Пираты с озера Меларен - Сигфрид Сивертс

— Хочешь к нам на борт? — причаливая, спросил он. — Хотя взбучки тебе не миновать!

— Возьми меня, я замерз, возьми меня! — тяжело дыша, бормотал Фабиан.

Георг принял его на борт…

Молча, в непроглядной темноте, поплыли они дальше — в ночь.

Глава 7

Последний рейс

Спустя несколько дней, в воскресенье, в полдень, — мальчики проснулись от звуков гармони, мужских голосов и непрерывного топота ног. Вне себя от изумления, протирали они глаза: ведь когда они бросили ночью якорь, залив был пустынен, а на берегу не было видно ни одного домишка.

Когда же Георг выглянул в иллюминатор, он увидел прямо над головой, на фоне ослепительного августовского солнца, ноги какого-то парня, отплясывавшего польку.

Это еще что, неужто, пока они спали, «Розу ветров» выбросило на берег?

Георг осторожно выглянул снова. И тут борт о борт с «Розой ветров» он увидел просмоленный бот и залатанные штаны парня, сидевшего на планшире и покуривавшего черную трубку. Должно быть, они не двинулись с места и по-прежнему находились в заливе, потому что Георг узнал верхушки елей над бортом бота.

В конце концов Георг осмелился подняться на палубу. «Роза ветров» была окружена целой маленькой флотилией, вставшей на якорь из-за штиля в субботнюю ночь. Ближайшее к ним судно было нагружено песком, с другой стороны расположилась баржа с дровами и баржа с удобрениями. Чуть поодаль удерживалось на якоре против течения широконосое и пузатое голландское плоскодонное судно с плавниками в виде обнаженных мечей по обе стороны якоря.

Уплыть подальше от этой компании было невозможно, залив лежал гладкий и блестящий, ни ветерка, ни единой тучки. Но вообще-то казалось, до «Розы ветров» никому не было дела.

На судне с песком царило безудержное веселье и пьяные, точно спеленутые младенцы, штабелями лежали на борту. Между ними на тесной палубе отплясывали тоже подвыпившие люди — народу навалило и с берега, и с других суденышек, а сидевший на планшире играл на гармони.

Душой общества был парень по имени Йонте Нюман, отплясывавший на крыше рубки; на нем была фуражка с козырьком и черный пиджак с красным целлулоидным цветком в петлице. Если Йонта Нюман плясал, значит, он немного выпил, а когда напивался вдрызг, то ухитрялся либо руку сломать, либо палец растянуть, и еще хвастался, в каких кораблекрушениях ему довелось побывать. А хуже всего пришлось ему под Уидмюидом на голландском побережье. Он остался один в спасательной шлюпке, все остальные спятили и кинулись за борт. Но наконец-то подошел этот самый «голландец», выудил его из шлюпки и поднес ему рюмку классной водки. На голландской плоскодонке он ходил по Северному морю целых три года, а это совсем иное дело. Не то что лужа, именуемая озером Меларен! Сюда чертов старикашка-капитан сделал всего один летний рейс, привез мягкую белую глину для фарфоровой фабрики.

— Ежели среди вас, трусливых рыбачишек, найдется хоть один, кто захочет плыть со мной, не отказывайтесь! Старику нужен кок. Черт побери эту пресную водичку… да, да, это я говорю, в ней только горох варить да рубашки стирать… А видал бы ты, как я плаваю в море! Это тебе не суп гороховый, а бульон с крупой и кореньями. Черта с два! Черта с два! А видал бы ты, как я умею зарифить марсель[69] в этом третьеводнишнем супе! Нет, черт возьми, это я тебе скажу!..

Капитан судна, груженного песком, остервенело наяривал на гармони. Дело не обошлось бы без драки, не будь Нюман такой рослый и сильный, с такой медвежьей хваткой, что никто не осмеливался напасть на него.

Георг спрятался под палубу, словно улитка в свою раковинку, не желая слушать эту хвастливую болтовню. Он чувствовал себя обиженным и оскорбленным. Стало быть, озеро Меларен — третьеводнишний суп! И ему даже не придется похвастаться своими приключениями, когда все кончится! Георг задраил люк и задернул занавески иллюминаторов. Он не радовался больше дневному свету. Все становилось таким обыденным, сереньким и таким неинтересным! Нет. Вот ночь — иное дело! Это — его время! Он лег на спину и стал раздумывать. Неужто он, Георг, не подвергался опасности? Ясное дело, подвергался, и к тому же не один раз. И разве в Меларен не тонули люди? Может, нет? Ясное дело, тонули. А пойти ко дну… что может быть страшнее? Надо бы ему, Георгу, сказать пару теплых слов этому горлопану с его Северным морем и марселем…

А на палубе капитан судна, груженного песком, завел разговор с Фабианом, чтобы заставить замолчать бахвала.

— Сколько же стоит такая шикарная яхта?

— Тысячу крон, — приврал Фабиан.

