Сожжение Просперо - Дэн Абнетт

Секира[18] Фита была одноручной. Ее изготовили хорошие мастера, у нее было высокоуглеродистое навершие, которое весило как приличных размеров новорожденный. Дуга от основания лезвия до боковых щекавиц была шире человеческой кисти, и само оружие прикасалась к оселку лишь прошлой ночью.

Секира – простое оружие, рычаг, который превращает силу замаха в мощный удар. Без разницы, рубишь ты дерево или людей. Секира Фита ломала кости, раскалывала щиты, пробивала шлемы, она была смертоносной кромкой, которая обрывала чужие жизни. Он был хэрсиром этта аскоманнов и знал, как нужно сражаться.

В самой деревне шла жаркая сеча. Фит сбил двух балтов с шатра, но теснота не позволила ему хорошо замахнуться. Он знал, что нужно отсюда выбираться. Фит прокричал это остальным хэрсирам, и воины поспешно отступили.

Они выбрались из шатров на площадь деревни, окутанную клубящимся черным дымом, и столкнулись лицом к лицу с балтами в шлемах с личинами. То было безумие. Всеобщая свалка. Клинки вращались подобно крыльям ветряной мельницы в буре.

Фэнк упал — топор балта рассек ему голень по всей длине. Он заорал от гнева, когда его нога перестала повиноваться. Мгновением позже его огрели булавой по голове, сломав шею. Он рухнул на землю, из расколотой черепной коробки потекла кровь.

Фит отогнал балта с киркой, испугав его вращающейся со свистом секирой.

Гхэйи пытался прикрыть Фита сбоку, используя базовые принципы стены щитов[19]. Но у него не было времени взять хороший щит, у него в руках была лишь обшарпанная доска с тренировочной площадки. Копье балта пробило ее насквозь и пронзило человека с такой силой, что его кишки посыпались на снег подобно связке сосисок. Гхэйи попытался ухватить их, будто мог запихнуть обратно. Они источали пар на весеннем воздухе. Он пронзительно закричал из-за боли разочарования. Он не мог помочь себе. Он знал, что рана была смертельной.

Гхэйи взглянул на Фита и вновь заорал. Это была не боль. Это была злость на то, что ему пришел конец.

Фит нанес удар милосердия.

Он отвернулся от тела и увидел, что на снегу кругом валялись пальцы, на снегу площади, взрыхленном топчущимися и скользящими ногами и лужами крови. То были пальцы женщин и детей, поднятые в попытке защититься. Раны, полученные в попытке защититься.

Здесь на снегу лежала рука, крошечная детская ручонка, прекрасная и целая. Фит узнал символ на кольце. Он знал, какому ребенку некогда принадлежала эта рука. Он знал, кому некогда принадлежал отец этот ребенка. Фит почувствовал, как его голову заволакивает красный туман.

На него двинулся балт, молчаливый и полный решимости. Фит ударил секирой по лицу балта и оставил на нем глубокую рубленную рану.

Осталось четыре хэрсира. Фит, Гутокс, Лёрн и Бром. Ни одного признака вождя этта. Вероятно, он уже лежал на красном снегу вместе со своими хускарлами[20].

Фит чуял кровь. Это была всепоглощающе сильная, теплая вонь с медным привкусом, которая витала в холодном рассветном воздухе. Он чуял дерьмо. Он чуял кишки Гхэйи. Он чуял внутренности, развороченный живот, желтоватый жир брюшного мяса Гхэйи, тепло его жизни.

Фит знал, что пришло время уходить отсюда.

Вышнеземец находился в самом дальнем шатре. Даже аскоманны знали, что его следовало держать подальше от остальных.

Вышнеземец сидел, опершись на подушки.

— Слушай сюда, — прошипел Фит. – Ты понимаешь меня?

— Понимаю. Мой переводчик работает, — ответил побледневший вышнеземец.

— Балты здесь. Двадцать челнов. Они убьют тебя. Скажи мне, желаешь ли ты, чтобы моя секира оборвала твою жизнь прямо сейчас?

— Нет, я хочу жить.

— Ты можешь идти?

— Возможно, — ответил вышнеземец. – Только не оставляй меня здесь. Я боюсь волков.

На Фенрисе нет волков.

Когда вышнеземцу рассказали об этом, он рассмеялся.

Слова слетели с уст почтенного ученого и хранителя, а в последствии и знаменитого итератора по имени Кирил Зиндерман. Вышнеземец, который еще совсем недавно с отличием окончил Сардисский университет, получил вожделенное место в восьмимесячной экспедиции по исследованию и консервации загадочных инфоядер Новой Александрии[21]. Работу предстояло сделать как можно быстрее, пока песчаные бури и горячие радиационные ветра не стерли навеки драгоценные руины с пустынного пейзажа Нордафриканского региона. Это случилось за многие десятилетия до того, как вышнеземец решил посетить Фенрис или начал именовать себя Ахмадом ибн Русте. Тогда ему было всего двадцать пять лет, и друзья звали его Каспером.

