Большой Сочи: история Кавказа - Александр Андреев

Но не погиб юный нарт Бештау. Победив врагов, увенчанный боевой славой, вернулся он к отчему дому. И узнал все. Огнем великого гнева загорелось сердце. Жаждой кровавой мести закипела душа.

Восстал Бештау против отца. Все племя великанов-нартов раскололось на два лагеря. Вспыхнула великая битва. И в этой битве острая шашка сына нашла седую голову отца: разрубил Бештау своему вероломному отцу голову надвое.

Но собрал старик Эльбрус последние силы, схватил сына за пояс, разрубил его на пять частей и останки его швырнул далеко в степь.

Увидела Машук гибель своего любимого, бросилась к его бездыханному телу, но не добежала, обессиленная страшным горем. Перешагнув Подкумок, упала она с разорвавшимся сердцем, простирая руки к изрубленному, уже мертвому, Бештау.

Кровавая же битва молодежи и стариков продолжалась с удесятеренной силой. Земля дрожала и бурлило море от жестокой сечи великанов.

Такой ужасной резни не выдержала мать-природа. Могучие подземные удары потрясли землю: великое произошло тогда землетрясение. Окаменело богатырское племя. Там, где бились старики, от Каспия до Черного моря, встала снежная горная цепь, увенчанная седоглавым Эльбрусом, до сих пор сохранившим на голове след удара сыновней руки. Там же, где билась молодежь, на север от Эльбруса, образовалась цепь меньших, увенчанных зеленокудрыми лесами гор. Среди них – разрубленный на пять частей Бештау и упавшая ниц красавица Машук…

Пойдем, покажу я тебе сердце Машук, – молвил мой собеседник. И повел меня через обгрызенные веками камни Горячей горы, мимо весело взбежавших на скалистые склоны санаторий и дач курортного городка.

Мы пришли к Провалу. Тесным и мглистым проходом, под нависшей громадой горы, добрались до голубого подземного озера, целебные средства которого знали и знают миллионы людей.

– Вот, – молвил Бетал, – кровь сердца – Машук, разорвавшегося от любви и ужаса. Невинно погибла Машук. Я у невинно погибших кровь превращается в голубую, чистую воду. Неугасимо пламенна была любовь Машук, и даже у мертвой, окаменевшей, не остыла до сих пор кровь. Горячими ключами выбивается она у подножья горы. Кровью сердца своего исцеляет Машук людей, которые едут сюда и с востока и с запада, и с юга, и из полуночных снежных стран…

Когда возвращались мы с Провала, мимо заботливо одетых камнем бюветов, сберегающих многочисленные пятигорские источники, услышал я от Бетала древнее сказание об охотнике Машуко.

– Там, где раскинулась сейчас Горячеводская станица, – в древние времена стоял аул Кардана Гятежева. Стадо Кардана паслось на зеленых склонах Ма-шука.

И вот, видит однажды Кардан: недалеко от его стада, на выступе скалы, улыбаясь и протягивая рученьки к солнцу, лежит младенец. Сияющий и улыбчивый, как само солнце.

Подошел Кардан к розовощекому, голубоглазому ребенку и хотел взять его на руки. Но лишь только прикоснулся он к нему, опалил себе руки, усы и папаху. Горячее расплавленной меди было розовое крепкое тело дитяти. Ибо не от женщины родился он, а родила его сама мать – природа, оплодотворенная солнцем.

Храбр был Кардан, не растерялся. Обжигаясь, накинул он бурку на чудесного младенца, приподнял его. И оторванный человеческой рукой от материнского лона земли, утратил младенец свой солнцерожденный жар. Этот жар вошел в землю и оттуда забили горячие источники.

Назвал Гятежев найденного на скале ребенка – Машуко.

В семье Кардана, приемным сыном, стал расти Машуко. А когда ему исполнилось двенадцать лет, то был он уже сильным, ловким и удачливым охотником. В густых, зеленокудрых лесах горы Машук, кишевших зверьми и дичью, чувствовал себя юный охотник, как в своем царстве. Не знала промаха могучая рука. Не знал ошибок зоркий глаз. И никогда не изменяла удача стройному Машуко, рожденному от земли и солнца.

Лесные дебри щедро давали ему и звериные шкуры, и мясо. Серые скалы раскрывали перед ним свои недра, отдавая золото и драгоценные камни.

Приносил все это Машуко в аул. И с каждым днем все больше и больше богател аул Гятежева. Ожирели, как кабаны, обленились, как ишаки, и как шакалы, исполнились друг к другу завистью члены гятежевскаго рода. Однажды, когда на горе, в лесу, звенел тугой лук Машуко и носились молниями между деревьями меткие стрелы, – внизу, в ауле, вспыхнул братоубийственный раздор… Задыхаясь от зависти и злобы, делили между собой родичи богатства, баранту, золото, драгоценные камни.

