидимо. Ну, пока они лают свои порядки - это их дело, но когда они выставляют СССР в качестве демократического образца, - вот тогда бы к ним и применять семидесятую - точно так, как ее применяют здесь. Так сказать, для наглядной демонстрации советской демократии. А еще бы лучше: сажают тут за антисоветскую агитацию какого-нибудь Иванова или Рабиновича - и там тоже сразу: цап двоих за просоветскую агитацию; этим по семь лет - и тем тоже, да еще указать, что Иванов и Рабинович всего-навсего осмелились заикнуться вот о чем, а эти десятки лет гремели и с трибун, и в газетах... Да создать точно такие, как здесь, лагеря и держать в точно таких же условиях... В таких же! Только доступных для всех любопытствующих: приезжайте, желающие, гляньте на образцовую демократию! И заявление: сколько вы арестуете - столько и мы, вы судебную комедию - и мы тоже. А? - он коротко хохотнул.

Автор едва удержался от ядовитой реплики типа: "Вот истинно русский мальчик! Америки и в глаза не видел, а порядки ее перекраивает". Но вместо этого он провокационно-поощрительно произнес:

- Да ты, я вижу, законченный контрик!

- Не-е-т, - протянул Альберт и как-то безнадежно махнул рукой. - Все это меня мало волнует. Конечно, больно за Россию, но и там тоже не лучше, по-своему... Мне не до того, - он коротко взглянул на автора, - не до того!

Упомянув в свое время о косвенном признании Альберта в подверженности каким-то комплексам, автор об одном из них фактически кое что уже рассказал: о комплексе поиска истины.

(Во избежание возможных недоразумений автор считает необходимым пояснить, что под комплексом он в данном случае понимает некую группу представлений, связанных единым мощным аффектом, группу, которая необязательно вытесняется в подсознание, чтобы осуществлять оттуда партизанские вылазки с переодеванием, фальшивыми документами и т.п., но, если даже она частично и вытеснена, она через своих полномочных представителей откровенно давит на сознание, диктаторски подчиняя себе духовно-душевную жизнь человека, в ущерб иным представлениям и аффектам. Ну и т.д. Специалист враз заметит отличие авторского понимания "комплекса" от традиционного психоаналитического, и автор спешит оправдаться, что данная дефиниция не претендует на широкое употребление и является всего лишь наспех сооруженным подручным средством для решения локальной задачи: обрисовки внутреннего облика Альберта.)

Итак, об Альбертовом комплексе поиска истины, которому он был подвержен в юности и который позже был почти вытеснен другим комплексом.

Есть люди, которым все ясно. Они восхитительно уверены, что несут человечеству свет, - эдакие Прометеи. Другие, большинство, не шибко-то мучаются над всякими внемамонными вопросами, но есть натуры, которым истина нужна позарез.

- Ну и что же? - полюбопытствовал автор.

- А ничего.

- Не нашел?

- Нет.

- Но хоть теперь-то ты отдаешь себе отчет, что именно ты искал? Какую истину? О зарождении жизни на Земле? О некоей первопричине всего? О справедливом упорядочении людского хаоса?..

- И это тоже. Но не в первую очередь. Важнее понять: что человек? зачем он? что ему делать ради правильной жизни? и что такое эта правильная жизнь?.. Не побояться задать себе кардинальнейший вопрос: если нет запредельного смысла, то все же зачем жив человек - это вместилище вонючих кишок и духовных порывов? Конечно, спрашивали уже это, но спрашивали в том веке, когда даже атеисты были в глубине души верующими... А теперь? Неужели-таки чистый биологизм? А ведь к тому идет, увидишь через два-три десятка лет, когда окончательно отомрут ныне еще полуживые рудименты прежних моральных основ... Или зарождение новых религий? Или, может, ренессанс былых - после шабаша всяких сатанинских секточек? Вот в таком ключе.

- Да... - удрученно протянул автор. - Ну и? В конце-то концов, к чему ты пришел? Насчет человека-то?

- Насчет человека? Да считай, что ни к чему. Для себя-то я решил, что надо быть сильным и справедливым, независимо от возможного ответа на все эти "что", "зачем" и "почему"... Если такой ответ вообще мыслим... Только я и силу, и справедливость тоже по-своему понимаю: сильным не для того, чтобы властвовать над другими, а чтобы, упав в грязь, суметь подняться. А справедливым - это не "всем поровну" и даже не "каждому свое", а, скорее: "за добро добром и за зло злом". И еще я усвоил одну маленькую истину, что не надо спрашивать с человека слишком многого: святых нет, есть лишь святоши. Я согласен, что в человеческой душе заложена потенция добра, но у среднего человека она может реализоваться лишь в особо благоприятных условиях, когда доброта тут же оплачивается - хотя бы ответной благодарностью. А так, чтобы доброта несмотря ни на что - этого нет, этого не спрашивай. Да и до того ли? Не кусали бы друг друга - и то хорошо! Ну, а вообще-то, - продолжал он, - всеобъемлющей, для всех одинаковой истины нет, не может быть, и она, такая, даже и не нужна. А если объявится такая - я ей все равно не слуга: от нее заранее кровью пахнет. А есть живые люди и их отношения, и нет ничего важнее того дела, которым ты сейчас занят, той боли, которая сейчас болит, того человека, в глаза которому сейчас смотришь... Нельзя откладывать этого дела, не лечить эту боль, отворачиваться от этого человека ради каких-то других дел, болей, людей. Они только кажутся важнее этих или мы прячемся за ними, чтобы увильнуть от этих...

Мысль не из самых новых, но автору было не до того - он не мог не воспользоваться благоприятным моментом и с жаром воскликнул:

- Это верно! Ну так и плюнь на эти свои поиски того гада, живи, как говоришь: сегодняшним делом, болью, человеком! А то ведь...

Глаза Альберта холодно сузились:

- А та боль и есть моя сегодняшняя... всегдашняя. Больнее ее и сегодня ничего для меня нет. Вот вылечусь, тогда посмотрим...

- Ну, брат, это софистика! Так-то и всякий вывернется, назвав отвлеченнейшую идею своим сегодняшним делом и болью... Так-то и через трупы ближних перешагивают, не говоря уж о дальних...