Король Яяти - Вишну Кхандекар

Однажды король Яяти кликнул из своего покоя, чтоб ему подали воды, и я вошла с подносом.

— Зачем здесь ты? — сердито спросил он. — Пришли кого-нибудь из слуг!

— Я тоже прислужница.

— Можешь быть прислужницей у Деваяни. Не у меня.

Его величество любил бетель, и обыкновенно Деваяни собственноручно заворачивала в свежий бетелевый лист толченый арековый орех с пряностями.

В тот день Деваяни лежала в своей опочивальне, а я обмахивала ее опахалом, Яяти пришел за бетелем. Было очень душно, Деваяни не хотелось двигаться, и она распорядилась, чтоб я приготовила бетель для короля.

Жуя бетель, Яяти встал перед зеркалом и вдруг сказал:

— Ого! Посмотри на мои губы!

— Что такое?

— Видишь, как они покраснели от бетеля? Не зря говорят, что из милой ручки бетель краснее!

— Неужели? — холодно уронила Деваяни.

Ах, не нужно было его величеству так шутить! В тот день Деваяни измучила весь двор придирками и капризами.

А король после этого взял в привычку, если Деваяни не было поблизости, спрашивать, не приготовлю ли я ему бетель. И кончилось тем, что я стала постоянно носить при себе бетель, а Яяти иной раз, жуя мой бетель, громко говорил Деваяни:

— Какой красный сок!

С чем сравнить память? С мотыльком? С детьми, играющими в прятки? С оттенком цвета, сообщающим картине сочность? Со вспышкой молнии? Не знаю.

Но бывают вещи, которые память как будто старается подальше спрятать…

…С великой пышностью Хастинапура праздновала свадьбу молодого короля. Астрологи с особым тщанием вычислили и день, и час, и миг для благословенного союза.

Я твердила себе, что не смею выглядеть несчастной в этот день. Судьба Деваяни возвела ее на трон, моя судьба низринула меня в бездну. Кто может спорить с судьбой? Величие — в покорности. А коли так, то почему должна Шармишта противиться своей доле?

Но не судьба враг человека — он сам себе самый страшный враг. Мое спокойствие бесило Деваяни — может быть, ей недоставало вида моих заплаканных глаз для полного счастья. Ну, а я дала себе клятву держаться по крайней мере до тех пор, пока Деваяни не отведут в покои мужа. Мне казалось, будто я одержала великую победу. Я рано торжествовала, ибо, проходя мимо меня, Деваяни распорядилась:

— Шармишта, его величеству пришелся по вкусу бетель, который готовишь ты. Приготовь бетель, разложи на блюде и жди перед королевской опочивальней. Когда я позову, подашь его. Без моего зова не входи и не стой под самой дверью. У челяди есть дурная привычка — подслушивают разговоры, а потом разносят сплетни. Я этого не люблю. Стой в стороне и не вздумай уйти спать — его величество сегодня поздно заснет, а остальных слуг я отпустила.

Не проще ли было приказать, чтобы блюдо поставили у ложа?

Я приготовила бетель, уложила его на золотое блюдо и села в уголок. Спустя немного времени прошел король. Я предложила ему бетель, но он нетерпеливо отвел рукой блюдо. Меня он просто не заметил — служанка! Неудивительно, за дверью его ждало прекрасное создание, чьей красоте могла бы позавидовать небесная танцовщица Тилоттама, так до меня ли ему было?

Дверь затворилась. Я стояла, прижимая к груди ненужное блюдо, и мысли мои неслись ураганом. Не поссорься я с Деваяни в тот злополучный день, я не была бы столь унижена сегодня. Но не в том только была моя мука. Мне так хотелось знать, какое оно — слияние в любви!

Вдруг мне почудилось, что я слышу рассерженный голос Деваяни…

Как? В первую ночь любви? Я столько слышала о неземном блаженстве, венчающем союз влюбленных, столько стихов читала: кубок звенит, пока льется в него влага, но, заполнившись до краев, стихает. Когда сердца полны любви, словам не остается места.

Но сомневаться было невозможно: гневные слова Деваяни доносились до моего слуха из королевской опочивальни — и приглушенный голос Яяти…

Дверь рывком распахнулась, вылетела Деваяни. Я шагнула вперед с моим блюдом. Деваяни обожгла меня взглядом, отшвырнула блюдо и бросилась вон, топча рассыпавшийся бетель.

Яяти

Первая ночь вместе. Ночь, из которой должно родиться супружество. Ночь, от которой юные супруги ожидают свершения таинства, неизведанного ими дотоле. Ночь, воспетая поэтами, — слияние двух рек, поцелуй земли и неба. Но нет! Как бы прекрасны и возвышенны ни были стихи, никакими словами невозможно передать трепетное предощущение единения, которое обещает эта ночь.

