Военный госпиталь. Социальная драма - Виталий А.

Всего наше легочное отделение было рассчитано на семь десятков пациентов и наполовину пустовало. В другом крыле здания находилась реанимация для тяжелых лежачих больных, где было около десятка человек. Все пациенты были мужчины, как правило в призывном возрасте, кроме одного пожилого прапорщика в реанимации. Помимо нескольких палат в отделении находился шкаф с какими-то лекарствами, общий туалет – он же курилка, процедурный кабинет, небольшая столовая и комната дежурной медсестры. Получив укол, назначенного мне врачом пенициллина в ягодицу, и взяв несколько неизвестных мне таблеток, я был свободен до следующего укола. Уколы в зад я получал каждые шесть часов на протяжении следующих двух месяцев, так как пневмония дала осложнения и мое лечение сильно затянулось. Единственный плюс такого лечения был в том, что с тех пор я абсолютно перестал бояться уколы. На гражданке мне говорили, что уколы пенициллина – это позавчерашний век медицины, но видимо в армии нововведения не сразу приживаются.

В тот же день я завербовался в работники столовой нашего отделения. В столовой работало три человека: «старший» и двое помощников. Все волонтеры были из числа ходячих пациентов и старшинство определялось временем работы в столовой. Начал я как помощник, но уже через дней десять обоих моих коллег выписали и я остался за «старшего». Работа была совсем не сложной. Ходить несколько раз в день с бидонами и ведрами в корпус главной столовой за едой, мыть посуду, следить за списками стоящих на довольствии, убирать маленькой помещение столовой и разносить подносы с едой тем, кто сам дойти до нашего помещения был не в состоянии. В первый день я с непривычки разбил тарелку, уронив ее с подноса, но больше такого не повторялось. Уборкой и мойкой занимались, в основном, помощники, а «старший» должен был выпрашивать побольше хлеба в хлеборезке, котлет у поваров и максимально долго не вычеркивать выбывших обратно в часть пациентов, чтобы получать еду и на них. Соответственно, новоприбывших заносить в список необходимо было максимально быстро. Путем нехитрых манипуляций я ежедневно получал в полтора раза больше котлет и прочих вкусняшек, чем было положено пациентам. Денег за работу в столовой не платили, но насильно работать в ней никого не заставляли. Желающих всегда было предостаточно, так как вместо полагающейся больному котлеты (а для «дедушки» – двух), помощнику полагалось три – четыре, а в каких-нибудь макаронах и подливке вообще не было никаких ограничений. Даже мне время проведенное там показалось самым сытным периодом моей службы, а что уж говорить о вечно голодных ребятах из стройбата, да и только пришедшие из учебки сержанты отличались редкостным аппетитом.

Из окна своего буфета я поначалу частенько наблюдал за соседним зданием «психов». Там находились до решения медкомиссии пацаны, решившие либо «закосить» (освободиться от службы – прим.) под дурачка, либо уже реально съехавшие с катушек. В отличие от всех других зданий на территории больничного комплекса, там на всех окнах были металлические решетки и выходить из здания пациентам без разрешений-сопровождений врачей строго-настрого запрещалось. За нами же особого присмотра не было и мы спокойно передвигались по территории госпиталя. При этом мы легко могли при желании перелезть через ограждение и дать стрекача, но такие чрезвычайные происшествия случались крайне редко. Не зря ведь у нас сразу забирали армейскую форму – в пижаме далеко не убежишь. А те кто не желал возвращаться в часть обычно косили под психов. Например, глотали иголку обмотанную бинтом и заявляли об этом медсестрам, вскрывали себе вены или бились башкой об стену. После этого они переходили в «здание психов» и через месяц-два полной изоляции уезжали домой. Врачи четко просекали симулянтов, но старались их не разоблачать. Зачем держать человека, если он служить не хочет? Вдруг, убьет еще кого. Лучше сделать вид, что поверил в психическую ненормальность и отправить бедолагу домой, а взамен в армию других солдат пришлют. Думаю, что реальных неадекватов и симулянтов там было примерно поровну. Иногда я наблюдал в окошко столовой довольно замечательные картины. У психов был полный карантин, поэтому с куревом у них было очень тяжело. Когда под их зарешеченными окнами, выходящими на проезжую часть, проходили редкие дымящие сигареткой прохожие горожане, то, как правило, из окон второго этажа просили дать закурить. Если сердобольный прохожий останавливался и недоуменно вопрошал каким образом он может передать сигарету, то почти сразу из окна вылетала пустая пачка привязанная бечевкой. Прохожий клал туда одну или несколько сигарет и пачка начинала свой путь наверх. Но неожиданно из окна первого этажа выскакивала чья-то длинная лапа и мгновенно совершала перехват. После этого на целый час возникала ожесточенная перебранка между обитателями первого и второго этажей, а спустя некоторое время все повторялось заново. Верхние постояльцы прекрасно понимали уязвимость своей невыгодной стратегической позиции и, дабы подстраховаться, выделяли на подъем пачки самого длинного парня, крепко держа его за ноги. Но и нижние наглые перехватчики поступали аналогичным способом. Данное зрелище мне надоело наблюдать уже через день и в дальнейшем на существование психов по соседству я не обращал никакого внимания.

