Киж - Олег Хафизов

КИЖСКОЕ ЧУДОВИЩЕ, благо там есть и подходящее озеро. Но в один прекрасный день редактору областных “Ведомостей” стало не до шуток.

По центральному телевидению промелькнуло сообщение о том, что в

Безднском районе, не так уж далеко от Москвы, экс-директором местного краеведческого музея Олегом Финистом были обнаружены представители неизвестного этноса, говорящие на некоем языке славянской группы, не являющемся ни русским, ни украинским, ни белорусским, но, скорее, смахивающем на болгарский. Представители этого ПЛЕМЕНИ, которое краевед поначалу принял за секту религиозных отшельников, судя по лингвистическому анализу записанных отрывочных фраз, находились в длительной изоляции или в иноязычной среде, со времен Средневековья, чудом не утратив своей самобытности, и вернулись на прародину. Они показались Финисту доброжелательными, миролюбивыми, хотя и замкнутыми людьми. Автора провели тайными тропами в свое благоустроенное селение, щедро угостили вкусной, здоровой, но непривычной пищей, представили КНЯЗЮ и с почетом препроводили.

Лесные люди высоко оценили качество обуви Олега Константиновича и долго рассматривали, пытаясь разобраться в технологии изготовления.

Одежда краеведа (джинсы, рубаха и свитер), напротив, вызвали брезгливость. Особый же фурор произвели очки. Поначалу очки вызвали у них приступы безудержного веселья, а затем глубочайшую задумчивость, доходящую до печали. Во всяком случае, явно или исподтишка представители ПЛЕМЕНИ не могли оторвать от них взглядов, пока Финист не снял их и не дал потрогать каждому присутствующему.

На следующий день Олег Константинович Финист, запасшийся для исследований блокнотом, фотоаппаратом и значками, решил вернуться на место обитания загадочного народа, однако не обнаружил никаких следов пребывания людей.

Разумеется, если бы сам директор местного музея пришел в редакцию

“Ведомостей”, его бы, в лучшем случае, выслушали, как сумасшедшего, загадочно поблескивая очками и незаметно переглядываясь, и отправили подобру-поздорову обратно в глушь. А может, и слушать бы не стали.

Но вот то, о чем, в принципе, было известно, о чем писали и говорили по телефону местные учительницы, милиционеры и трактористы, просочилось в Москву – и превратилось из деревенской бредятины в сенсацию российского масштаба, словно по мановению волшебной палочки сухая горошина вдруг засияла алмазом. Мы без конца пережевывали жалкие события нашего провинциального болота, боясь лишний раз выйти из прокуренного кабинета на улицу, а в каких-то двух часах езды от нас происходят чудеса, о которых не брезгует упоминать ЦЕНТРАЛЬНОЕ

ТЕЛЕВИДЕНИЕ. И после этого мы еще смеем называть себя настоящими профессионалами!

Эту моральную затрещину еще можно было бы стерпеть, если бы события не приняли сногсшибательного оборота. В течение нескольких дней подряд в лесах вокруг Форт-Кижа бесследно исчезли три группы грибников (на самом деле их могло быть и больше). И, что самое таинственное, посланная для наведения порядка милицейская машина словно сквозь землю провалилась вместе со своим малочисленным легко вооруженным экипажем. Это были не шутки, это были криминальные сводки УВД. Тайну военной базы пора было разгадать.

//

Первым архитектурным сооружением города оказалась величественная кирпичная водокачка в виде ручной гранаты, возведенная под углом семьдесят пять градусов в пику пресловутой Пизанской башне. На крыше этого замечательного сооружения, украшающего пустую чистую привокзальную площадь, росла кривая чахлая береза. На избушке почтового отделения висел здоровенный замок, стеклобетонный сарай магазина был на каком-то подозрительно раннем обеде. Зато за углом магазина притаилось кирпичное заведение типа трансформаторной будки

(каковой оно и было в предыдущей жизни) с крупной надписью ТРАКТИРЪ.

На двери трактира была приколота горделивая надпись: “Мы работаем”.

Друзья одновременно схватились за ручку двери и потянули ее на себя.

Дверь открывалась вовнутрь.

