Пятый арлекин - Владимир Тодоров

— Положим, видел, а вам-то какое дело? Я вам должен доложить, кого я видел и какой состоялся разговор, так? Кто вам позволил вмешиваться в мои дела, Мери?

Миссис Голсуорси отпрянула, будто ее ударили.

— Я так и знала, — сказала она почти про себя, — я так и знала, что против нее никто не устоит… — Она повернулась и пошла к себе, такая маленькая и поникшая. Мне стало жаль, но из принципа не хотелось найти несколько слов для утешения.

«Пусть, — рассуждал я, поднимаясь по лестнице на второй этаж, — это даже хорошо, что я так поступил с Мери, не останется сомнений в собственной решимости довести до конца это дело и надежды на помощь в случае опасности. Откуда опасность, если я не собираюсь покоряться своим чувствам и стать рабом этой неожиданной любви? Словом, миссис Голсуорси, думайте по этому поводу что хотите, меня же вполне устроит, если вы молча принесете мне обед и так же молча удалитесь с подносом грязной посуды».

Так и случилось: Мери принесла поднос с обедом, молча расставила тарелки, держалась с достоинством, сумев взять себя в руки, и также без единого слова, не выказывая ни какой неприязни, унесла поднос вниз. Я уже жалел, что обошелся с ней так неоправданно резко, но не находил нужных слов, чтобы как-то объяснить эту резкость, не вдаваясь в подробности. И только потом, когда я лежал на роскошной голубой кровати и курил, вдруг в полной мере осознал ее слова: «Я так и знала, что против нее никто не устоит». Так вот до каких высот поднимается осведомленность миссис Голсуорси и каким доверием она пользуется у Тернера! Она все-таки знала, что я вернулся со свидания с Элизой! Зря я поспешил расставить акценты в отношениях между нами. Почему я не сдержался и так грубо ответил Мери? Неужели я даю волю своей злости и теряю при этом обыкновенную бдительность? Если я не изменю своего отношения к Мери, я непременно потеряю свои сто тысяч. Мне ужасно хотелось позвонить Мери и извиниться перед ней. Этого было бы вполне достаточно, но только я собрался поднять трубку телефона, как зазвонил перламутровый телефон, неприметно стоявший на черепаховом столике, кажется, если я не ошибаюсь, работы французского мастера Буля. Недаром я просмотрел несколько каталогов различных музеев.

Я видел этот телефон несколько раз, но почему-то не придавал ему утилитарного значения, он мне казался антикварным придаткам ко всему остальному, тем более, что был выполнен в стиле ретро; хотя и с электронной программой. Я слушал с минуту негромкий птичий зуммер, потом снял трубку-

— Алло, — послышался уверенный мужской голос, и, хотя я ни разу не разговаривал по телефону с мистером Тернером, я немедленно узнал его. — Алло, — продолжил Тернер суховато, — почему вы молчите, мистер Мэйсон, обдумываете, как лучше всего меня дезинформировать и надуть?

— Здравствуйте, мистер Тернеру никак не ожидал услышать вас и вовремя не среагировал.

— Подозрительно и непростительно для профессионала. Вы ведь профессионал, Дик, неправда ли?

Я почувствовал подвох в его словах.

— В каком смысле, мистер Тернер?

— По части скучающих, дамочек! — Тернер подловил меня и тут же громко рассмеялся.

Противная все же должность исполнителя чужой воли, не будь этого, я бы знал, как посадить в калошу этого остроумного миллионера, но смех у Тернера был явно искусственный и до меня это сразу же дошло. Интересно, чем же недоволен мистер Тернер?

— Вы делаете головокружительные успехи, Дик, этого я не мог предположить… Наша подопечная настолько прониклась чувством к вам, что за обедом, не сдыхала вопросов и даже не глядела в мою сторону, будто меня не существует. Каким оружием вы владеете, мистер Дон Жуан, что женщина едва не лишилась чувств после первой, я подчеркиваю — первой встречи с вами? Да и вы, как мне кажется, не в лучшем состоянии.

«Внимание, Дик, — приказал я себе, — это очень опасный разговор, он сразу же принял зловещий оттенок, люди, вроде мистера Тернера, непредсказуемы в своей подлости и могут переиграть любую ситуацию так, как им захочется в данную минуту в соответствии со своим настроением. Его наверняка уязвило, что Элиза так быстро почувствовала ко мне влечение, хотя по его же плану это должно только радовать, приближая желанный финал. Он раздосадован и захочет сорвать злость на мне. Самое опасное, что он подозревает о моих истинных чувствах к Элизе! Откуда такая информация, неужели Мери? Вот она, цена моей несдержанности и глупости!»…

— Мистер Тернер, я чувствую в вашем голосе раздражение, я что-нибудь сделал не так?

— Все так, — перестав смеяться, нехотя ответил Тернер, — когда вы в следующий раз встречаетесь с объектом? — Он явно для моего унижения назвал Элизу «объектом», возможно вызывая меня на дерзость, но я не заглотнул такую неприкрытую наживку и ответил, будто ничего не заметил:

— Завтра, мистер Тернер, в одиннадцать.

