Филифёнка, которая верила в стихийные бедствия - Туве Янссон

Джаффси сильно покраснела. Она молчала, крутила в руках кусочек сахара и жалела, что пришла.

— В это время года случаются внезапные бури, — осторожно произнесла она.

Филифёнка разочарованно замолчала. Джаффси немного выждала, а потом чуть раздраженно продолжила:

— В пятницу я устроила стирку и, поверьте мне, совершенно внезапно налетел ветер, а потом я обнаружила мою наволочку на заборе. А чем вы пользуетесь, когда стираете свое белье, миссис Филифёнка?

— Не помню, — ответила Филифёнка, внезапно заскучав. Ей стало совершенно ясно: Джаффси ее не понимала.

— Может еще чаю?

— Благодарю, — ответила Джаффси. — Мы мило побеседовали. Жаль, что все хорошее так быстро кончается. Боюсь, мне надо идти.

— Да, — кивнула Филифёнка. — Я вижу.

На море опускалась темнота. Прибой что-то сам себе нашептывал. Но еще было рано зажигать лампы, полутьма казалась приятной. Тонкий нос Джаффси наморщился больше обычного. Пауза затянулась.

«Как мучительно такое молчание», — думала Джаффси, сжимая свою сумочку.

Тихо подвывал легкий юго-западный ветерок.

— Ты сказала о ветре, — внезапно начала Филифёнка. — Ветре, который унес твою наволочку. Дорогая Джаффси, а я говорила тебе о циклонах. О тайфунах, торнадо, смерчах, песчаных бурях… Наводнениях, которые смывают дома. А больше всего я говорила о себе и своих страхах. Хотя, подозреваю, они не обоснованны. Я уверена, случится что-то ужасное. Все время думаю об этом. Даже когда стирала ковер, эти мысли не покидали меня. Ты понимаешь? Ты что-нибудь чувствуешь?

— У вас есть уксус? — спросила Джаффси, уставившись в свою чашечку.

— Шерсть не линяет, если в воду при стирке добавлять немного уксуса.

Вот тогда Филифёнка разозлилась, хотя такое случалось с ней очень редко. Она почувствовала, что Джаффси так или иначе пытается увильнуть, и заговорила о первом, что пришло ей на ум. Она ткнула трясущимся пальцем в ужасную маленькую веточку в вазе на столе и воскликнула:

— Посмотри! Разве это не мило? Лучшая вещь, которую я нашла, чтобы украсить чайный столик.

Джаффси очень захотелось смыться, поэтому она поднялась и сказала:

— Не заговаривайтесь. Ветка огромная, колючая и безвкусная. И выглядит она вызывающе. Ей вообще не место на чайном столике.

Потом дамы попрощались, и Филифёнка закрыла за Джаффси дверь.

Филифёнка чувствовала себя несчастной. Колючая ветка стояла на столе, и внезапно Филифёнке показалось, что цветы не подходят к обстановке. К этой обстановке вообще ничего не подходит!

Филифёнка переставила вазу на подоконник.

Море изменилось. Оно стало серым, волны показывали белые зубы, набрасываясь на берег. На небе разгорелось красноватое зарево.

Филифёнка долго простояла у окна, вслушиваясь в свист ветра.

Потом она по телефону позвонила Джаффси.

— Что случилось, миссис Филифёнка? — осторожно спросила та.

— Ты благополучно добралась до дому?

— Да, все в порядке, — ответила Джаффси. — Немного ветрено. — Некоторое время она помолчала, а потом дружелюбно добавила: — Миссис Филифёнка, вы рассказывали такие страшные вещи. Вы испытали на себе ужас стихийных бедствий?

— Нет, — сказала Филифёнка.

— Но что-то все-таки было?

— Нет, в самом деле, — пробормотала Филифёнка. — Я лишь предчувствую…

— Да, — протянула Джаффси. — Благодарю вас, визит к вам показался мне таким трогательным. А с вами все в порядке?

— Нет, не уверена, — отозвалась Филифёнка. — Я надеюсь, мы теперь станем чаще видеться?

— Я тоже так думаю, — согласилась Джаффси и повесила трубку.

Потом Филифёнка долго сидела и смотрела на телефонный аппарат. Внезапно она почувствовала, что замерзла.

«За окнами темно, — подумала она. — Я могу занавесить окна одеялами, а зеркала поверну к стене». Но делать ничего не стала. Она сидела и слушала как ветер, словно маленький бездомный зверек, завывает в дымоходе.

Дом слегка подрагивал. Ветер становился все сильнее. На море поднимался шторм.

С крыши соскользнула плитка черепицы и с грохотом ударилась о землю. Филифёнка торопливо перебралась в спальню. Но спальня была такой большой, что Филифёнка и здесь не чувствовала себя в безопасности. Она задыхалась. Она ведь такая маленькая, беззащитная…

Сдернув с кровати одеяло, Филифёнка отправилась по коридору, ведущему на кухню, ногой открыла дверь кладовки и прикрыла ее за собой. Отсюда шторм казался тише. В кладовке не было окон, только маленькое вентиляционное отверстие.

