Жанна д’Арк. Святая или грешница? - Вадим Эрлихман

Поскольку ключ к спасению страны лежал в области военных побед, девушка должна была проявить себя именно там. История услужливо предоставила примеры: например, библейская пророчица Дебора, которая, по легенде, вела войско евреев в сражение. Или «дева-воин» Камилла из поэмы Вергилия. Или богатырши старинного эпоса, вроде Брунгильды из «Песни о Нибелунгах». Но самым, пожалуй, ярким примером были амазонки античных мифов — таинственные женщины-воительницы, жившие где-то у края мира. Им приписывали стойкость в битве, ненависть к мужчинам и презрение к привычным женским занятиям, а заодно и к красоте — вспомним хотя бы их обычай выжигать себе правую грудь, чтобы она не мешала стрелять из лука («амазонки» по-гречески и значит «безгрудые»)[1]. Утвердившийся в европейской культуре архетип «амазонки» требовал от женщины, приверженной мужским занятиям, подчеркнутой асексуальности или даже мужеподобия, а также отказа от секса и рождения детей. Именно этот архетип восприняли многие образованные женщины Нового времени — так называемые «синие чулки», — а потом и феминистки, боровшиеся за равноправие.

Можно ли причислить Жанну д’Арк к типу «амазонки», который средневековые книжники называли virago (дева-воин)? С одной стороны, да — об этом говорят ее равнодушие к сексу, к женским нарядам и украшениям, а также явная склонность к мужской одежде и занятиям. Тем же отличалась, среди прочих, шведская королева Кристина (1626–1689), страдавшая, по мнению ученых, «синдромом Морриса» избытком мужских гормонов, который в крайней форме ведет к гермафродитизму. Некоторые считают Жанну именно гермафродитом на основании того, что ей были свойственны такие «мужские» качества, как смелость, решительность и незаурядный ум. Но эти качества присуши многим женщинам, которых при этом никто не подозревает в измене своей природе. Что касается мужеподобия или некрасивости Жанны, то об этом писали только враждебные ей (в первую очередь английские) авторы, в то время как другие не раз сообщали и о ее миловидной внешности, и о сугубо женских (как тогда считалось) свойствах ее натуры — милосердии, жалости, смирении.

Однако эти свойства были присущи не только женщинам, но и монахам, в первую очередь монахиням. Именно монашеский идеал вдохновлял Жанну и сдерживал в пылу боя ту ярость, которая тоже была ей свойственна. Можно сказать, что амазонка и святая боролись в ней всю жизнь, примирившись только в конце, когда ее доблесть могла выразиться только в терпеливом переживании физических и моральных мучений. Но святую с амазонкой сближало и другое: неприятие плотской любви и супружества, отождествляемых первой с грехом, а второй — с позорным подчинением мужчине. Некоторые романисты (и особенно романистки) вкладывают в уста Жанны мечты о том, что после свершения исторической миссии она вернется домой и мирно заживет там с каким-нибудь пастухом. Это невозможно по определению: спасительнице Франции, которая командовала целыми армиями мужчин, не подходили ни один жених, ни одно обыденное занятие. Она не нашла бы покоя ни в монастыре, ни в королевском дворце с царящими там интригами и пустыми забавами. Как это ни печально, героическая смерть была единственно возможным завершением ее карьеры.

Те, кто считает Жанну свирепой мужеподобной воительницей, забывают, что в сражениях она почти не брала в руки меч, так как держала дарованное ей королем знамя — как она объясняла, чтобы никого не убить. Известны ее жесткие слова и меры (а как без них поддерживать дисциплину в армии наемников и прочего сброда?), но нет ни одного жестокого поступка — иначе на суде в Руане непременно вспомнили бы об этом. Зато мы знаем, что она постоянно молилась и каждое свое действие соотносила с христианскими заповедями. Правда, религиозность ее не вполне правоверна (что с радостью отметили руанские судьи), но это понятно — откуда девушке, тем более неграмотной крестьянке, знать богословские тонкости? Она верила так, как верили ее родители и соседи, жители захолустного франко-германского пограничья. В связи с этим часто вспоминают о Дереве фей, у которого Жанна в детстве водила с подругами хороводы. На этом основании любители «таинственного» считают ее поклонницей древних языческих обрядов, которые будто бы сохранялись в Европе еще много веков после прихода христианства. Тем самым сторонники этой версии вольно или невольно подтверждают лживые обвинения тех, кто отправил Орлеанскую Деву на костер вслед за многими тысячами мнимых «ведьм».