Все разделили: даже бьющие из горы горячие источники, напоенные чудодейственным жаром солнцерожденного Машуко.

И когда спустился Машуко с горы, то увидел, как, брызжущие слюной бешеной злобы, кричали друг другу его названные, обогащенные им родичи:

– Это мое! Не подходи…

Задрожал от гнева охотник Машуко, крикнул захлебнувшемуся в жадности роду:

– Дары земли не для злобных шакалов! Дары земли не для завистливых гиен! Не сохранить вам чудодейственных источников, ибо вы отравляете их слюной бешеных псов. Ухожу от вас, оскверняющих землю и ее дары…

Повернулся Машуко, и не оглядываясь, зашагал к скалам и лесам гористых склонов.

Никогда не пришел больше Машуко к аулу Гятежева.

В непрерывных распрях зачах и захирел Гятежевский род. Растерял все свои богатства и ушел от целебных источников, ибо на смену ему пришли новые племена.

– Иные племена, – задумчиво повторил еще раз Бетал и замолчал.

У заботливо одетого каменным бюветом Горячего Нарзана толпились люди, пришедшие за целебной водой, со смехом и шутками, ожидая своей очереди.

– Иные племена! – крикнул я, поклонившись, своей землячке-ткачихе, приехавшей с далекого севера на пятигорские воды:

– Что такое? – спросила она, отпивая из стакана благоговейно, по глотку, горячую нарзанную влагу.

Иные племена, иные люди! Нет больше причин гневаться охотнику Машуко, рожденному от матери-земли, оплодотворенной солнцем.

Грузной каменной громадой раскинулась Пятигорская грязелечебница. Вереницей тянутся туда искалеченные, обессиленные люди, чтобы впитать в себя соки целебной тамбуканской грязи. Эту целительную, черную, маслянистую грязь непрерывно подвозят с берегов тихого озера Тамбукан.

На берегах Тамбукана было селение нартов, – сказал Бетал, когда мы, после утомительной дневной прогулки, отдыхали в предвечерний час у фонтана, перед грязелечебницей. – В такое же время, как сейчас, перед вечером, белогрудая, статная Сатанэй полоскала в озере белье. А на другом берегу поил свою баранту пастух, безумный от неразделенной страсти.

– Сатанэй. К тебе идет нафсы! – крикнул он.

И пастушьим нафсы – семенем был оплодотворен прибрежный камень. Из этого камня родился Сосруко, смуглый и железноглазый нарт. Воспринял его от каменного материнского лона кузнец, помогая необычным родам молотом и кузнечными клещами. А усыновила и вскормила его – Сатанэй.

Рожденный из камня, Сосруко имел силу трех горных обвалов и хитрость умнейшего из нартов. Неутомимым и лихим наездником был железноглазый Сосруко.

И вот, однажды, между Тамбуканом и Золотым Курганом, встретился Сосруко с Тонгремом – исполином из племени эмигенов, питавшихся человечьим мясом (одноглазые великаны – эмегены, наряду с нартами, фигурируют весьма часто в богатырском эпосе кавказских народов. Эмегены – кровные враги нартов.).

– Эй Сосруко, нарт безкостый и железноглазый. Берегись!.. – потряс своим ревом землю эмеген.

Не успел Сосруко приготовиться к бою, как раздвоенное копье Тонгрема сбросило его с коня… Падая, пробороздил своими локтями Сосруко глубокую лощину в земле.

Поднявшись, решил он не силой отомстить своему врагу, а хитростью, ибо хитрость почиталась у нартов такой же доблестью, как и храбрость.

– Длинное крепкое твое копье, эмеген, – сказал Сосруко, – а ум короче копья. Не знаешь ты мартовских игр и не сможешь играть в них.

И тогда по всей земле гремела слава о необычных играх веселых и лихих наездников – железноглазых нартов. Ум же эмегенов был короче шерсти стриженого барана.

– Научи, – взмолился эмеген.

Учись, скалоподобный! – Ответил Сосруко. – Нарты любят отталкивать лбом катящийся с горы камень так, что он летит вверх быстрее, чем летел вниз. И спустил Сосруко с вершины Золотого, Кургана огромнейший камень.

А Тонгрем, отразив его внизу своим лбом, засмеялся: – Хорошо. У меня от этой игры лоб перестал чесаться. Давай лучшую игру.

Нарты еще любят жевать стрелы, пущенные из меткого лука.

Открыл свой рог эмеген и зазвенели стрелы, спускаемые Сосруко с тугой тетивы.

Когда опустел колчан, выплюнул Тонгрем пережеванные стрелы и сказал:

– Хорошая игра. От нее зубы перестают болеть. Давай новую игру!..

Нарты любят еще глотать раскаленное железо. – И накалив до-красна глыбу железа, Сосруко дал ее проглотить эмегену.

– Приятна для желудка эта игра, – заметил великан, поглаживая свой живот.