Письмо из Италии (сборник) - Владимир Владмели
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чтобы не потерять квалификацию.
Эта сцена повторялась несколько раз и когда Илья уже начал нервничать, Гена сказал:
– Пошли в сквер, покупки посмотрим.
– Какие к чёртовой матери покупки? Из-за тебя мы только время потеряли.
– Не горячись, Илюша, не горячись. Спешка нужна только при ловле блох, да и то в военное время.
Они сели на свободную скамейку, Гена положил на колени свою сумку и стал вынимать из неё куски сыра и батоны колбасы.
– Так ты?..
– Что?
– Ты, – Илья сделал паузу, – ты…
– Я беру компенсацию за Крылья Советов.
– Какие Крылья Советов?
– Ты даже этого не знаешь, деревня, а ещё говоришь, что из Ленинграда.
– Из Москвы, – автоматически поправил Илья.
– Всё равно, одинаковые лохи. Слушай сюда, как говорят у нас в Одессе. До начала русской эмиграции итальянцы выбрасывали куриные крылышки как отходы, но когда увидели, что мы их подбираем, стали их продавать. Сначала за бесценок, потом всё дороже и дороже. А теперь они просто оскорбляют мои патриотические чувства, когда кричат, что продаются Крылья Советов. Ты ведь и сам это слышал. Ну, скажи, слышал?
– Да.
– Так что бери свою долю и скажи спасибо.
– Свою долю возьму, а спасибо говорить не буду, да и в игры эти больше играть не хочу.
– Тогда тебе придётся сумку с продуктами сторожить, а то она мне работать мешает, – сказал Гена, – а пока, раз уж мы всё равно на скамейку сели, давай перекусим. Он достал перочинный нож, сделал сэндвичи, положил их на салфетку и протянул Илье. Потом он посмотрел по сторонам и добавил, – не люблю я всухомятку есть, пойду, сок возьму. Ты какой хочешь?
– Я обойдусь, – ответил Илья, прикидывая свои финансовые возможности.
– Не бойся, говори какой, я угощаю.
– Мне всё равно.
– Подожди.
Гена подошёл к автомату, засунул в отверстие для монет согнутую в виде крюка проволоку, легонько ударил по боковой стенке, выбил банку сока, повертел её в руках, потом таким же образом выбил ещё три банки и, вернувшись к скамейке, поставил их рядом с бутербродами. Получилось у него это так быстро, что никто, кроме Ильи ничего не заметил.
После обеда одессит пошёл на промысел, а Илья лёг на лавочку и положил сумку под голову.
…Разбудил его вопрос Гены:
– Эй, соня, где продукты?
Илья сунул руку под голову, но там были какие-то старые тряпки.
– Украли, – сказал он, садясь и потягиваясь, – это нас Бог наказал.
– Меня наказывать не за что, а если ты такой грешник, то проверь на месте ли у тебя кошелёк.
Илья сунул руку в карман, потом в другой и побледнел.
– У меня там были деньги на весь месяц, Надя меня убьёт.
– Правильно сделает, нечего рот разевать, это тебе не Ленинград, итальянцы работают не хуже наших, с ними надо держать ухо востро.
– Пошёл ты со своими советами.
– Я и ходил, пока ты здесь ушами хлопал, проверял итальянцев на вшивость. Вот, смотри, – он достал кошелёк Ильи и зажал его между большим и указательным пальцем.
– Свинья, – сказал Илья, вырывая кошелёк.
– Ну вот, уж и пошутить нельзя, – ответил Гена, наклоняясь и вытаскивая из-под лавки сумку с продуктами.
– Шути с кем-нибудь другим.
– Ладно, я тебе за причинённое беспокойство кусок сала дам.[5]
Они вошли в метро и сразу же им бросился в глаза невзрачно одетый мужчина со скрипкой в руках.
– Наш человек, – сказал Гена.
– Откуда ты знаешь?
– У него же печать на лбу.
Они подошли к музыканту, но ещё до того как успели с ним заговорить, он положил скрипку на плечо и заиграл. Около него быстро собрались люди и когда толпа была уже достаточно большой, он эффектно закончил пьесу. Слушатели захлопали и стали бросать ему деньги. Через несколько секунд подошёл поезд и все разошлись.
– Ты не из Одессы? – спросил скрипача Гена.
– Нет.
– У нас тоже есть хорошие исполнители, один даже в «Гамбринусе» играл, Сашкой звали, может, слышал?
– Меня тоже Сашей зовут, но я в Москве учился, у профессора Шульмана.
– Надо же, и я у Шульмана учился, – сказал Гена, – тоже профессор в своём роде.
– Может родственник?
– Вряд ли.
– А чем он занимается?