— Неплохо на ней можно повеселиться!

— Яхта взяла пять первых призов. Да, она вся, как есть, из красного дерева.

— А вы что, господа, стало быть, прямехонько из Стокгольма?

— Ага, мой папаша — владелец колбасной фабрики и поставщик двора, — сказал Фабиан, натянув свитер на рваные брюки.

— Могу себе представить, — улыбнулся капитан, — табачком не хочешь побаловаться?

Фабиан спрыгнул в шлюпку. Когда Эрик взялся за конец каната, чтобы последовать за Фабианом, Георг успел шепнуть ему:

— Не уходи, пока мы как следует не пришвартуемся.

Фабиан уже вскарабкался на баржу с песком и угощался то

у одного, то у другого нюхательным табаком, презрительно поплевывая в сторону «Розы ветров».

Йонте Нюман заговорил про своего брата Альфреда, которого недавно выпустили на свободу. Капитан баржи с дровами встречал его в кафе у Шлюза в Стокгольме. Он, этот Альфред, купил обручальное кольцо и намеревался жениться.

Георг услышал голос Фабиана.

— А, Альфред Нюман! Это я предупредил графа с острова Толлерё, что его кузен, чертов клоун… Я знаю графа. Благородный малый.

Слова Фабиана были встречены на барже скептическим бормотанием и шепотом. Но Нюман пришел в восторг и поклялся, что все это — чистая правда. Вцепившись в Фабиана, он стал выслушивать всякую чушь, которую нес этот жулик о какой-то, якобы, ссоре между графом и папашей Фабиана — владельцем колбасной фабрики. Граф, мол, был в несколько стесненных обстоятельствах, должен целую кучу денег. Да и по правде говоря, жил-то он за счет людских милостей. Если бы папаша Фабиана захотел, граф в один прекрасный день вообще бы сел на мель.

Георг снова залез под палубу. Ему бы радоваться тому, что он услышал про Альфреда, и обозлиться на Фабиана, присвоившего себе его заслуги, но он не в силах был дольше думать об этом. Он словно заболел, увидев столько людей. Ему хотелось лишь уплыть прочь, в ночь и одиночество; он обретал покой, лишь сидя за рулем. Только бы подул ветер!

Настал вечер — нарядный, багровый, с ранней прохладой над тихими водами. Но тут на судне, груженном песком, запахло дракой. Капитан, лишившись главного козыря, искал козла отпущения, чтобы отомстить за поруганную честь моряка. Когда грязный старик, капитан баржи с удобрениями, умудрился сесть на его трубку, она сломалась. Вскочив с места, хозяин трубки, распрямив свою сутулую, обтянутую фуфайкой спину, застыл точно бронзовое изваяние, освещенное отблесками заходящего солнца.

— Какого черта ты лезешь к нам, морякам, старый вшивый нищеброд! Убирайся на свою вонючую баржу! Может, ты считаешь, что твой навоз — духи? Прочь с глаз моих, тебе говорю. По-твоему, ты тоже моряк, а? Тащиться на буксире и дрыхнуть, на это ты мастер! Да еще загораживать дорогу вашим проклятым буксиришкой и заработок у нас отнимать! Чего-чего? Может, я ослышался, ты что-то вякнул? Ты сказал: ты тоже — моряк, а? Вот тебе за это!

Получив удар головой в живот, капитан баржи, сопровождаемый визгливо-глумливым хохотом, полетел вверх тормашками в свою шлюпку. Он стоял там с окровавленным носом, направляя шлюпку к барже, плакал и грозил жестоко отомстить.

А капитан судна, груженного песком, снова взялся за гармонь.

Вскоре из-за мыса показался буксир. Он шел за баржей. Буксир подрулил к судну, чтобы вытянуть трос и зацепить баржу. Но в тот самый миг, когда капитан, игравший на гармони, весь погрузился в звуки веселой польки, струя грязной воды обрушилась ему на спину. На буксире вытащили из машинного отделения шланг и поливали всех и каждого на борту судна, груженного песком, устроив там настоящий потоп. Рулевой же баржи, повязавший голову тряпицей, плясал и ликовал, размахивая вагой[70] кабестана[71]. Капитан судна с песком кинулся в свою каюту и заперся там. Только Нюман и Фабиан, вовремя почуявшие опасность, забрались на мачты и сидели там сухие, хохоча во все горло и крича, пока внизу на палубе прыгали промокшие до нитки, замерзшие, с перекошенными лицами остальные. Не в силах протиснуться в дверь капитанской каюты, они разбивали иллюминаторы. Затем все сели в шлюпки и поплыли к своим судам.

Так закончился этот день.

Фабиан же поплыл на веслах вместе с Нюманом к голландцу и долго не возвращался. Лишь глубокой ночью Георг сквозь сон услышал, как шлюпка пришвартовалась к борту «Розы ветров» и Фабиан бесшумно, как кошка, скользнул в рубку…