— Где?

— Там же, где и сегодня.

— Постарайтесь впредь отвечать на мои вопросы точно и безо всяких словесных вывертов. «Там же, где и сегодня», — спародировал он меня, — вы что думаете, Дик Мэйсон, что у меня нет других дел, как только следить за двумя влюбленными идиотами?

— Вы ошибаетесь, о любви не может быть и речи: Элиза от скуки согласилась на вторую встречу, я же не выхожу за пределы предписанного вами. И вообще, я хотел бы уточнить при личной встрече с вами все, что связано с моим вознаграждением. Мне нужны гарантии!

— Что ж, — сразу потеплел мистер Тернер, — раз ты, Дик Мэйсон («Ты» — хороший признак), уточняешь детали получения своих денег, значит все произойдет скорее, чем я наметил. Я здорово, Дик, переоценил свою ненаглядную птичку. В ближайшие дни я предоставлю тебе чек на получателя. Ты предпочитаешь Европу? В каком городе желаешь получить причитающуюся сумму?

— Да, пожалуй, в Париже. Я ни разу там не был, хотя и мечтал.

— Хорошо, пусть будет Париж. Там ты на эти деньги сможешь купить тысячу таких сученок, как твой сегодняшний объект. О`кей, Дик, до встречи. Не забывай о нашем условии: если нарушишь его, мы с тобой попрощаемся навсегда.

— Я помню, мистер Тернер.

В трубке загудели сигналы отбоя. Как оперативно отреагировал Тернер на вероятное сообщение Мери о моем состоянии, которое наверняка его задело. Перед сном я позвонил Мери и попросил зайти. Она пришла и застыла вопросительным знаком у двери, не спрашивая о причине моего вызова. Я встал и подошел к ней почти вплотную:

— Мери, — сказал я как можно нежнее, стараясь улыбкой еще больше подчеркнуть желание примириться с ней, — я был сегодня очень неправ с вами. Забудьте об этом, я никогда не позволю больше подобного тона. Я жалею о случившемся.

— Дик, я уже забыла… — сказав это, Мери немедленно улыбнулась и стала прежней, милой и славной, ее мучило состояние униженности, теперь же, когда я сознался в дурном поступке и попросил по сути дела прощения, все случившееся казалось ей далеким и не реальным. — Спокойной ночи, Мери, надеюсь, что у нас с вами в будущем все будет прекрасно…

— Дик, вы говорите правду? У нас обоих?

— Конечно, а почему бы нет?

— Спасибо… — я не знаю, как Мери истолковала мои слова, только она тут же подошла ко мне, привстала на цыпочки и поцеловала в подбородок, потом быстро вышла из комнаты.

Слава богу, что с ней наладились прежние отношения. Мне очень хотелось сегодня же услышать от нее откровенные признания о той роли, которую отвел ей Тернер во всей этой истории, но побоялся торопить события.

Утром, наспех позавтракав, я уже в девять выехал за город. Спешить, собственно говоря, было некуда, ехать на встречу с Элизой — рано, впереди в запасе был как минимум час, но я сдерживал себя, чтобы не прибыть на свидание раньше времени, и в то же время мне не терпелось ее скорее увидеть, услышать голос, взять за руку и послать ко всем чертям мистера Тернера. Тем не менее, я знал, что не сделаю ничего такого, что противоречило бы указаниям хозяина. Ведь Тернер оплатил мои услуги наперед, частично, правда, но собака, получая свою миску похлебки и надеясь на кость, обязана лаять на всех прохожих и кусать, если прикажут. Я — та же собака, и если выйду из под контроля Тернера, то он немедленно одернет меня и даст палкой по носу.

И все-таки, так хотелось поскорее увидеть Элизу. Если бы у электронно-вычислительных машин была человеческая душа, они бы сразу вышли из строя под грузом собственных противоречий. А человек не ломается, потому что выработал защитную возможность «не заметить» собственной подлости или оправдать ее. Стонет, мается, тревожится, клянет весь белый свет, а не ломается. Не все, конечно, некоторые стреляются или вешаются и то не от угрызений совести, а когда их загонят, что называется, в угол. А вдруг Элиза, когда я выполню указания Тернера и лишу ее теперешней обеспеченной жизни, к тому же ей намекнут, какую роль во всем этом деле сыграл я, а сделает это Тернер, чтобы унизить ее, вдруг она тоже что-нибудь сотворит с собой? Может быть, только я навряд ли обо всем этом узнаю, я буду к тому времени сидеть на веранде парижского кафе и пить шампанское. Первое время я еще буду помнить Элизу, потом познакомлюсь с какой-нибудь женщиной, похожей на нее, и со временем забуду обо всей этой истории. Уверен, что Элиза останется в моей памяти, как стереотип женщины и все мои последующие связи будут так или иначе связаны с этим стереотипом, я стану искать во всех женщинах ее черты, походку, мне будет приятно услышать женский голос, схожий с ее голосом.