Оранжевая рубашка смертника - Сергей Зверев

Полковник Сидорин в песочного цвета летнем обмундировании стоял возле экрана с указкой и комментировал изображение. В отдельном модуле штаба, отведенном военной разведке, шла речь об одном из командиров повстанческих оппозиционных отрядов Гиясе Турае, прославившемся тем, что он часто самолично казнил заложников, пленных. И делал это всегда на камеру, глумливо позируя чувством безнаказанности. В средствах массовой информации многих стран Гияса Турая стали называть Гияс-Палач.

Капитан Котов смотрел на экран, где одетый в черное Гияс Турай разглагольствовал о том, что продажные европейские и американские политики и толстосумы вынуждают его делать то, что он делает – вести непримиримую борьбы за свою родину. А заодно они вынуждают его резать головы заложникам, демонстрируя этим свою преданность воле Всевышнего.

Взмах ножа, и тело, одетое в оранжевый балахон, падает к ногам палача, кровь толчками бьет из распоротой артерии на шее. Это уже восьмой кадр, который демонстрировал командирам своих оперативных групп полковник Сидорин. Майор Стрельников курил и щурился, глядя на сцены убийства. Капитан Белобородов чуть постукивал пальцами по крышке стола. Выглядело это нетерпеливым жестом офицера, который только и ждет команды броситься на поиски этого вурдалака.

– Прошу обратить внимание, – говорил полковник, – на постановку его руки во время нанесения смертельной раны.

– Левша, – констатировал Котов. – И еще у него какая-то травма локтевого сустава.

– Он весь какой-то травмированный, – проворчал Стрельников. – И шея у него плохо поворачивается.

– Молодцы, – похвалил Сидорин, – заметили. Скорее всего, это последствие ранения, полученного палачом два месяца назад, когда он попал под наши бомбы на одной из баз здесь, в Латакии.

– Я понимаю, Михаил Николаевич, – сказал Белобородов, – четкого изображения у нас нет, только в маске или размытые кадры фиговой съемки. Но, может, поймать парочку тех, кто его лично знал, да составить с ними фоторобот.

– Нет времени, мальчики, – покачал головой полковник. – Приказ получен ликвидировать его срочно. Но желательно взять живым и передать властям для справедливого правосудия.

– Если говорят «желательно», – вздохнул Котов, – то это следует воспринимать как приказ.

– Следует, – кивнул полковник и снова повернулся к экрану, на котором Турай был снят во время разговора с соратниками, затем запечатлен идущим с группой товарищей, потом идущий один. – Всмотритесь в эти кадры. Видите, как он чуть сутулится во время ходьбы. Так сутулятся очень высокие люди, но рост Турая не более ста восьмидесяти сантиметров. Причина в нарушении осанки, возможно, из-за занятия, связанного с долгим сидением за столом. Он был чиновником в сельскохозяйственном департаменте. Только потом, когда начались волнения, вдруг проявил свою гнусную натуру.

– Ну, понятно, – вздохнул Котов и пододвинул к себе карту на столе. – Тогда я возьму со своими ребятами южную часть провинций Хама и Алеппо. Я здесь работал и знаю местность.

– Не думаешь, что Турай давно уже в самом городе? – спросил Белобородов, склоняясь к карте. – Если сейчас начнется наступление на севере Латакии и с юга перебросят сюда пару танковых батальонов, то Алеппо возьмут штурмом за неделю. Наш клиент, скорее всего, спрячется в городе.

– Мне кажется, он не дурак, – покачал головой Стрельников, туша окурок в пепельнице. – Из всего, что мы о нем знаем, он не дурак. Зачем ему в капкан лезть?

– Я согласен с Олегом, – подойдя к столу, сказал Сидорин. – Невооруженным глазом видно, что сирийским войскам надо срочно занимать пространство вдоль турецкой границы, чтобы перекрыть поток помощи с территории Турции боевикам.

– Да, – ухмыльнулся Котов, – это и козе понятно. Этот Турай – парень хитровыкрученный. Он рисковать не любит. Такие вот, которые с садистскими наклонностями, очень любят жить и всегда отличаются здоровой и расчетливой трусостью. Когда армия Асада подойдет к Алеппо, Турай будет не по ту сторону, а по эту от линии соприкосновения сил. Где-нибудь на берегах озера Расум.

Сирия, провинция Алеппо, западнее города Эль-Хаммам

Наползали сумерки. Самое неудобное время для наблюдения на расстоянии. Ночной бинокль еще не поможет, а в обычном все начинает сливаться с серым цветом камней, машин, людей. И даже небо здесь с наступлением сумерек начинает казаться серым.

