Детская книга для девочек - Глория Му
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Моя вина, – покаянно склонил голову доктор Рындин, – боялся, что уличный шум и суета могут слишком встревожить Полю.
– Да-с, родительское сердце, к сожалению, не лучший советчик в таких случаях, – сочувственно покивал Гильденштерн. – Первым делом я настоятельно рекомендую прогулки на свежем воздухе. Это обязательно! Теперь скажите – кроме расстройства памяти, есть ли еще какие-нибудь тревожащие последствия травмы? Мигрени, головокружения, нарушения сна, мелкой моторики и рефлексов?
– Спит беспокойно, остальное в норме, – четко отрапортовал Василий Савельевич.
– Я бы смело посоветовал вот что – как можно быстрее вернуть Аполлинарию Васильевну к привычному образу жизни. Знакомые объекты действительности помогут девочке вспомнить прошлое. Всякая мелочь может сыграть роль той ниточки, уцепившись за которую ваша дочь выберется из лабиринта забвения…
– Значит, мне можно вернуться в гимназию? – вклинилась Геля.
– В гимназию? Ты хочешь вернуться в гимназию? – недоверчиво спросил доктор Рындин, и мужчины обменялись удивленными взглядами.
– Очень хочу!
– В первый раз вижу гимназистку, которая добровольно отказывается от дополнительных вакаций, – весело заметил Эвальд Христианович. – Хотя это подтверждает мои давние наблюдения – девочки по сравнению с мальчиками выказывают бо́льшую приверженность чувству долга и ответственности.
Геля солидно кивнула. Вакации – это, наверное, каникулы. А от чего же еще не может отказаться нормальный школьник?
– Но, Эвальд Христианович, я боюсь, что умственное напряжение и переутомление сейчас не пойдут на пользу Поле. Тем более, что в гимназии скоро экзамены. А экзамены – это всегда волнения и нервная встряска.
– И прекрасно! Соединение рутинного, привычного занятия – такого, как учеба, с некоторой встряской – экзаменами будет весьма полезно в данном случае.
Доктор Рындин поправил пенсне:
– Все же я сомневаюсь…
– Папочка, я не хочу оставаться на второй год! – заныла Геля.
– Вот от чего я рекомендовал бы оберегать барышню – так это от огорчений, – наставительно поднял палец Эвальд Христианович. – Весь мой опыт и чутье подсказывают – не следует держать резвое юное создание взаперти, препятствуя возвращению к обычной жизни. Тем вы только замедлите выздоровление…
На столе зазвонил телефон.
– Прошу извинить. – Эвальд Христианович ответил: «Гильденштерн», послушал минутку и передал трубку доктору Рындину: – Коллега, это вас.
Василий Савельевич мрачно выслушал телефонную трубку, сказал «да» и обратился к Эвальду Христиановичу:
– Простите, но, к сожалению, я должен немедленно вернуться на службу. Дело спешное.
– Ах, как жаль, – расстроился немец, – я не успел побеседовать с барышней лично. А это, поверьте, необходимо…
– Вы правы, – нахмурился Рындин.
Жалко было смотреть, как он разрывается между служебным долгом и родительским, и Геля сказала:
– Папа, но ты можешь поехать один. А я тут побуду, сколько надо, и вернусь – ведь совсем недалеко, правда?
– Прекрасная мысль, прек-расная, – обрадовался Рындин. – Эвальд Христианович, вас не затруднит посадить Полю на извозчика и отправить домой?
– Не беспокойтесь. Посажу, отправлю, протелефонирую милой Аглае Тихоновне, – заверил его Гильденштерн.
Василий Савельевич виновато посопел, подошел к Геле, чмокнул в макушку и высыпал ей в карман, уже под завязку набитый леденцами, горсть монет. Сказал:
– Это тебе на извозчика.
Пожал руку Гильденштерну:
– Благодарю, Эвальд Христианович.
И, как всегда, бегом покинул кабинет.
Глава 9
– Что ж, милая барышня, давайте поговорим о том, что вас действительно тревожит, – с лучезарной улыбкой предложил Гильденштерн.
– О чем это? – насторожилась Геля.
– Не знаю, – простодушно признался доктор, – но мне показалось, вы не все рассказываете своему милому батюшке. Вас мучают головные боли? Кошмары? Дело в ваших беспокойных снах?
– Вам нужно знать, чтобы меня вылечить? – Геля тянула время. Она понятия не имела, что ему говорить.
– Увы, пока не придумали способ лечить расстройства памяти, подобные вашему, – развел руками доктор. – Я мог бы попытаться смягчить некоторые неприятные моменты, но в остальном, к величайшему сожалению, бессилен. Остается надеяться только на силы юного организма. Впрочем, есть одно средство, которое применяют в этих случаях. Иногда помогает. Это гипноз.
