Газета Завтра 848 (7 2010) - Газета Завтра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не скажу, что я так уж стремилась к этой должности. В 1986 году меня попросту назначило "высокое начальство" — Алиев, Яковлев, Демичев. Государство тогда еще заботилось о художниках. Одна японка сказала мне: социализм очень хорош для искусства. Верно. На самом деле.
Теперь без союза было бы совсем плохо. Мы многое делаем, чтобы поддержать и искусство, и его творцов. Но нам очень тяжело.
"ЗАВТРА". Откуда у вас столько энергии, в то время как большинство ваших коллег говорят усталым, обречённым тоном?
И.А. Конечно, это черта характера. Кроме того, меня возмущает, конечно, но не убивает нынешняя бедность искусства. Я никогда роскошно не жила. Получала за границей большие деньги и 90% сдавала государству. Иногда это казалось обидным, но, в общем-то, была гордость, что помогаю своей стране. Самым главным для меня всегда было признание, любовь зрителей.
"ЗАВТРА". Благодаря государственной политике еще 20 лет назад вы имели колоссальный доступ к зрителям. Издавались пластинки, выходили фильмы, телевидение отдавало несравнимо больше времени серьёзной музыке, чем сейчас. Но и сегодня фестивали и конкурсы, проводимые под вашим руководством, остаются жизнеспособными. Но как представлю себе, чего вам стоят поиски спонсоров, разговоры с чиновниками, все эти великолепные акции кажутся политыми слезами…
И.А. Не забывайте, у меня была военная юность, а это дает неплохую закалку. И ещё. Я задумалась над вашими словами и поняла, что дело еще и в моей первой профессии. Я окончила Архитектурный институт и работала в Моспроекте. А архитектура учит созидать. Учит конструировать. Я мыслю несколько иначе, чем многие музыканты. Когда берусь за какое-то дело, то выстраиваю для себя схему, конструкцию, методы достижения. Кроме того, архитекторы приучены защищать свои проекты.
Я могу пойти в любые органы власти, поговорить, убедить.
"ЗАВТРА". Правда ли, что именно благодаря вам Георгий Васильевич Свиридов в последние годы обрёл государственную дачу, и тем продлились его дни и творчество?
И.А. Он уже не мог жить в Москве. Сердце у него болело, требовалось постоянно дышать свежим воздухом. Была у них с Эльзой Густавовной дача, которую они снимали на протяжении девяти лет, они платили хозяевам — но зато были открыты форточки, и он дышал. Но однажды хозяева дачи решили начать ремонт. Куда Свиридовым было деваться?
Мы стали хлопотать. Конечно, построить ему дачу мы были не в состоянии, но хлопотали. Тогда Ельцин пришел к власти, не так давно переехал в Кремль. Я пошла к нему на приём с несколькими авторитетными людьми, которых не пропустили. Но меня-то всё же пропустили. Понимаете, ведь туда не так просто попасть! Ельцин мне задаёт вопрос: "А что же, у Свиридова нет детей? Пусть дети за него хлопочут". Он пытался заботы Свиридова на детей перебросить. Я президенту стала объяснять, что у Георгия Васильевича есть единственный сын, но он очень болеет, у него одна почка не работает, поэтому он должен уехать в Японию на лечение. В общем, мы с Ельциным пререкались. В конце концов, я вспылила: "Ну как это так — не дать Свиридову госдачу! Кому же тогда давать?!" Короче говоря, всё-таки согласился Ельцин.
Мы перед этим съездили и подобрали композитору такую дачу, на которой можно было бы поставить рояль. Когда едешь по Рублёво-Успенскому шоссе, там направо есть поворот на Новоспасское, а на дачу — налево. Там и присмотрели дачу. Правда, на этой даче я бывала мало, всего раза два-три, а на предыдущую часто приезжала с нотами, чтобы попеть. Свиридов очень любил, когда к нему приезжали. Он тогда мог чувствовать певца со всеми его сомнениями, мог не спеша обсуждать музыку, делать замечания.
"ЗАВТРА". Ваше совместное творчество с Георгием Васильевичем началось с "Патетической оратории" на слова Маяковского. В советское время оратория воспринималась как звуковой символ социализма. Ныне её называют "плакатной", "лубочной". Не изменили ли вы своё отношение к "Патетической" — ведь на дворе нынче противоположные идеалы?