Помещение трактира было стилизовано под избу. По стенам висели в рамках старинные фотографии: сестры милосердия в белых передниках и косынках с крестами, три сидящих и два стоящих по бокам гусарских офицера в расшитых рейтузах, венгерках со шнурками и круглых каракулевых шапочках с маленькими султанами, портрет государя с раздвоенной бородой. В правом углу висела глянцевая фотография рублевской “Троицы”, из тех, что недорого продаются в киосках, а перед ней теплилась электрическая лампадка. У левой стены стояли просторный стол, застеленный чистой скатертью, и две деревянные лавки. В углу под иконкой сидел благообразный молодой дед в сером костюме, хотя и без галстука, жидкобородый, русоволосый, в синих очках. Направив лицо вверх, неподвижно улыбаясь и притопывая ногой, он наяривал на гармошке плясовой мотивчик из нескольких нот, который обычно играют наемные гармонисты на свадьбах для забалдевших пожилых гостей. Перед ним выкаблучивалась худая, простоволосая, темнолицая шалашовка с выцвевшим синяком под глазом, в демисезонном пальто цвета отъявленной охры, нитяных приспущенных перекрученных чулках и кедах. В каком-то забытьи она отбивала ногами собственный ритм, отнюдь не соответствующий ритму исполняемого произведения, словно пава, поводила плечами, потряхивала неопрятной головой и неожиданно, пронзительно, горестно взвизгивала, как от змеиного укуса. Других людей в помещении не было.

Бедин истово (хотя и слева направо) перекрестился на фотообраз, невозмутимо обошел танцовщицу и занял место в центре стола. То же самое, хотя и менее убедительно, сделал Филин, немного смазавший впечатление от набожности ироничным смешком. Слепец перестал музицировать, деликатно откашлялся и поставил приятно скрипнувший мехами инструмент к ногам. По инерции баба еще дважды грянула ногой об пол, села на самый краешек лавки, ссутулилась и сникла, словно кукла, у которой кончился завод. Наступила тишина, в которой раздавались только барабанные дроби бединских пальцев о стол да полое тиканье ходиков.

– Чу! Кто посетил нас, Глаша? – певуче произнес слепой музыкант.

– Молодые люди, – клокочуще-сиплым, голосом падшего существа ответила Глаша и одарила Филина кокетливой гнилозубой улыбкой:

– Мужчина, не угостите с фильтром?

– Чего угодно господам заезжим офицерам? – церемонно осведомился тапер, пока Глеб копался в карманах.

– Если это действительно трактир, то нам угодно перекусить, – бросил Бедин.

– И выпить, – жалобно добавил Филин.

Слепец достал из кармана колокольчик и подал сигнал, на который из-за ширмы явилась дородная служанка в кокетливом передничке с кружевами и чепце; скорость ее появления была столь разительна, словно официантка таилась в укрытии и только ждала знака, об этом же говорили румянец смущения и блеск потупленных очей. Первым делом она направилась не к клиентам, а к танцовщице. Взяв Глашу за руку, она резко повлекла ее к выходу, шипя сквозь поджатые губы и прожигая непутевую взглядом исподлобья.

– И чтоб духу твоего здесь не было, срань! – в качестве прощания сказала она, захлопывая дверь. – И вам последнее предупреждение,

Олег Константинович. – И любезно пояснила клиентам: – Мы держим это недоразумение, как, знаете, в танцевальных залах держат наемных танцовщиц, чтобы разогревать публику. Но теперь я вижу, что выбор был неудачный, Глафира переигрывает, как всякая профессиональная актриса. Народу, конечно, нужна похабщина, но нельзя же превращать трактир в вокзал. Что будем кушать?

– Да у нас-то, видите ли, со средствами…- завел было Филин и чуть не вскрикнул от зверского щипка сильных бединских пальцев под столом.

– А каким ассортиментом блюд вы располагаете? – заглушил товарища

Феликс.

Трактирщица загадочно улыбнулась и достала из овального кенгуриного кармана на животе мизерную записную книжку.

– Мы располагаем свежими горячими щами.

– Ни слова больше! – пылко прервал ее Бедин. – Принесите нам с коллегой по большой миске горячих щей и, пожалуй…

– Бутылку водки, – вставил-таки Филин.

– Бутылку водки и три рюмки: мне, моему ассистенту и этому почтенному джентльмену с музыкальным инструментом, который восседает в красном углу ринга… то бишь, трактира. Если не трудно, пригласите его за наш столик. Нам есть о чем потолковать.

Трактирщица занесла полученные данные в блокнот и удалилась за ширму, предоставив для обозрения обширное плоскогорье своего крупа, похожего на глыбу застывшей лавы. При небольших размерах эта аппетитная женщина была столь плотно сформирована и ладно сложена, что не тронуть ее, не ущипнуть или не похлопать можно было только в результате противоестественного волевого усилия.

– Елизавета Ивановна Попко, владелица сей харчевни, – прокомментировал незаметно выросший перед столом музыкант. – Иногда грубовата, но искупает безграничной добротой и… неоскудевающими щедротами души своей.