– Гипноз?! – всполошилась девочка. Еще не хватало, чтобы проницательный чоппер загипнотизировал ее и узнал про Люсинду, про Яблоко, про все. Да ее до конца жизни в дурке продержат – ведь никто на свете не поверит, что это правда. А если поверят – так еще хуже! – Не надо никакого гипноза! Я боюсь!
– Так я и думал. Значит, кошмары. Вы боитесь спать? Или вас мучили какие-то видения, пока вы пребывали в забытьи?
– Д-да… то есть нет, – Геля старалась придумать что-нибудь на ходу, – то есть сейчас ничего такого ужасного не снится. Но пока была без сознания – да. Но я не помню, что. Помню только, что было страшно, – выпалила она. – Вы теперь запретите мне ходить в гимназию?
– Нет, нет, не беспокойтесь. Я так и подумал, что вы таитесь от родителей, чтобы вам быстрее позволили вернуться к занятиям. Мои рекомендации останутся в силе. А теперь расскажите мне все, что сможете вспомнить о своих снах.
Геля задумалась. Она краем уха слышала что-то об одном таком докторе Фрейде, который чего-то там мог узнать о человеке по его снам. Вдруг и этот может? А если наврать с три короба? Ну, пропишет какие-нибудь пилюльки, так их в унитаз – и все дела. Да можно и правду рассказать – в конце концов, где найти человека, добровольно соглашающегося слушать про сны? Сны только рассказывать интересно. Решено. Пусть слушает, если хочет.
И во всех подробностях пересказала все, что приснилось ей за неделю.
На исходе второго часа доктор Гильденштерн удовлетворенно кивнул и произнес:
– Да-с… Очень интересно! Живое, романтическое воображение, неуверенность в себе, страх. И замкнутое пространство, бесспорно, давит на вас… Здоровый сон, не отягощенный видениями, – вот что вам нужно. Я, например, сплю как бревно, и вот – извольте видеть – здоров и весел. Сейчас выпишу вам одну микстурку…
Он выхватил листочек из аккуратной стопочки и принялся строчить, разбрызгивая чернила.
– За сим не смею вас больше задерживать, – Эвальд Христианович протянул Геле узкий голубоватый бланк. – Если у вас нет вопросов и жалоб, мы с чистой совестью можем отправить вас домой.
– Больше никаких жалоб нет, благодарю вас.
Доктор проводил свою особую пациентку до гардероба, подал пальто, дошел до самого Воронцова поля и остановил извозчика.
Геля не спешила садиться в коляску. Просительно заглянув в глаза Гильденштерну, сказала:
– Эвальд Христианович, вы говорили, что мне полезны прогулки. Можно, я пройдусь пешком? Тут ведь совсем близко…
– Прошу простить меня, милая барышня, но я обещал вашему батюшке отправить вас с извозчиком и не могу нарушить слова, – виновато ответил доктор.
Геля, которая очень рассчитывала на эту одинокую прогулку, поникла. Но тут же ей пришла в голову мысль получше:
– Но тогда, может быть, мне можно немножко прокатиться, а не сразу ехать домой? Пожалуйста, мне так наскучило сидеть взаперти!
Гильденштерн сочувственно взглянул на нее:
– А это, пожалуй, можно! Я сообщу вашей матушке, что вы немного задержитесь. Милейший, – обратился он к извозчику, – вот тебе три рубля. Покатаешь барышню по Покровке, проедешь по Солянке и доставишь…
– Знаю, барин, на Покровский, к дому купцов Морзинкиных. Возил уж сегодня бедную хворую барышню…
Геля посмотрела – и впрямь, та же лошадь, и тот самый дядька за рулем, или как тут у них это называется! Вот удача, со знакомым все же спокойнее.
– Что ж, – улыбнулся Гильденштерн, – кланяйтесь драгоценной Аглае Тихоновне.
Геля махала ему рукой, пока коляска не завернула за угол.
– Дак что, барышня, с ветерком вас прокатить али потише? Как вам приятственней будет? – обернулся к ней извозчик.
– Поезжайте, как обычно, пожалуйста, – милостиво кивнула девочка.
Покровка была полна суеты (как и сто лет вперед?): на перекрестке истерично звенел трамвай, по узким тротуарам, толкаясь, спешили пешеходы. Из непривычного Геля заметила только большую, совершенно незнакомую церковь, выпиравшую красным брюшком на и без того узкий тротуар.
Раньше (то есть позже, конечно) на этом месте был всего лишь никчемушный пыльный скверик, а сейчас высился необыкновенной красоты храм, вздымаясь среди низеньких, обыденных зданий праздничной, красно-белой пеной вишнево-сливочного десерта. Луковички-купола, каким-то чудом улавливая слабые солнечные лучи, горели золотыми стрелами на фоне серого неба.