Котов лежал на холме, раздвинув ветки куста, и смотрел вниз, где в двух километрах в развалинах давно брошенного селения копошились люди. Их было не очень много, всего человек двадцать. И еще двое заложников, причем одна из них – женщина. Котов не сомневался, что эта группа и есть те люди, за которыми он охотился. Гияс Турай, приезжавший в Алеппо по каким-то своим делам, возможно, для встречи с кем-то из высокопоставленных командиров вооруженной оппозиции, именно здесь, если это был действительно он, остановился на ночлег. И в последней машине его колонны оказалось, как догадался Котов, двое заложников, две жертвы, которым только что бросили оранжевые балахоны. Значит, на рассвете их казнят, это было очевидным. И значит, этой ночью нужно Турая брать.

– Ну что они там? – К Котову подполз его заместитель, старший лейтенант Белов, и улегся рядом с биноклем. – Черт, не видать ничего. Они что, этих к казни готовят?

– Похоже на то, – отозвался командир.

– Обидно будет, если мы дело сделаем, а это окажется не Турай. Куда нам с освобожденными пленниками деваться? Это же такая обуза. Ладно бы, оба мужиками были, а то бабу еще с собой таскать придется.

– Грубый ты, Белов, – усмехнулся Котов, положив руки под подбородок. – Не видишь и не ценишь прекрасного. Баба! Женщина… к тому же, может, и красивая. Журналистка, скорее всего.

– Кстати, о красоте, командир, – пряча улыбку, заметил Белов. – Почему мне на помощь никогда красивые девушки не бросаются, а за тобой Мариам вон как тогда под Сурумом сиганула.

– Фу, – поморщился Котов и несколько раз провел ладонью по своим коротким светлым волосам, чуть взъерошив их. – Как-то ты, Сашка, о возвышенном и в таких выражениях. Сиганула!

Белов хорошо знал своего командира. И это движение ладони по волосам… Так капитан делает всегда, когда смущен, когда напряженно размышляет, ищет ответ, планирует операцию. Чего это он по вихрам себя гладит, если к Мариам равнодушен. Половину ночи он под разбитым БМП с ней сидел, а она первая бросилась через простреливаемую зону к нему, узнав в неизвестном Котова через оптический прицел снайперской винтовки.

– Вообще-то она хорошая девчонка, – проговорил он в пространство. – Только странная какая-то. И из группы снайперов чем-то неуловимо выделяется.

– Тем что она русская, – неожиданно ответил Котов.

Белов поперхнулся, откашлялся в кулак и с недоумением уставился на командира:

– Не понял. Как это, русская? В каком смысле?

– Наполовину русская, – тихо засмеялся Котов, снова поднося бинокль к глазам и разглядывая лагерь боевиков среди полуразрушенных стен старого поселка. – Ее отец, контр-адмирал Назими, в молодости учился у нас в Питере в Военно-морской академии.

– И нашалил? – многозначительно спросил Белов.

– Почему же сразу «нашалил»? – спокойно возразил Котов. – Встретил русскую девушку, женился на ней. А когда пришло время возвращаться на родину после окончания, она уехала с ним. Обычная история для иностранных студентов, курсантов и слушателей академий в нашей стране. Любовь, она знаешь, цвета кожи и этнической принадлежности не видит.

– И ты, я вижу, тоже тяготеешь к Мариам, невзирая на этнические различия.

– Да ладно тебе, – как-то очень поспешно ответил Котов. – Просто… мы с ней просто друзья. К тому же она мне жизнь спасала.

– Ну да, – покивал Белов головой, – ну да. А мать-то скучает, наверное, по землякам. Мог бы и навестить, сделать приятное. Оба из Питера…

– Нет у нее матери, Сашка. Умерла лет пятнадцать назад. Назими для нее и отец, и мать. Знаешь, какие у них трогательные отношения с отцом? Мы когда там под БМП с ней лежали, она много чего успела рассказать о себе. У них с отцом просто какая-то связь мистическая.

– Это как?

– Представляешь, у него номер флотского кортика заканчивается цифрами, которые совпадают с датой ее рождения. Она говорит, что не может погибнуть на войне, потому что ее защищает сила оружия ее отца.

– Да, бывает, – вздохнул Белов и приложил следом за командиром к глазам бинокль. – Ни черта ведь не видать. Придется еще минут двадцать ждать, когда основательно стемнеет, чтобы использовать ночную аппаратуру.

– Подождем, – спокойно отозвался командир. – Ночь длинная. Все равно атаковать будем под утро. Часика в четыре. Предложения есть?

– А как же, – с готовностью ответил Белов. – Поскольку близко подойти нам даже в темноте не удастся по открытой местности, мы подползаем на расстояние метров двадцати и замираем. Одна группа с восточной стороны, вторая – с западной. Снайперы блокируют транспорт на случай, если кто-то вырвется к машинам и попытается уехать. Ну, и дорабатывают на местности особенно ретивых и тяжело вооруженных. Начинаем с Лысакова. Лишай отвлекает внимание часовых ослиными криками – он отменно умеет это изображать, два Макса подбираются с восточной стороны, одним броском преодолевают расстояние и завязывают схватку. Снайперы кладут оставшихся часовых, западная группа атакует со своей стороны.