Musica mundana и русская общественность. Цикл статей о творчестве Александра Блока - Аркадий Блюмбаум

Почти все статьи (исключение составляют работы о топике «мировой музыки» и «Карпатах») построены по одному принципу. В качестве отправной точки я выбирал «отрывок случайный», маленький фрагмент, который представлялся семантически неясным («дальнобойные снаряды», «священная брань», «спасение природы», камея, изображающая Фортуну в «Незнакомке», «концы и начала», «еврейская неврастения» и «еврейская ирония») и анализ которого в конце концов позволял, как мне казалось, понять общий горизонт идеологических колебаний и предпочтений Блока. Мне хотелось как в зеркале разглядеть в маленьких деталях (der liebe Gott steckt im Detail) целое или по крайней мере путь к этому целому.

Работа над собранными здесь текстами была бы невозможна без постоянного профессионального общения. Без разговоров с Илоной Светликовой, Дмитрием Калугиным, Борисом Масловым, Никитой Охотиным и Александром Соболевым эта книжка не была бы написана.

Я глубоко признателен за помощь, советы и критику Альберту Байбурину, Вадиму Бассу, Михаилу Безродному, Паскалю Бургундеру, Ансельму Бюлингу, Сергею Даниэлю, Илье Доронченкову, Елене Воробьевой, Александру Долинину, Вадиму Жданову, Борису Кацу, Алле Койтен, Альбину Конечному, Ксении Кумпан, Георгию Левинтону, Леониду Ливаку, Наталии Мазур, Наталье Мовниной, Алексею Наумову, Татьяне Никитиной, Катерине Петровской, Марии Пироговской, Ольге Русиновой, Юлии Рыкуниной, Станиславу Савицкому, Игорю Смирнову, Ирине Шевеленко.

Часть статей была написана еще во время моей службы в Российском институте истории искусств – считаю своим долгом поблагодарить Татьяну Алексеевну Клявину, поддержку которой я чувствовал все годы пребывания в Зубовском.

Важную роль в работе над исследованием сыграли мои пятимесячные (ноябрь 2012 – март 2013) занятия в Slavic Research Center университета Хоккайдо (Саппоро, Япония). Я признателен японским коллегам и прежде всего профессору Тэтцуо Мотидзуки за чрезвычайно приятные и насыщенные пять месяцев моей жизни в Саппоро.

Работа в Европейском университете в Санкт-Петербурге на факультете истории искусств помогла мне довести мой проект до конца.

И наконец, моя особая благодарность – Александре и Марии Шликевич.

Та последовательность, в которой статьи представлены в книге, – не единственно возможная, как, по всей вероятности, увидит читатель. Все тексты печатаются в исправленном, дополненном, а подчас и переработанном виде. Тем не менее, сводя их в книжку, я сохранял следы своего собственного движения от одной работы к другой. Не удалось мне избежать и некоторых повторов.

«Судьба» versus «Случай» в творчестве Блока эпохи «антитезы»: несколько наблюдений // Новое литературное обозрение. 2011. № 109. С. 229-252.

К источникам «Возмездия»: Александр Блок и Павел Милюков //Работа и служба: Сборник памяти Рашита Янгирова / Сост. Я. Левченко. СПб.: Свое Издательство, 2011. С. 13-41.

«Отрывок случайный» // LAUREA LORAE. Сборник памяти Л. Г. Степановой СПб.: Нестор-История, 2011. С. 524-547.

Маргиналия к «Возмездию»: «священная брань» // (Не)музыкальное приношение, или Allegro affetuoso. Сборник статей к 65-летию Б. А. Каца. СПб.: Издательство Европейского университета в СПб., 2013. С. 319-329.

Loci communes «еврейского вопроса» в творчестве Блока: комментарий к «Искусству и газете» // Die Welt der Slaven. LIX, 2014. S. 242-267.

К генезису и семантике «мирового оркестра» в творчестве А. Блока // Acta Slavica Japonica. T. 36. 2015. P. 1-23.

Поздний Блок и немецкий романтизм: «спасение природы» // Блоковский сборник XIX. Tartu: University of Tartu Press, 2015 (Acta Slavica Estonica VII). С. 56-85.

К интерпретации «Возмездия»: начала и концы // Регулярное поле воображения. Сборник статей в честь 65-летия С. М. Даниэля (в печати).

Фортуна

Он жаждал одного: выйти наконец на дорогу… лишь бы не кружиться более в этой бестолковой полутьме.

