Пропавший в песках - Вл. Гаков

Роман немедленно завоевал обе высшие премии жанра, «Хьюго» и «Небьюлу», и вошел в анналы лучших произведений фантастики второй половины XX века. Чуть позже читатели журнала «Locus» назвали «Дюну» лучшим НФ-романом всех времен. Это, вероятно, преувеличение. Но то, что без «Дюны» любой такой список «лучшего» окажется досадно неполным, отрицать невозможно.

К счастью, сегодня нет нужды подробно пересказывать сюжет этого великого во всех смыслах романа. Он действительно велик — если считать не только страницы и печатные знаки, но и смыслы, сюжетные линии, героев и оригинальные, запоминающиеся детали и находки. Галактическая империя — что любопытно, скроенная не по западному образцу, а с явным «исламским» колоритом. Песчаная планета Арракис (Дюна) с ее уникальной экосистемой. Гигантские черви. Таинственное Снадобье. Космическая Гильдия, навигаторы которой, генетически трансформированные под воздействием Снадобья, способны сворачивать пространство-время. Дворцовые интриги и феодальные распри. Атрейдесы и Харконнены. Люди-компьютеры (ментаты). Жители пустыни — фремены. Пророчество о Мессии. Наконец, он сам — изгой, харизматичный вождь, сверхчеловек, пророк… Все это и многое другое оказалось органично соединено в гигантских размеров фреску.

Среди целого веера глубоких и неординарных идей, проводимых Гербертом в «Дюне», хочется отметить одну, актуальность которой, на мой взгляд, за прошедшие сорок лет только возросла.

Писатель неоднократно возвращается к мысли о том, что сознание человека постоянно балансирует на опасной грани, перейдя которую, рискуешь кануть в бездну, тьму, абсолютное «ничто». И наибольшую власть над собой, другими людьми, обстоятельствами, даже над Временем обретет лишь тот, кто в состоянии лавировать на этой тонкой, ускользающей грани, подобно искусному танцору, едва касающемуся ногами пола. Важно суметь удержаться, не свалиться в омут безумия, бессознательного, откуда обратной дороги нет, — и в то же время не поддаться малодушному искушению отойти от опасной грани подальше, предпочтя ей куда более комфортное состояние «нормы». Спокойное, прогнозируемое, не грозящее никакими опасными откровениями — но и прекрасными тоже! Потому что, считает Герберт, чем больше человек соприкасается с опасностями Неизвестного, тем большие горизонты открываются перед его разумом.

Пауль Атрейдес, «прозрев» и став духовным лидером Муад’дибом, побеждает в кровавой галактической игре еще и потому, что вовсе не стремится достичь того, о чем мечтают все политики — фантастические и реальные. В сущности, Муад'диб не творит Историю, тем более не управляет ею, но, подобно опытному пловцу, учится миновать ее опасные водовороты, запруды и омуты — с ее же помощью! Неслучайно так важен для автора эпизод с обрядом инициации — первой попыткой молодого лидера фременов оседлать гигантского червя. Ведь червь не просто отвратительное и опасное чудовище, но и существенный элемент экологии, религии и культуры Арракиса. По сути — символ двуликой и неодолимой Природы. С Историей, по Герберту, — та же штука.

Загадки и той, и другой можно лишь разгадать, но нельзя контролировать, окончательно сведя к понятному и привычному обыденному круговороту. Пауль Атрейдес осознал это. И выиграл. В то время как все остальные игроки галактической партии (падишах-император, клан Харконненов, монополист космических перевозок — всесильная Гильдия и даже казавшаяся архимудрой религиозная секта Бене Джессерит) — все стремятся управлять, контролировать ситуацию, извлекая из нее прибыль и сводя свой собственный риск к минимуму.

А по Герберту, нет ничего более полярного, чем экология (понимаемая как адаптация к окружающим условиям) и политика. Это один из главных уроков «Дюны». Сам автор, по-видимому, в полной мере усвоил его еще в бытность свою репортером, наблюдавшим за тем, как ученые приспосабливаются к пустыне. Уже тогда он понял, что люди должны научиться жить ВМЕСТЕ с пустыней — вместо того, чтобы изменять ее для собственной утилитарной пользы.

Между прочим, один из фундаментальных принципов экологии состоит в том, что экосистема сохраняет стабильность не в ситуации искусственной отгороженности от различных возмущающих факторов, внешних и внутренних, а, наоборот, при наличии их! Стабильность достигается не при полном единообразии, а тогда, когда имеет место такое изобилие «иного», что множество сосуществующих в экосистеме организмов в целях взаимного выживания вынуждены держаться вместе, чтобы противостоять резким изменениям внешней среды.

