Псмит в Сити - Пелам Вудхаус

— Товарищ Джексон, думается мне, много наслышавшись о том, что все люди равны, жаждал проверить эту теорию на практике и узнать, действительно ли товарищ Билл столь же хорош, как он. Эксперимент прервался преждевременно, но лично я склонен сказать, что в этом сопоставлении товарищ Джексон был чуточку получше.

Мистер Уоллер с интересом поглядел на Майка, который переминался с ноги на ногу и чувствовал себя крайне неловко. Он надеялся, что Псмит не упомянет причину, почему он схватился с Биллом. Он тревожился, что благодарность мистера Уоллера хлынет через край, а ему претила роль доблестного молодого героя. Бывают моменты, когда ты чувствуешь, что она тебе не по плечу.

К счастью, прежде чем мистер Уоллер успел задать дальнейшие вопросы, зазвенел колокольчик, призывающий к ужину, и они направились в столовую.

Воскресный ужин, если только не устраиваемый на широкую и неофициальную ногу, пожалуй, самая гнетущая трапеза из существующих. Знобящая неуютность куска говядины, ледяная суровость тарталетки с джемом. Скорбная дрожь бланманже.

Противовесом воздействию этих яств служат спиртные напитки, а также веселая застольная беседа. К несчастью, ни то, ни другое не скрашивало стол мистера Уоллера. Взгляды кассира на трезвенность не ограничивались трибуной, а распространялись и на его дом. И общество за столом не внушало веселья и бодрости. Помимо Псмита, Майка и их гостеприимного хозяина за столом присутствовали еще четверо — товарищ Преббл, оратор, молодой человек по фамилии Ричардс, племянница мистера Уоллера, откликавшаяся на имя Ада и Эдвард.

Эдвард был сын мистера Уоллера десяти лет, носил итонский костюмчик и обладал тем особо омерзительным выражением лица, которое курносые носы иногда придают детям.

Самый посторонний наблюдатель не преминул бы заметить, что мистер Уоллер души в сыне не чает и гордится им. Кассир вдовел, и после пятиминутного знакомства с Эдвардом Майк решительным образом почувствовал, что миссис Уоллер можно почитать счастливицей. Эдвард сидел рядом с Майком и явно принял решение разговаривать исключительно с ним. Псмит на противоположном конце стола отечески сиял на эту пару сквозь монокль.

С маленькими девочками Майк ладил неплохо. Он предпочитал их на некотором расстоянии от себя, но, загнанный в угол, был способен продержаться очень недурно.

Маленькие мальчики однако преисполняли его леденящим ужасом. Он считал, что мальчика не следует выставлять на публичное обозрение, пока он не достигнет возраста достаточного, чтобы в том или ином виде спорта бороться за честь своей школы.

Эдвард принадлежал к богато информированным маленьким мальчикам.

Первый залп по Майку он дал с первым же глотком.

— Вы знаете, что в первую очередь экспортируют из Марселя?

— Э? — сказал Майк.

— Да. Вы знаете, как называется столица Мадагаскара?

Майк, такой же густо красный, как говядина, которую он атаковал, ответил, что не знает.

— А я знаю.

— О? — сказал Майк.

— Кто был первым царем…

— Ты не должен надоедать мистеру Джексону, Тэдди, — сказал мистер Уоллер с нотой гордости в голосе, говорившей: «Уж поверьте, немного найдется мальчиков его возраста, которые способны вот так вам надоедать».

— Нет-нет, ему это нравится, — совершенно излишне сказал Псмит. — Ему это нравится. Я всегда держусь мнения, что из болтовни за обеденным столом можно почерпнуть очень много. Я не малым обязан моей способности улавливать…

— Спорим, ты-то не знаешь столицы Мадагаскара, — грубо перебил его Майк.

— А я знаю, — сказал Эдвард. — Я могу перечислить вам царей Израиля, — добавил он, оборачиваясь к Майку. Пределы познаний Псмита его, казалось, не интересовали. Эрудиция же Майка его, словно, завораживала.

Майк в угрюмом молчании положил себе свеклы.

Рот у него был битком набит, и тут товарищ Преббл задал ему вопрос. Товарищ Преббл, как указывалось ранее, был отличным малым, но без нёба во рту.

— Прошу прощения? — сказал Майк.

Товарищ Преббл повторил свое высказывание.

Майк беспомощно посмотрел на Псмита, но глаза Псмита были устремлены в тарелку.

Майк почувствовал, что должен рискнуть на какой-то ответ.

— Нет, — сказал он категорично.

Товарищ Преббл, казалось, несколько растерялся. Наступила неловкая пауза. Затем мистер Уоллер, для которого манера разговора его собрата социалиста тайны не составляла, выступил толмачом:

— Горчицу, Преббл? Да-да, не передадите ли вы горчицу Пребблу, мистер Джексон?

— Ох, извините, — охнул Майк и, потянувшись, опрокинул кувшинчик с водой в тарталетку с джемом. Он вскочил на ноги, бормоча извинения, и сквозь заклубившийся перед его глазами черный туман донесся бесстрастный голос мастера Эдварда Уоллера, напомнивший ему, что горчицу в Перу впервые доставил Кортес.