Первые несколько дней в больнице я наслаждался тишиной и покоем, возможностью безмятежно валяться на койке без надрывных вскриков, типа «РОТААА… ПОДЪЕЕЕЕЕМ». Через пару дней мне это ничегонеделание ужасно наскучило и я стал подыскивать себе занятия для провождения досуга. В палате валялась засаленная колода карт, но мои соседи были довольно меланхоличны и игра в карты с ними быстро успевала наскучить. Но наше сонное царство просуществовало недолго. Лишь до того момента, как к нам прибыл Колян. Николай – это был здоровенный детина с громовым голосом и заражающим всех оптимизмом. Я и сам не маленький. У меня рост за сто восемьдесят, но Коля был намного выше и шире. За прошедшие с тех дней пятнадцать лет я никогда больше не встречал подобных ему людей. Больше всего он походил на героя старого советского фильма «Александр Невский». Если вы его смотрели, то попробуйте представить себе, что такой человек постоянно находится с вами в одном помещении. От звука его громового голоса незнакомые люди нервно вздрагивали и оглядывались. Несмотря на свои внушительные габариты, он был в постоянном движении, как гигантский волчок. Через полчаса после прихода в нашу палату он уже был со всеми на ты и дружески хлопал меня по спине. От пары таких дружеских похлопываний у меня вся накопившаяся мокрота из легких вылетела и я даже перестал кашлять.

– Знаешь, чем отличается пессимист от оптимиста? – спросил он меня. В ответ я лишь отрицательно помотал головой.

– Пессимист вечно ноет, что жизнь – дерьмо и хуже не бывает. А оптимист ему отвечает, что бывает-бывает… – и Колян заливался звучным хохотом.

Завидев карты, он предложил сыграть в дурачка. Через полчаса игры я спросил его: знает ли он правила игры в «Три палки»? Тут он заявил, что это его любимая игра и предложил всем собравшимся в палате сыграть в «Три палки» с наказульками. Для незнакомых с этой карточной игрой я правила объяснять здесь не буду. Достаточно сказать, что самая захватывающая часть игры – это те самые наказульки. Смысл в следующем. Проигравший партию загадывает любую карту из колоды и вытягивает карты по одной. Когда он вытянет искомую карту, то наказание сразу прекращаются, а до тех пор его будут наказывать той самой – все увеличивающейся по карте колодой. По нашим правилам при вытягивании дамы проигравший получал пощечину накопившейся стопкой не угаданных карт. Отмечу, что получить пару раз со всей дури стопкой из двух-трех десятков карт довольно неприятно. Аналогично, за короля следовал удар колодой по кончику носа, за туз – колотуз (резкий удар нижней частью сжатой в кулак ладони по макушке), за валета – фофан по лбу и т. п. В первый розыгрыш проиграл сам Коля и стоически вынес свою порцию наказулек. Пощечины, щелбаны и фофаны не производили на его, словно высеченном из мрамора, лице никакой негативной реакции. Наоборот, он смеялся, подзуживал ударить посильнее и казалось, что он получает неподдельное удовольствие. Но в следующую партию проиграл Андрюха и я остолбенел, когда вытянув червонного валета от резкого, как вспышка молнии, фофана Коляна Андрюха рухнул на пол вместе со стулом. Все замолкли. Я часто играл в своем дворе в эту карточную игру и тысячи раз видел, как ставят проигравшим фофаны, но чтобы трезвый человек упал от фофана на пол вместе со стулом – такого я не видел больше никогда. На свою беду загаданная Андрюхой карта оказалась на самом дне колоды и экзекуция продолжалась еще долгие полчаса. Когда она закончилась, я встал в полной тишине и пробормотал чужим, вязким голосом о том, что меня ждут в столовой и нам нужно идти за едой в главный корпус. Выйдя за порог и закрывшись на ключ в буфете, я подглядывал в замочную скважину как из палаты под разными предлогами выходят все остальные и приговаривая, что им нужно сходить в туалет, выйти покурить, идти на капельницу, разбегаются в разные стороны. Коля тщетно уговаривал всех продолжить игру, но никто больше не соглашался. Из палаты не вышел только Андрей, но вряд ли он хотел взять реванш. Думаю, что он просто лежал на койке в шоковом состоянии, но проверять свою догадку я, конечно, не стал.