Чтобы было понятнее, автор «Дюны» быстро переводит стрелки с экологии на политику: все попытки цивилизации обеспечить своих индивидуальных членов надежной системой безопасности и контроля (как всегда, для их же блага) с неизбежностью приближают кризис. По тому что в этом случае цивилизация в целом теряет способность встречать грядущие изменения «лицом к лицу».

* * *

Было бы странно, если бы вслед за такой большой и богатой книгой не потянулся шлейф продолжений-сиквелов. Их ждали все, даже те, кто с подозрением относится к многотомным сериалам. Оставался вопрос, где и когда Герберт остановится. Не остановился…

Второй роман «Мессия Дюны» (1969) вышел, по общему мнению, слишком «промежуточным» и невнятным и в итоге малоудачным — экология и философия в нем отошли на второй план, уступив место дворцовым интригам, заговорам, борьбе за власть. А затем произошел обвал, о коем втайне грезит каждый американский писатель: третья книга, «Дети Дюны» (1976), повествующая о наследниках Муад'диба, стала общенациональным бестселлером. «И заверте…», как писал русский сатирик Аверченко.

Последующие книги разраставшегося «дюнного цикла» могли заинтересовать уже не литературных критиков, а, скорее, аналитиков книжного рынка, специалистов по масс-культуре и специфические периодические издания, посвященные жизни «богатых и успешных». И хотя три последних тома, написанных Гербертом на волне коммерческого успеха — «Бог-император Дюны» (1981), «Еретики Дюны» (1984) и «Капитул Дюны» (1985), — разошлись миллионными тиражами и принесли Герберту также миллионы, с литературной точки зрения они не идут в сравнение с первым романом.

Хотя, надо сказать, накопление количества, как учили классики марксизма, неизбежно должно было привести к новому качеству. И привело. Отталкиваясь от богатого «историко-культурного фона», который Герберт, не скупясь, выписывал от романа к роману, группа увлеченных энтузиастов под руководством профессора-филолога Уиллиса Мак-Нелли создала не менее амбициозный труд — «Энциклопедию Дюны» (1984). Этой книге также нет аналогов, потому что написана она «спустя тысячелетия» после тех событий, о которых речь шла в романах Герберта! А в остальном энциклопедия как энциклопедия: терминологические статьи, биографии выдающихся «исторических» деятелей, описания «исторических» событий. Не говоря уже о подробнейшей и тщательнейшей хронологии.

* * *

Когда незадолго до смерти Герберт появился на очередной Всемирной Конвенции гладко выбритым, случился конфуз: автора «Дюны» никто не узнал! Окладистая борода писателя стала таким же научно-фантастическим фольклором, как лысина Кларка, стрелка усов Хайнлайна или роскошные бакенбарды Азимова. Но в этом эпизоде можно углядеть и большее — Герберт-человек так же мало интересовал публику без бороды, как Герберт-писатель — «вне Дюны».

Бороться с рабской зависимостью от джокера, вытащенного однажды из колоды, писатель честно пытался всю жизнь «после Дюны». Но — безуспешно. А ведь он писал отнюдь не одни романы о Дюне. Не шедевры — но и не пустышки-однодневки. Воспитанный в типично американском отношении к художественной литературе (главное — развлечь читателя), Герберт тем не менее помнил слова одного из своих литературных кумиров, американского писателя Эзры Паунда: «Книга тогда заражает нас энергией, если приоткрывает что-то, чего мы до сих пор не осознавали и о чем не подозревали». И по мере сил старался развлечь читателя, но не тривиально, а изысканно, по первому разряду — провоцируя его на мысль.

Например, ему принадлежат одни из самых интересных и серьезных произведений (речь идет об англоязычной science fiction), в центре которых — проблема иного разума. Инопланетного, искусственного, эволюционировавшего «коллективного» и какого угодно — главное, что кардинально отличного от человеческого. В «Зеленом мозге» (1966) это коллективный разум насекомых; в «Сотах Хеллстрёма» (1973) — самом успешном после цикла о Дюне произведении Герберта — «коллективными насекомыми» становятся люди, обитатели подземной евгенической утопии, напоминающей кошмары Евгения Замятина и других великих авторов антиутопии. В романе «Барьер Сантароги» (1968) сверхразум искусственно «выращивают» в изолированной утопии-коммуне. А в дилогии, состоящей из романов «Высеченная звезда» (1970) и «Эксперимент на Досади» (1977), выдвигается еще более дерзкая гипотеза — разумом, оказывается, обладают отдельные звезды во Вселенной!