Смеркалось. Огромные толпы стекались к дворцовой площади на праздник огней в честь королевской свадьбы, Я стоял на верхней террасе, всматриваясь в вечереющее небо, где звезды медлительно появлялись одна за одной меж деревьев, как туго свернутые бутоны среди листвы.

Время остановилось. Небо изливало ночь на землю, и она понемногу наполнялась темнотой, как чаша, в которую неспешно вливается густая винная струя. Неторопливость природы была мне нестерпима.

Деваяни так близко. И так отдалена. Облик Деваяни множился перед моими глазами: Деваяни в мокрых одеждах, прилипших к телу, выступает из колодца… Деваяни смеется… Хмурит брови… Деваяни, сверкая украшениями, сидит рядом со мной перед жертвенным огнем… Сколько ни упиваюсь я ее несравненной красотой, мои глаза все жаждут… Сердце мое рвется познать Деваяни, скрытую пока множественностью обликов.

И вот я распахнул дверь в мою опочивальню.

Деваяни полулежала на парчовом ложе. Глаза ее мерцали. Пылая нетерпением, шагнул я к ложу. Деваяни потянулась навстречу мне. Я произнес с улыбкой:

— Правой рукой я коснулся красавицы, помогая ей выбраться из колодца. Желает ли она снова опереться на мою руку?

Я ожидал, что Деваяни улыбнется мне в ответ.

Она молча поднялась на ноги. На ее сияющем лбу прорисовалась морщинка, ноздри затрепетали — я не понимал, был ли то испуг, неудовольствие или любовное притворство?

— Прекрасная Деваяни, — продолжал я, — мой отец одержал победу над богом Индрой. Мне предстоит свершить не меньший подвиг…

Конечно, я надеялся, что Деваяни прильнет ко мне и в нежном смущении скажет, например:

— Зачем нам вспоминать о войнах, когда мы вместе?

Или другое:

— Я поведу твою колесницу!

А я бы ей ответил:

— Если ты со мной, я покорю бога Индру, чтобы спросить, видал ли он на небе красоту, подобную твоей!

Однако Деваяни не дала мне даже раскрыть рта.

До чего прекрасна женщина во гневе! Я позабыл слова, просто привлек Деваяни к себе и, опуская ее на ложе, склонился к ее запрокинутому лицу.

Деваяни выскользнула из моих объятий с силой и гибкостью разъяренной кобры. Я был ошеломлен! Конечно же, я знал, как Деваяни вспыльчива и своенравна. Еще бы — чего стоило одно ее настояние иметь своей прислужницей принцессу Шармишту. Но все же я ее муж! Как она может так вести себя со мной?

— Деваяни, я не понимаю, — начал я, сдерживаясь с немалым трудом, — может быть, тебе что-то наговорили?..

— Здесь нечего понимать. И я никого не слушала!

— Тебя оскорбили?

— Еще бы!

— Но кто посмел?

— Да ты! В эту благословенную ночь, в счастливейший час моей жизни — мой супруг приходит пьяным! Отвратительный запах…

Я опешил…

— Я — пьян?! Я пил вино, но, на мое счастье, я не брахмин, а кшатриям вино не возбраняется!

Гнев и печаль смешались в моей душе. Все осквернить, всю тайну этой ночи — и из-за чего?

— Ты не брахмин, но я дочь брахмина! — не унималась Деваяни. — И не забудь: я дочь святого Шукры, я не выношу этот гадкий запах!

— Я не забыл, что ты дочь Шукры, Деваяни. Но ты моя жена. Жена кшатрия, которому не возбраняется вино. К тому же, всем известно, твой отец…

— О, это было раньше! Отец давно не притрагивается к вину! А он вообще всегда считал вино злом!

— Кто это — он?

Деваяни прикусила язык.

— Кого ты имела в виду?

Подозрение закрадывалось в мое сердце.

— Я жду! Чего ты испугалась?

— Я испугалась?! Я говорю о Каче! И не боюсь назвать его имя!

Кача! Меня кольнула ревность.

— Деваяни.

Я знаю, что мой голос был и сух и резок.

— Ты во дворе королей Хастинапуры. Это не обитель святого Шукры и не хижина Качи. Я — Яяти, король Хастинапуры, а не послушник богобоязненного гуру. Здесь я властелин всего, и ни Кача, ни премудрый Шукра не смеют вмешиваться в мои дела! А ты — моя жена, и твой первейший долг — радеть о моем удовольствии.

— Сам радей о своем удовольствии! — взвизгнула Деваяни и, хлопнув дверью, выбежала вон.

В тоске и бессилии рухнул я на брачное ложе.

Как страшно был проклят мой отец: и дети короля Нахуши не изведают счастья…

Вот она, ночь благословенного свершения. Мог ли я думать, что проклятие погубит даже первую ночь любви. Возбуждение плоти и упадок духа не дали мне заснуть до самого утра.