И.А. Я исполняла "Патетическую ораторию" с разными дирижерами, с разными хоровыми коллективами, в Риге, в Воткинске, в Ижевске и, естественно, в Москве. Публика принимала это на "ура". Последний раз пела ораторию вместе с Нестеренко под управлением Светланова уже в перестройку — и снова триумф. И ничего там плакатного нет. Сам Маяковский — он плакатен, и совсем от этого отделаться никак не приходится, но совершенно удивительно, как удалось Свиридову именно на Маяковского написать такую замечательно мелодичную ораторию. Там есть удивительные полотна: и распевные, и красоты невероятной, и какой-то веры в будущее, надежда светит в музыке… Причем публика ведь слушает как, и понимает как! Её не сагитируешь, если это плохо. "Патетическая" — она и называется так, и воспринимается, с патетикой в хорошем смысле. Причем и музыка, и слово сами заражают исполнителей. Там не нужно себя искусственно, как-то, знаете, накачивать.
"ЗАВТРА". Ирина Константиновна, вы Герой Социалистического Труда. Уверен, что если бы аналогичная награда существовала в Содружестве независимых государств, то вы первой удостоились бы её. То, что вы сделали, поистине фантастично: разорванные пространства оставили едиными в сфере музыкального искусства. Это вышло само собой или же вы намеренно выполняете работу хирурга, сшивающего кровоточащие раны?
И.А. Конечно же, намеренно. Я еще совсем молодой, в 1967-м году, возглавила конкурс вокалистов имени Глинки — тогда Всесоюзный. Представьте, я только 10 лет пела в театре, в короткой юбке, с голыми коленками — и такая ответственность! Я тогда еще не понимала, как трудно многое из того, за что берусь. Чего стоит хотя бы дебют в Большом театре — и сразу в огромной, сложнейший партии Кармен!
Итак, за десятилетия председательства на конкурсе имени Глинки певцы из всех республик СССР стали для меня родными — например, молдаванка Биешу, армянка Гаспарян, грузин Анджапаридзе, эстонец Куузик… Понимаете, Советский Союз для меня — дело личное. Мои родственники оказались за рубежом в четырех разных странах. Мои "родственники"-музыканты — в пятнадцати. И границы, которые нас разделяют, только административные, но никак не личностные.
"ЗАВТРА". Тридцать лет отработав ведущей солисткой Большого театра, вы стали преподавать в Московской консерватории. В этой роли учили, пестовали, представляли публике молодых певцов и певиц из России и многих стран Содружества — Викторию Лукьянец, Наталью Дацко, Аскара Абдразакова, Теймураза Гугушвили… Знаменитые Дмитрий Хворостовский и Анна Нетребко в начале карьеры тоже не обошлись без вашей помощи. Вы сами себе растите конкурентов, соперников. А как же неизбежная певческая ревность?
И.А. Действительно, подобно красивым женщинам, певцы редко признают достоинства друг друга. Я как-то избежала этого недуга. Выращиваю себе соперниц? Ну и что, мне это только в радость. Я умею радоваться чужим успехам.
Надеюсь, что справедливо могу судить и на конкурсах. Наверное, поэтому меня часто приглашают возглавить многие мировые состязания. Я иногда отказываюсь, но не от "наших" конкурсов. Так, я председательствовала на конкурсе имени Бюль-Бюля в Баку несколько лет назад, а потом привезла в Москву и показала изумительных певцов!
"ЗАВТРА". Приятно говорить с вами: ведь за последние годы мы привыкли совсем к другому, к потокам чернушной информации…
И.А. Я привыкла видеть хорошее, восторгаться им и делиться своими восторгами с людьми. На земле есть всё, и хорошего сейчас ничуть не меньше, чем всегда. Просто мы забыли о созидании и кинулись в разрушение. Не понимаю журналистов — почему многие говорят только о плохом? Есть же светлое. Вот, например, проходит фестиваль в Осташкове "Музыкальное лето Селигера". Те места — и природный, и культурный оазис, исток Волги, и доброй музыки. Или журналисты, например, ничего не знают об изумительном концертном зале в Казани — такого нет во всей России.
А без конкурсов, фестивалей, образования, вообще без культуры — на что вы обрекаете молодежь? На наркотики? На криминал? Не заняв молодых трудом и ясными целями, не обременив достижением этих целей, мы получим стадо павианов.
Демократия без культуры невозможна. То что мы видим сейчас, не демократия, а анархия и разврат, потому что у людей теряется культура.
Но я вообще никогда не теряю надежды. Хотя реальных больших перемен к лучшему, а не слов, пока видно немного.