Зиндерман довольно быстро запомнил его имя. Он не руководил проектом. Его отправили сюда на три недели консультировать ученых, но Зиндерман не чурался работы или дружбы с младшими сотрудниками. Он легко сходился с людьми. Имена здесь играли важную роль.

Как-то вечером на базе экспедиции, модульной станции, из которой открывался вид на руины библиотеки, ученые начали спор.

Все они дико устали. Каждому из них так хотелось поскорее завершить задание, что они беспрерывно проработали по нескольку смен. Никому не хотелось, чтобы драгоценная цифровая память, хранившаяся в руинах, оказалась утерянной навеки-вечные.

На всех багровели ожоги от раскаленного песка, они иссохли от нехватки воды, и никто уже даже не мог вспомнить, когда спал в последний раз. Ночь испокон веков была временем сна и отдыха, но здесь в грезы живых постоянно врывались инфо-призраки Новой Александрии, болтливые фантомы, не дававшие им утонуть в сладком забытье. Поэтому, чтобы не подпускать к себе фантомов, ученые бодрствовали, и так ночи стали временем для вялых разговоров и раздумий, пока абляционные ветра выли на радиоактивном кладбище Новой Александрии и бились о запертые ставни станции.

Они говорили о чем угодно, лишь бы не дать друг другу уснуть. Зиндерман, наверное, самый образованный человек из всех, кого имел честь знать вышнеземец за свою долгую жизнь, мог говорить часами без устали.

Старшие члены группы рассказывали о местах, которые они посетили в течение своей карьеры, тогда как младшие сотрудники болтали о мирах, которые они надеялись увидеть. В конце концов, это неизбежно привело в составлению списка с вымышленным маршрутом по местам, за право хоть одним глазком взглянуть на которые любой ученый, историк или летописец без колебаний отдал бы все свое состояние или даже часть тела. То был список тайных мест вселенной, ее далеких чудес, неизведанных уголков и мифических земель. Нашлось в нем место и Фенрису. Иронично, как понял вышнеземец под конец одной из своих жизней, была там и Тизка.

Зиндреману, уже тогда довольно пожилому и опытному, не удалось лично побывать на Фенрисе. Чужеземцев, которые посетили планету, было довольно мало. По словам Зиндермана, Фенрис не жаловал гостей, он был далеко не радушным хозяином. Из-за тяжелейших погодных условий даже хорошо подготовленный человек мог считаться счастливчиком, если ему удалось протянуть на открытой местности хотя бы пару часов.

— Да уж, — сказал он, — только подумайте о тех льдах.

По ночам температура на станции могла подниматься к сорока градусам, особенно когда устройство климат-контроля выходило из строя. От слов Зиндермана ученые тяжело застонали.

А затем Зиндерман вдруг обмолвился о волках. Эту фразу, чье происхождение было покрыто мраком, передавали из уст в уста разные путешественники и историки, пока она, наконец, не дошла до великого ученого.

— На Фенрисе нет волков, — произнес он.

Вышнеземец улыбнулся, ожидая, что сейчас последует смешная шутка. За улыбкой он попытался скрыть пробравшую его дрожь.

— Естественно за исключением… самих волков, сэр? – ответил он.

— Точно, Каспер, — сказал старик.

Вскоре они сменили тему разговора, и о словах забыли.

Фиту не хотелось прикасаться к вышнеземцу, но без посторонней помощи ему далеко не уйти. Он поднял мужчину, и вышнеземец застонал от встряски.

— Что ты делаешь? – заорал Бром. – Брось его!

Фит нахмурился. В словах Брома скрывалась правда. Фиту не хотелось тащить на себе вышнеземца всю дорогу, но тот был частью предзнаменования. Ты не приглашаешь знамение в свой этт, но когда оно уже там, ты не можешь не обращать на него внимание.

Фит не мог оставить вышнеземца здесь так же, как балты не могли прекратить резню этой ночью.

К ним подошел Лёрн и взял вышнеземца за плечо. Шатры этта пылали, в бледное рассветное небо текли густые клубы черного дыма. Балты еще не закончили обрезать нити. Резкие крики боли и мучений разрывали воздух подобно стрелам.

Они бежали по краю откоса, то и дело спотыкаясь под тяжестью раненного человека. Позади них следовали Гутокс и Бром, несясь по снегу широкими размашистыми шагами. Бром где-то раздобыл копье. За ними погналось несколько балтов, преследуя их подобно охотничьим псам, которые учуяли добычу.