На самом деле в словах и поведении Жанны невозможно найти чего-то выходящего за рамки церковной доктрины. А ее стремление бороться против врагов Франции, которых она считала и врагами веры, с оружием в руках, восходит к сугубо христианским образам архангела Михаила и самого Христа («не мир пришел Я принести, но меч»). Конечно, их принято считать мужчинами, но разве ангельская и тем более божественная природа не устраняет половые различия? Жанна вполне могла считать, что крепость веры и готовность поднять меч в ее защиту могут быть присущи не только мужчинам, но и женщинам. В этом ее убеждали библейские образцы — уже упомянутая Дебора, Юдифь, Иаиль.

Жанна д'Арк. Художник Дж.-Ж. Миллес

Однако в той же Библии были и другие героини, вроде Эсфири, Далилы, Иродиады, добивавшиеся не меньших результатов традиционно женскими средствами — хитростью и обольщением. И не только в Библии: «второй Жанной д’Арк» часто называли фаворитку Карла VII Агнессу Сорель, которая мягко, но настойчиво влияла на нерешительного короля, что во многом помогло французам победоносно завершить Столетнюю войну. Таких женщин мировая история знает немало, и их пример вполне мог оказаться соблазнительным для Жанны (тем более, что Агнесса тоже была дочерью простолюдина). Но она выбрала бесконечно более трудный и опасный путь, совершив то, что даже сегодня, не говоря уже о XV веке, кажется настоящим чудом. Этого нельзя было достичь без горячей веры монахини, отваги амазонки и практического ума истинной женщины. Сочетание этих качеств сделало Жанну уникальным явлением мировой истории, несводимым ни к одному из объяснений, вновь и вновь предлагаемых историками, психологами, писателями — всеми, кого продолжает волновать загадка Орлеанской Девы[2].

Глава первая

ДОМРЕМИ

Принято считать, что Жанна родилась в 1412 году. Называют даже точную дату — 6 января. Однако в то время мало кто из незнатных французов знал день своего рождения, да и год часто указывали приблизительно. Жанна не была исключением: во время первого допроса в Руане (21 февраля 1431 года) она утверждала, что ей 19 лет, а на следующий день говорила, что не знает своего точного возраста. При дворе Карла VII она заявила, что ей трижды семь лет, что делает годом ее рождения 1408-й. Та же дата указана в декрете папы Пия X от 6 января 1904 года, причислившем Деву к лику блаженных. Видевший ее в плену бургундский хронист Ангерран де Монстреле писал, что ей «около 20 лет или чуть больше». Эта неразбериха показывает, что точного возраста Жанны не знал никто, включая ее саму. Что касается ее дня рождения, то его, как нередко случалось, приурочили к популярному церковному празднику — в данном случае Богоявлению, которое католики праздновали как день поклонения младенцу Христу легендарных царей-волхвов. Впервые эту дату упомянул еще в 1429 году придворный Персеваль де Белленвилье в письме герцогу Миланскому, но вряд ли он знал то, что не было известно самой Жанне.

Если дату ее появления на свет никто не знает, то место рождения известно всем — это деревня Домреми во французской области Лотарингия, недалеко от города Вокулёр. Деревня, название которой происходит от имени крестителя франков святого Ремигия (дом, то есть «господин», Реми — обычное обращение к святому), находилась на крайнем северо-востоке тогдашней Франции, в долине реки Мез (Маас). Протекавший через деревню ручей делил ее между двумя государствами: северная часть принадлежала Франции, перейдя к ней в 1284 году вместе с графством Шампань. Ее непосредственным владельцем был рыцарь Жан де Бурлемон, замок которого находился неподалеку. Южная часть считалась владением герцогства Лотарингского, а управляла ею Жанна де Жуанвиль. Деревню правильнее было называть селом, поскольку в ней находилась старинная церковь Сен-Реми, в которой крестили Жанну, — каменная крестильная купель сохранилась, хотя саму церковь не раз перестраивали.

Сохранился и дом Жанны — крепкое каменное строение XIV века, на первом этаже которого находилась горница с примыкающей кухней, а на втором три спальни. Рядом — хлев, сарай, небольшой садик. Семья слыла небедной, да и вообще в Домреми бедняков было мало: в плодородной долине Меза хорошо росли пшеница, овощи, фрукты, а окрестные луга кормили обильное поголовье коров, коз и свиней. Окружавший деревню густой лес в изобилии снабжал крестьян дичью и топливом. В советской литературе говорилось о тяжком угнетении народа во Франции того времени, но это явное преувеличение. После крестьянских войн XIV века крепостная зависимость во многих областях ослабла, крестьян перевели с барщины на менее обременительный оброк. Жители северной половины Домреми, где находился дом Жанны, считались лично свободными и платили подати сеньору Бурлемону и короне. В южной, лотарингской части жили крепостные, которым приходилось тяжелее, но и они были не такими уж угнетенными. Во всяком случае, ни одного восстания против феодалов в деревне не зафиксировано.