Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба - Ирина Баранчеева

Еще одна легенда — о невероятной скупости Шаляпина — была создана, вероятно, тоже не без ее участия. Но Иола Игнатьевна встретила человека беспечного, готового работать задаром и не знавшего цену деньгам. К этому добавлялась абсолютная неразборчивость Шаляпина в знакомствах. Все время вокруг него вертелось великое множество мерзавцев, и когда у Шаляпина появлялись деньги, эти негодяи тут же вытягивали их из него, а «скупой» Шаляпин щедро тратился на своих «друзей», готовых затем предать его при первом удобном случае. Могла ли Иола Игнатьевна спокойно смотреть на это? Она совсем не была жадной, она считала, что искусство надо любить больше денег (как любила его она и как, собственно, любил и Шаляпин), но она, к сожалению, знала власть денег над людьми. Материальная независимость была для нее синонимом свободы.

Она понимала, что если, не дай Бог, Шаляпин потеряет голос (а это при его разгульном образе жизни казалось ей вполне возможным), он не будет больше нужен никому. И этого она боялась больше всего, потому что понимала: это будет означать для Шаляпина неминуемую смерть. «Я очень-очень сильно люблю тебя и хотела бы, чтобы ты поднялся до самых звезд как артист и занял бы такое положение, чтобы ты больше не зависел ни от кого, был надо всеми и никогда не был должен ни перед кем унижаться», — это она написала ему еще в 1897 году. И не это ли стало девизом всей жизни Шаляпина и определило его судьбу?

Иола Игнатьевна считала, что артист должен быть независимым. И когда она увидела, что Мамонтов начал диктовать Шаляпину условия, что он душит его талант, она возмутилась и была за то, чтобы по истечении контракта в Частной опере Шаляпин ушел из этого театра. «Будет гораздо лучше, если ты будешь петь в императорском театре, и когда ты будешь свободен, ты сможешь делать то, что ты хочешь, и петь там, где тебе нравится…» — писала она ему в марте 1899 года.

К счастью, в это время Шаляпин был уже настолько известен, что привлек к себе внимание нового управляющего конторой Императорских театров В. А. Теляковского, который предложил Шаляпину вступить в труппу Большого театра. Одновременно он предложил Иоле Игнатьевне после рождения ребенка вернуться на сцену и стать солисткой балета Большого театра.

Заметку с этим сообщением еще 28 декабря 1898 года поместила газета «Новости дня»: «Говорят, г-жа И. Торнаги принята с будущего сезона солисткой в Большой театр».

Этим приглашением в один из лучших театров мира увенчался артистический путь Иолы Игнатьевны. За два года работы в Частной опере она создала себе имя, завоевала положение в театральном мире Москвы. Она могла бы еще сделать блестящую карьеру, если бы не ее исключительная, ни с чем не сравнимая преданность Шаляпину.

Славу и триумфы она без колебания уступила ему. Она знала, что Шаляпин этого достоин. На ее глазах он стал тем, кем он стал, создал ведущие партии своего репертуара — образы Ивана Грозного, князя Галицкого, Бориса Годунова, Варлаама, Досифея, Сальери, Олоферна… Заново — и более совершенно — переработал Ивана Сусанина, Мельника, Мефистофеля… Никто не сомневался, что его ожидает великое будущее, но рядом с ним должен быть человек, который бы помогал ему, заботился о нем, охранял от всех волнений и тревог этого мира. И этим человеком должна была стать она — в чем-то более взрослая, более практичная, более серьезная. Ради этого стоило забыть свою балетную карьеру!

Все хозяйственные хлопоты Иола Игнатьевна целиком взяла на себя. Помимо забот о муже и сыне, она должна была заботиться о престарелом отце Шаляпина Иване Яковлевиче и брате Василии. Некоторое время эта двоица жила вместе с ними в Москве.

Родственники Шаляпина были людьми непростыми и могли доставить немало хлопот. Насколько тих и благообразен был Иван Яковлевич в трезвом состоянии, настолько же отвратителен бывал в пьяном. Впрочем, к Иоле Игнатьевне он всегда относился с уважением и даже с опаской — как к иностранке.

В книге «Страницы из моей жизни» Шаляпин дал убийственный в своей откровенности портрет отца во время его жизни в Москве:

«Отцу не нравилось жить у меня, — однажды, в пьяном виде, он откровенно заявил мне, что жить со мной — адова скука. Пою я, конечно, неплохо, мужиков изображаю даже хорошо, но живу скверно — водки не пью, веселья во мне никакого нет и вообще жизнь моя ни к черту не годится.

Он часто просил у меня денег, возьмет и исчезнет. Перезнакомился с мастеровщиной, сапожниками и портными, ходит с ними по трактирам и посылает оттуда ко мне за деньгами разных джентльменов, не твердо стоящих на ногах. Эти присылы скоро стали настолько частыми, что боясь за здоровье отца, я перестал давать ему денег. Но тотчас вслед за этим услышал своими ушами, как он, остановив на улице прилично одетого человека, говорит ему:

— Господин, я родной отец Шаляпина, который поет в театрах. Эта Скважина не дает мне на выпивку, дайте на полбутылки отцу Шаляпина!..

Не раз приходилось ловить его на улицах пьяного за попрошайничеством и чуть не со скандалом везти домой…»

Но ни уговоры, ни какие-либо другие, более жесткие, меры не могли оказать на Ивана Яковлевича своего воздействия. Наконец он заявил, что больше не желает жить в Москве и возвращается к себе на родину в Вятку, в деревню Сырцово. Там он и умер в июне 1901 года.

Брат Шаляпина Василий еще какое-то время жил с ними. У него был неплохой голос, и Шаляпин пытался устроить его судьбу. Но все его старания оказались напрасными. Из Василия ничего не получилось. Время от времени он представал перед Иолой Игнатьевной, чтобы в очередной раз занять у нее денег и опять исчезнуть на неопределенный срок. Потом следы его затерялись… По одним данным он стал медбратом и погиб во время Первой мировой войны. По другим — умер в Ветлуге от тифа в 1920 году.

С первых же месяцев совместной жизни, помимо этих мелких неприятностей, перед Иолой Игнатьевной и Шаляпиным встала мучительная и неизбежная проблема разлуки. Они были небогаты, поэтому Шаляпин должен был часто уезжать на гастроли.

Расставаться было тяжело. Уезжая от семьи, Шаляпин страдал. Ему хотелось, чтобы Иола Игнатьевна была рядом с ним.

«Бог мой, не могу забыть, что вы так далеко от меня, и я страдаю здесь, как проклятый, от скуки», — писал он в июне 1899 года из Одессы.

Его письма адресованы уже в Большой Чернышевский переулок, дом Пустошкина, квартиру № 3. Здесь они поселились после того, как Шаляпин ушел из Частной оперы. Его уход совпал с арестом и разорением Мамонтова и рассматривался им и его близкими как предательство, поэтому оставаться в доме Любатович, любовницы Мамонтова, не было никакой возможности.