Его гостеприимный хозяин был сама вежливость и тактичность. Он добродушно отмахнулся от произошедшего. Но жизнь уже никогда не может стать прежней, после того, как вы опрокинете кувшинчик с водой в тарталетку с джемом на столе относительно чужого человека. Нервы Майка сдали. Он продолжал есть, но был безнадежно сломлен.

На другом конце стола постепенно стало ясно, что все идет не совсем так, как следовало бы. В атмосфере ощущалась своего рода унылость. Юный мистер Ричардс смахивал на чучело рыбы, а лицо племянницы мистера Уоллера было холодным и напряженным.

— Ну, послушай, послушай, Ада, — сказал мистер Уоллер бодро, — что случилось? Ты ничего не ешь. Что такого тебе наговорил Джордж? — добавил он шутливо.

— Благодарю вас, дядя Роберт, — ответила Ада чинно. — Ничего не случилось. Мистер Ричардс не может сказать ничего такого, что меня расстроило бы.

— Мистер Ричардс! — изумленно повторил мистер Уоллер. Откуда ему было знать, что на обратном пути из церкви мир преобразился, Джордж стал мистером Ричардсом, и все было кончено?

— Уверяю тебя, Ада, — начал этот злополучный молодой человек. Ада повернула к нему каменное плечо.

— Ну-ну, — сказал мистер Уоллер, встревожившись. — Что это значит? Что это значит?

Его племянница залилась слезами и покинула комнату.

Если гостя что-либо способно смутить сильнее семейной ссоры, нам об этом слышать еще не доводилось. Майк, пунцовый до кончиков ушей, сосредоточился на своей тарелке. Товарищ Преббл не поскупился на высказывания, которые, вероятно, внесли бы большую ясность в ситуацию, если бы их можно было понять. Мистер Уоллер изумленно смотрел на Ричардса. Мистер Ричардс, розовый, но упрямый, расслабил тугой воротничок и ничего не сказал. Псмит, наклонившись вперед, осведомился у мастера Эдварда Уоллера о его мнении касательно билля о лицензиях.

— Мы немножко поспорили, — наконец, сказал мистер Ричардс, — когда шли из церкви, по вопросу о праве голоса для женщин.

— Роковая тема! — прожурчал Псмит.

— В Австралии… — начал мастер Эдвард Уоллер.

— Ну, я, пожалуй… да, пожалуй, я начал шутить, — продолжал Ричардс.

Псмит сочувственно пощелкал языком.

— В Австралии… — сказал Эдвард.

— Ну, я продолжал болтать, смеяться и шутить, как вдруг она на меня набросилась. Откуда мне было знать, что она всем сердцем и душой предана этому движению? Вы ведь меня не предупредили, — добавил он с горьким упреком по адресу гостеприимного хозяина.

— В Австралии… — сказал Эдвард.

— Я пойду и попробую помириться с ней. Откуда мне было знать?

Мистер Ричардс оттолкнул стул и выскочил из комнаты.

— Ну, ийя, юсь, ойле… — вынес вердикт товарищ Преббл, но был перебит.

— Как это тяжело! — сказал мистер Уоллер. — Мне так жаль, что случилось подобное. Ада такая впечатлительная нервная девушка, она…

— В Австралии, — сказал Эдвард ровным тоном, — женщины уже получили право голосовать. А вы это знали? — сказал он Майку.

Майк не ответил. Глаза его были прикованы к тарелке. По его лбу поползла капелька пота. Если проанализировать его ощущения в этот момент, лучше всего их суммировали бы слова апостола Павла: «Смерть, где твое жало?»

18. Псмит совершает открытие

— Женщины, — накладывая себе торта сказал Псмит с видом специалиста, севшего на своего конька, — не стоит забывать, подобны… подобны… э… ну, именно так. От этого вывода спокойно обратимся на минуту к Правам Собственности, в связи с каковыми товарищ Преббл и вы сами нынче днем нашли высказать так много интересного. Быть может, вы, — он поклонился в сторону товарища Преббла, — продолжите ради товарища Джексона, неофита в Великом Деле, но энтузиаста — ваше столь ясное…

Товарищ Преббл просиял и приступил. До Майка начало доходить, что до этого момента он понятия не имел, что такое скука. В его жизни выпадали минуты менее интересные, чем другие, но ничего похожего на эту агонию. Речь товарища Преббла бурно лилась, будто вода через гребень плотины. Порой можно было распознать слово-другое, но случалось это столь редко, что ничему не помогало. Иногда мистер Уоллер вставлял комментарий, но не часто. По его мнению товарищ Преббл был великим умом и добавлять что-либо к его мнению было бы сходно с раскрашиванием лилии и золочением золота высшей пробы. Сам Майк ничего не говорил. Псмит и Эдвард также молчали. Первый сидел, будто в трансе, думая свои думы, а Эдвард, проведя разведку на серванте, обнаружил богатую залежь бисквитов, и ему было не до ораторства.