Когда забудешь, позвони - Татьяна Лунина

— Простите, Федор Васильевич здесь? — переспросила беспамятная.

— Здесь я, здесь, Василисушка! — В прихожую вышел раскрасневшийся юбиляр. — Спасибо тебе, милая, что пришла, выручила старика.

Василиса переступила порог и вручила Васильичу большой пакет.

— Вот, теплые еще. Как вы просили.

— Спасибо, Василисушка! Уважила! Да ты проходи, — спохватился он, — будь ласка, посиди чуток с нами. Вместе домой поедем, сейчас Ольга придет, она и отвезет. Я ж не могу: по стопке с ребятами пропустили.

Дверь открылась, и в прихожую вошла легкая на помине Ольга, оглядела всю троицу.

— Здрасьте, теть Вась! — Потом насмешливо протянула Борису: — Я же говорила, Борис Андреич, что вечером увидимся. А вы не верили! — И направилась в кухню, взмахнув пышной гривой. Тяжелая шелковистая прядь ударила Бориса по лицу.

— Что это с ней? — удивился Васильич. — И давно она тетей тебя зовет?

— Первый раз, — улыбнулась Василиса. — С днем рождения вас, Федор Васильевич! Пойду я.

— Нет-нет, Василисушка, что ты?! Никуда тебя не отпущу! В такую даль из-за меня, старого, приехала, а теперь одной возвращаться? И не думай, милая, не отпущу! Борька, что столбом застыл? Закрывай дверь!

— Нет, спасибо. — Василиса отступила за порог. — Я не могу. До свидания! — И, улыбнувшись, повернулась спиной, нажала кнопку и вошла в лифт.

— Упрямая! — вздохнул бригадир. — Против ее слова хоть двести выстави — не переубедить. Соседка моя, — пояснил он Борису, закрывая дверь. — Золотая женщина! И где мои сорок!

Час пролетел быстро, за тостами и не заметили. Ольга сидела рядом, не прикасалась, не поддразнивала, только насмешливо поглядывала иногда. Потом, наклонившись к уху, спросила:

— А вы давно знакомы?

— Что? — не понял Борис.

— Я спрашиваю, давно вы знаете Василису Егоровну? — И хрустнула соленым огурчиком.

— Какую Василису Егоровну?

— Нашу соседку, тайную папину любовь, покорившую его измученное сердце румяным пирожком, — невозмутимо пояснила дочка.

— Откуда такая бредовая мысль?

— Вижу.

— Тебе стоит обратиться к офтальмологу, — сухо посоветовал Борис.

Чертова Ольга! Не позавидуешь ее будущему мужу. А вообще пора уходить. Свою лепту он внес, уважение проявил. Да и Алла ждет, одно дело — работа, другое — газетное застолье. Уйти оказалось легко, его никто не удерживал.

— Спасибо тебе, Боря, за добрые слова, — благодарил юбиляр. — Мы тоже сейчас будем расходиться. Вот только Ольга приберется — и шабаш.

В квартире было темно, тихо и непривычно пусто. Аллы не было. На кухонном столе белела записка: «Я — в театре. С Васильевой. Буду около одиннадцати. Целую». Васильева, школьная подруга, последние пару месяцев не сходила с языка, помогая жене коротать без него время.

— Глебов, тебя постоянно нет дома! То у тебя совещания, то заседания, то аврал, то обвал. Не могу же я с зеркалом общаться! — объясняла Алла вспыхнувшую внезапно дружбу.

Если честно, невидимой Васильевой Борис был благодарен. После дружеских встреч Алла возвращалась веселой, довольной и была особенно заботлива.

О его новой трудовой деятельности жена не знала. Зачем? Со своими проблемами он справится сам, тем более что это всего лишь вопрос времени. Совсем скоро начнет, наконец, работу их фирма, он опять займется настоящим делом, и тогда все вернется на круги своя.

Раздался звонок.

— Слушаю!

— Алло, котик, как хорошо, что ты дома! Я звоню предупредить: мы с Васильевой после спектакля зайдем в бар кофейку попить. А ты, милый, не волнуйся: она меня на машине подбросит, к самому дому. Ладненько?

— Хорошо, только не засиживайтесь.

— Нет ничего лучше дружеской беседы за чашечкой крепкого кофе! — отшутилась Алла и чмокнула воздух: — Спокойной ночи, не жди!

Да, театральная жизнь сказывается на лексике его жены: фраза явно из какого-то спектакля. Не успел положить трубку — снова звонок.

— Борька, наливай стопку! — Голос Попова был возбужденным. — У меня две новости, обе — с плюсом! Весь вечер не могу дозвониться. Вымерли вы, что ли?

— Короче.

— Неисправим! — весело констатировал экс-подчиненный и будущий партнер. — С какой начать: с хорошей или очень хорошей?

— Без разницы.

— Неинтересно даже приятное сообщать, — пожаловался трубке Попов, — ладно, слушай. Первое — мы прошли регистрацию. — И выжидающе замолчал.

— Дальше.

— Я добил наконец инвестора, и он согласен с нами работать. Прибыль — тридцать на семьдесят.

— А у него не слипнется?

— Ему — тридцать, семьдесят — нам, балда! — ликовал Сашка.

Да, это совсем неплохо, но чепчики в воздух бросать рановато.

— Ты его хорошо знаешь? Откуда такая щедрость?

— Как свои пять пальцев! Я же рассказывал: моя родная тетка с его матерью дружит. На той неделе встречаемся. Старик, ты обещал завязать с бригадой, как только зарегистрируемся, — напомнил Попов.

Его друг о новой работе Бориса, конечно, знал, но не удивлялся, не вмешивался и держал рот на замке. На то он и друг.

— Поговорю с Васильичем завтра.

— Лады! Тогда до завтра.

Борис варил кофе, держа медную джезву за длинную деревянную ручку, и анализировал разговор. То, что инвестор согласен вложить деньги в их проект, конечно, здорово. Можно будет спокойно проводить исследования, подобрать небольшой штат, арендовать помещение и наладить производство. Настораживало другое: причина согласия. Сашка рассказывал, что этот Баркудин ни уха ни рыла в науке. Допустим, Попов убедил его в выгодности вложения капитала, но откуда такой процент? Тридцать и семьдесят! В благородство нынешних выскочек как-то не верится. «Тьфу ты, черт!» Пышная темная пена залила плиту. Борис вылил в чашку остатки кофе, выкурил пару сигарет и решил прогуляться на сон грядущий. Хорошенько на свежем воздухе все обмозговать, а заодно и Аллу встретить.

Глебов вышел на улицу. Октябрьский вечер был тихим и прохладным. Небо ясное, звезды видно. Особенно сияет Сириус. И Борис пошел прямо на свою любимую звезду. Душа оттаивала и рвалась от грешной земли в ночное небо. «Щас запою!» — вспомнился мультяшный волк.

Впереди, метрах в десяти, затормозила дорогая иномарка. Такие уже раскатывали по Москве, надменно виляя отполированными задами. Из машины вышел водитель, высокий стройный мужчина в светлом плаще, и подошел к передней пассажирской дверце. Нажал на ручку, открыл. В свете фонаря мелькнул идеальный пробор, даже на расстоянии видно, как тщательно трудился над ним парикмахер. А из черного приземистого автомобиля вышла его жена, провела рукой по щеке водителя, что-то сказала, приблизив свое лицо к чужому, и быстро пошла навстречу низкому раскидистому дереву, под которым застыл Глебов. Листва еще не облетела, пожелтела только, а потому неплохо скрывала силуэт человека.