В темноте Филифёнка пробралась за мешки с картошкой и постелила одеяло у шкафа с банками джема.

Ее воображение рисовало картины шторма: некто черный и дикий тряс ее дом. Белыми драконами разрастались трещины в стенах. Из моря поднялся ревущий торнадо, подобный черной колонне и направился прямо к ней. Ближе и ближе…

Такие бури ее собственного изготовления были хуже всего. В глубине души Филифёнка даже немного гордилась придуманной ею бурей.

«Джаффси еще девочка, — решила Филифёнка. — Глупая девчонка с пирожными и наволочками в голове. Они ничего не понимают в цветах. Сидит сейчас у себя дома и думает, что я ничего такого не испытала на себе. Я — та, кто каждый день видит гибель мира. Каждый день! Но спокойно живет, ест, моет посуду и принимает гостей. Так, словно ничего не случилось».

Филифёнка высунула нос из-под одеяла, сурово посмотрела в темноту и заявила:

— Я вас насквозь всех вижу.

Ничего не произошло. Шторм не утихал. Тогда Филифёнка нырнула под одеяло и заткнула уши руками.

А буря все шумела и шумела. Ветер мчался со скоростью сорока семи ярдов в секунду (хотя вряд ли кто-то в такую бурю замерял скорость ветра).

В два часа ночи снесло трубу. Она сломалась у основания и, проломив крышу, упала на кухонную плиту. Теперь через дыру в потолке виднелось темное, ночное небо, большие несущиеся облака. А потом ветер обнаружил эту лазейку и, разметав золу, сдернул занавески и скатерть. Фотографии тетушек и дядюшек Филифёнки закружились по воздуху. Все безделушки пришли в движение, застучали, зазвенели, ударяясь друг о дружку. Двери захлопали, картина упала на пол.

Наконец, в замешательстве появилась разгневанная Филифёнка. «Сбылось. Пришел конец. Все кончено. Я больше не могу ждать».

Она хотела было позвонить Джаффси и рассказать ей… рассказать ей кое-что и в самом деле ужасное. Холодно и торжествующе.

Но ветер уже оборвал телефонные провода.

Филифёнка слышала лишь грохот сыпавшейся с крыши черепицы. «Если я поднимусь на чердак, меня сдует вместе с крышей, — рассуждала Филифёнка.

— Если спущусь в подвал, меня засыпят обломки. Но что-то предпринять необходимо».

Окно распахнулось, и мелкие осколки стекла посыпались на пол. Дождь залил мебель красноватого дерева, гипсовый хемуль свалился со своего пьедестала и рассыпался на куски.

С отвратительным грохотом на пол упала огромная люстра. Она принадлежала дяде Филифёнки. Все вокруг стонало и трещало. Потом Филифёнка увидела в осколке зеркала свое бледное лицо. Не задумываясь, она подбежала к окну и выпрыгнула наружу…

Филифёнка обнаружила, что сидит на песке. По лицу ее били теплые дождевые капли, а платье развевалось, словно парус.

Филифёнка крепко зажмурила глаза, понимая, что совершенно необязательно находиться в самом центре жуткой опасности.

Ветер завыл сильно и беспокойно. Все тревоги исчезли. Опасность скрывалась внутри дома, а не снаружи.

Филифёнка осторожно вздохнула, вдыхая запах морских водорослей и открыла глаза.

На улице было светлее, чем в доме.

Она увидела разрушения. Дом белым пятном возвышался у нее за спиной на расстоянии вытянутой руки. Он словно скользил сквозь проносящуюся мимо над песчаными дюнами ночь.

«Никогда раньше я не выходила ночью на улицу, — подумала Филифёнка. — Если бы моя мама узнала…»

Филифёнка поползла против ветра вниз к берегу, чтобы оказаться как можно дальше от дома. Ей почудилось, что море стало теперь сине-белым. С грохотом на берег обрушивались волны, и водяная пыль, словно дым, вилась над побережьем. Этот дым на вкус оказался соленым.

Позади, в доме что-то затрещало, но Филифёнка даже головы не повернула. Она спряталась за большим камнем и, широко раскрыв глаза, смотрела во тьму. Ей не было холодно. И странная вещь — внезапно она поняла: она же совершенно спокойна! Очень странное чувство, но Филифёнка решила, что это даже здорово. Что же раньше ее беспокоило? Стихийные бедствия?

К утру буря должна была бы утихнуть. Филифёнка твердо уверовала в это. Она сидела, глубоко задумавшись о себе и стихийных бедствиях, о своей мебели. Она пыталась представить, что же там случилось в доме. Вроде, кроме печной трубы ничего и не сломалось.

Филифёнка чувствовала: в ее жизни никогда не происходило ничего более важного. Буря вывела ее из равновесия, перевернула все шиворот-навыворот. Но Филифёнка не знала, что это еще не конец.