Небесные тихоходы - Марина Москвина

Так он шагал, не ведая усталости, пока не кончился лес и мы не оказались на вершине высокого перевала. Вдаль за горизонт уходили выжженные солнцем холмы. А прямо перед нами в немереных и бездонных глубинах все же открывалась изумрудная долина.

Лёня стал внимательно обследовать натуру, подыскивать подходящий пейзаж и внушительный отрог, откуда он мог бы живописно сорваться и полететь над горами, но под этим самым отрогом виделась ему незаметная для стороннего глаза приступочка. Мало ли, вдруг опять что-нибудь не получится?..

А я легла на камень животом, на раскаленный каменный валунище над обрывом, подползла к его краю и свесила голову в пропасть. Неописуемая картина предстала мне: в белой дымке — умопомрачительных размеров — раскинулся подо мной громадный кусок Земного шара — поистине планетарного масштаба, и я вспомнила стих одного китайца эпохи Тан:

Вершина ДунсюаньЧужда человеческим заботам…Зеленые горы переполняют наши глаза.

У меня вдруг возникло такое чувство, будто бы я осталась единственным человеком на Земле — вне времени, вне опоры, полностью одиноким, бездомным, безымянным. Вот Вселенная, вот безбрежный космос, вот великая Земля, и я — черточка на камне. Я с ужасом представила себе, что могла бы умереть, не увидев этой бездны, равной любви, так и не поняв, каким поразительным даром была эта жизнь.

Свет был слишком ярок, один только свет, не отбрасывающий тени. Я переживала пространство, лишенное знакомых границ. И ощущала дикое замешательство. Меня так трясло, прямо аж подбрасывало. Но если кроме бешеного моего трепетания еще оставалось в этом мире движение, то разве что, как говорили древние, — движение безмолвия в беспредельное, ибо мир под моими простертыми дланями остановился.

Это было редкое для меня состояние абсолютного внимания. Поэтому краем глаза я определила, что Лёня облюбовал-таки отрог с приступочкой. И тоже застыл на нем с крыльями за спиной, сумрачно обозревая землю, как делал обычно Демон из поэмы Лермонтова про царицу Тамару.

Вдруг на безлюдном перевале, куда, казалось, до нас никогда не ступала нога человека, раздался незнакомый голос:

— Сэр! Вы не разменяете тысячу рупий?

Мы вздрогнули и обернулись.

Из лесу к нам приближался высокий плотный индус в темном пиджаке, в плисовых штанах и в ботинках, что удивительно: мало кто из туземных жителей в Гималаях среди бела дня расхаживает в ботинках. И такая хмурая у него физиономия! Глазки маленькие, колючие, рожа черная и лихие разбойничьи усы.

А мы с Лёней как раз побаивались разбойников. Нас предупредили, что под небом Индии на севере в горах существуют племена, целиком состоящие из жуликов и аферистов. Их называют дайкотами. Одни практикуют мелкие кражи, другие — серьезные грабежи. Но, говорят, и те, и те, в принципе, стараются не прибегать к насилию, предпочитая чистой воды мошенничество, секретам которого старики за определенную долю награбленного учат молодежь, как это водится во всех уважаемых трудовых династиях нашей планеты.

Есть даже такая притча. Сын старого вора попросил отца научить его ремеслу. Темной ночью пробрались они в дом, обчистили его до нитки, а когда стали сматывать удочки, старик неожиданно запер своего сына в платяном шкафу. Сам же, убегая, нарочно поднял шум, гам и тарарам.

Наутро сын, взмыленный, оборванный, с горящими глазами, примчался домой, видит: папа сидит, завтракает, пьет чай и спокойно читает газету.

— Ах, ты, старый, совсем выжил из ума??? — закричал бедный парень.

А отец ему с мудрой улыбкой:

— Поздравляю, сынок, отныне ты стал настоящим вором!..

Но именно в Индии, собираясь ограбить кого-нибудь или, не дай бог, убить, разбойник мог невзначай напороться на просветленного садху, который не боялся смерти и не имел ничего такого, чтобы, к примеру, страшно огорчиться, если у него это отобрать. Каждая такая встреча оставалась притчей жить в веках.

Вот Будда однажды услышал, что есть-де такой разбойник, Ангулимал, который поклялся убить сто человек, убил уже девяносто девять и грозно засел в чаще леса, поджидая сотого.

Конечно, Будда подумал: «Если не я, то кто же?» И отправился в лес.

А просветленного-то за версту видно: он спокоен, блажен, бесстрашен, красив, гармоничен, абсолютно дружелюбен… Ангулимал, издалека почуяв неладное, предупредил:

— Остановись и не приближайся ко мне, а то я тебя убью.

Но тот продолжал идти навстречу.

«Глухой или сумасшедший», — подумал Ангулимал.

— Еще шаг, и ты мертвец! — крикнул он. И показал путнику зловещее ожерелье из девяноста девяти пальцев: имя «Ангулимал» означает «отсекающий пальцы».

— Я готов, — ответил Будда. — Но перед тем, как ты убьешь меня, сделай одну простую вещь. Срежь ветку этого дерева.

Ангулимал ударил мечом, упала большая ветка.

— А теперь присоедини ее обратно.

— Ты сбрендил! — воскликнул разбойник.

— Да, брат, — сказал Будда. — Сломать ветку может каждый, но чтобы вернуть ее на место — нужен мастер. Если ты не в состоянии отломленную ветку прирастить к дереву, как ты можешь отрубать головы? Думал ты когда-нибудь об этом или нет?

И Ангулимал понял.

— Все, — произнес он, полностью преображенный. — Веди меня, я следую за тобой.

Кроме остальных семидесяти семи смыслов, речь в этих историях идет об одном: как важно и полезно сохранять осознанность каждую минуту, особенно если в ситуации присутствует вызов. Вот на пустынном перевале, где лишь высятся голые скалы и проплывают облака, ты встретил сумрачного типа, сующего тебе банкноту в тысячу рупий с просьбой разменять ее на более мелкие купюры, и мы с Лёней понимаем, что дело тут нечисто.

Лёня говорит:

— У нас нет таких денег.

А он:

— Да вы посмотрите, может, найдется.

Лёня говорит:

— Ничего у меня не найдется.

Стали препираться. Тут Лёня присмотрелся повнимательней, и вдруг эта тысяча ему показалась поддельной.

— Побойтесь Шиву! — сказал Лёня. — Кто ж так рисует рупии? Тяп-ляп! Я на вас удивляюсь. Деньги надо рисовать тщательно, тонкой кисточкой на специальной бумаге с водяными знаками.

Тот аж весь вспыхнул от этих слов. Ну, думаю, привет, сейчас он нам задаст. Уж больно с туземцами невыгодно конфликтовать на их территории. Как здесь говорят: в воде не ссорься с крокодилом.

Но он только надулся и смотрел на нас исподлобья, очень обиженно.

А Лёня повернулся и пошел. В шапочке соломенной, с крыльями. Тот видит, что крылья у него на ветру развеваются.