– Он, – Гена сделал неопределённый жест рукой, – он артист оригинального жанра. Специалист высочайшей квалификации. Импровизировал на ходу и зрители никогда не знали, чем закончится очередной его номер. Теперь таких уже не осталось. Впрочем, что я говорю, ты тоже хорошо играл, я бы тебе с удовольствием заплатил, но у меня только 10 миль одной бумажкой.
– Я тебе сдачи дам.
– Давай, – обрадовался Гена, – я положу десять, а возьму шесть, ты не обидишься?
– Можешь даже взять семь.
– А восемь?
– Бери, сколько хочешь.
– Вот этого моему приятелю говорить нельзя, – предостерёг скрипача Илья, внимательно наблюдая за одесситом. Проследить за ним было невозможно и когда они сели в поезд, Илья спросил:
– Сколько ты взял?
– Десять миль.
– Не больше?
– Нет.
– Зачем же надо было дурака валять?
– Хотел человеку удовольствие доставить. Для нас, артистов, деньги – это мелочи, самое главное – признание зрителя. Тебе этого не понять.
– Почему это не понять? Я тоже музыкой занимался, несколько лет с ансамблем выступал.
– Тебе за это платили?
– Конечно.
– А чего же ты здесь теряешься?
– У меня гитары нет.
– Я дам тебе свою.
– У тебя-то она откуда?
– Для дела нужна была, а продать её я не успел, так что возьми, попользуйся.
Илья промолчал.
– Бери, чудак, я чувствую, что базарная часть твоей натуры недоразвита и на рынке ты много не заработаешь, а с гитарой у тебя есть шанс.
Всю дорогу до дома Гена уговаривал Илью, а в Травояниках сам принёс ему гитару.
Илье действительно не хотелось торговать. Да и что он мог выставить на продажу? Грубо размалёванные шкатулки и дешёвую посуду в псевдорусском стиле.
На следующий день он поехал в Рим, выбрал оживлённое место и стал исполнять русские романсы. Прохожие замедляли шаг, некоторые даже останавливались, но ни толпы, ни аплодисментов, ни гонорара не было. Пел он с перерывами почти весь день. После концерта, к нему подошёл нищий и энергично жестикулируя, начал что-то говорить. Илья только развёл руками, показывая, что ничего не понимает, тогда нищий, проспавший всё его выступление, заложил два пальца в рот и изо всей силы подул, но вместо свиста из его беззубого рта вылетели какие-то шипящие звуки пополам со слюной. Самолюбие Ильи было уязвлено, физиономия оплёвана и ему оставалось только утереться и поехать домой. Рассказывать жене о своём фиаско он не стал, а Гена к его провалу отнёсся философски.
– Не расстраивайся, – сказал он, – ты ещё легко отделался. Меня после неудачного выступления зрители вообще ногами били и неизвестно как бы всё закончилось, если бы не профессор Шульман.
– А что он сделал?
– Он сыграл роль народного дружинника и попросил пострадавших пройти в отделение милиции для дачи показаний.
– А они?
– Разбежались как тараканы.
– Зря, – сказал Илья, возвращая гитару.
– Значит, ты не будешь больше петь?
– Нет.
– Тогда приноси своё барахло на рынок, я научу тебя торговать.
– Ген, а может ты у меня оптом всё купишь? Я тебе за полцены продам. Всё равно мне скоро придёт разрешение на Америку.
– Придёт – куплю и не за полцены, а за треть, а завтра приходи на рынок.
– Завтра не могу, мы с Надей в Помпеи едем.
– Приходи когда отпомпеишься.
* * *Экскурсия была шоком и для Нади и для Ильи. Они увидели цивилизацию, которая ничуть не уступала современной. У жителей города, погибшего от землетрясения два тысячелетия назад, были бани и пекарни, гончарные мастерские и уличное освещение, водопровод и канализация. Около входа в здания в камнях тротуара были проделаны дырки, чтобы можно было привязать лошадей. Помпеяне соорудили прекрасный стадион для традиционных видов спорта и ещё один, для гладиаторов. Строения гармонировали с окружающим ландшафтом и создавали удивительный ансамбль. Уже 2000 лет назад у людей было всё: для нарушителей порядка – тюрьма, а для развлечения законопослушных граждан – театр, сауна и публичный дом. У входа в это заведение стояли эротические скульптуры, а внутри на стенах красовались порнографические фрески. Интерьер полностью соответствовал назначению. В каждой комнате посетителей обволакивал дух похоти. Илья и Надя были под таким впечатлением от увиденного, что несмотря на усталость до утра не сомкнули глаз, а на рассвете у них произошла неприятность, с которой Илья и начал письмо брату.
3. Жизнь Ильи Окуня в Советском СоюзеНизкое качество советских контрацептивов и постоянный их дефицит во многом определили жизнь Ильи. Началось это в первый день занятий в институте. Во время лекции у него упал кошелёк, соседка подняла его и внимательно обследовав, прошептала:
– У тебя там нет ни одного презерватива.