Хорошо известно, что переход Блока к так называемой лирике «второго тома» был спровоцирован кризисом, который переживал поэт в немалой степени под влиянием политических событий – русско-японской войны и революции 1905 года. Результатом этого кризиса стала эволюция поэтической системы Блока, его обращение к новой тематике. В 1906-1907 годах в творчестве поэта, стремившегося покинуть лирическое «уединение», выйти на «площадь» и «улицу», в открытое пространство (один из важных мотивов творчества Блока эпохи «антитезы»), особую значимость приобретают проанализированные в классической на сегодняшний день работе Д. Е. Максимова [Максимов 1981а: 6-151] мифологемы «судьбы» и «пути», которые в этой новой ситуации довольно отчетливо начинают соотноситься Блоком с проблематикой «общественности». Движение в сторону «общественности» инспирирует критику «интеллигенции» и апологетику «народа», который связывается поэтом с идеей «судьбы». Так, в статье 1906 года «Поэзия заговоров и заклинаний», характеризуя магические практики народной культуры, Блок вводит различие между «судьбой», под знаком которой протекает «народная жизнь», и «случаем», покорившим творческую жизнь интеллигенции:

В первобытной душе – польза и красота занимают одинаково почетные места. Они находятся в единстве и согласии между собою; союз их определим словами: прекрасное – полезно, полезное – прекрасно. Это и есть тот единственный истинный союз, который запрещает творить кумиры и который распался в сознании интеллигентного большинства, так что, по слову Вл. Соловьева, «кумир красоты стал так же бездушен, как кумир пользы». Разрыва этого религиозного союза избежал «темный» народ. Вот почему он – наивно, с нашей точки зрения, – творит магические обряды, одинаково заговаривает зубную боль и тоску, успех в торговле и любовь. Для него заговор – не рецепт, а заповедь, не догматический и положительный совет врача, проповедника, священника, а таинственное указание самой природы, как поступать, чтобы достигнуть цели; это желание достигать не так назойливо, серо и торопливо, как наше желание вылечиться от зубной боли, от жабы, от ячменя; для простого человека оно торжественно, ярко и очистительно; это – обрядовое желание; для нас – болезнь и всякая житейская практика играют служебную роль; для простой души священны – и самый процесс лечения, и заботы об урожае, и о печении хлеба, и о рыбной ловле. Над нашей душой царствует неистовая игра случая; народная «истовая» душа спокойно связана с медлительной и темной судьбой; она источает свою глубокую и широкую поэзию, чуждую наших творческих «взрываний ключей», наших болей и вскриков; для нее прекрасны и житейские заботы и мечты о любви, высоки и болезнь и здоровье и тела и души. Народная поэзия ничему в мире не чужда. Она – прямо противоположна романтической поэзии, потому что не знает качественных разделений прекрасного и безобразного, высокого и низкого. Она как бы всё освящает своим прикосновением. <…> Чем ближе становится человек к стихиям, тем зычнее его голос, тем ритмичнее – слова. Когда он приобщается самой темной и страшной стихии – стихии любви, – тогда его заклинание становится поэмой тоски и страсти, полновесным золотым вызовом, который он бросает темной силе в синюю ночь. Полюбивший и пожелавший чар и чудес любви становится сам кудесником и художником. Он произносит те творческие слова, которые мы находим теперь обессиленными и выцветшими на бледных страницах книг [Блок 5, 51-52].

Упоминание в статье «всенародного искусства» («искусства действенных заклинаний») отчетливо свидетельствует о солидаризации Блока с позицией Вячеслава Иванова[6] (что представляется очевидным и уже отмечалось, см., например, [Максимов 1986: 215]). Однако отсылки к текстам Иванова представлены в фольклористическом очерке Блока шире. Интересующие нас мотивы также, по всей вероятности, восходят к Иванову – в частности, к внимательно прочитанной Блоком «Эллинской религии страдающего бога», а именно к тому фрагменту, который он сам процитировал в статье 1905 года «Творчество Вячеслава Иванова». В приведенной цитате Иванов вводит различие между «большим искусством» и «личным» творчеством «отъединенных» от «народного тела»[7], причем творчество «отщепенцев» связывается им, как позднее Блоком в «Поэзии заговоров и заклинаний», со «случайностью»[8]: «…мы, позднее племя, мечтаем… о „большом искусстве“, призванном сменить единственно доступное нам малое, личное, случайное, рассчитанное на постижение и миросозерцание немногих, оторванных и отъединенных» [Иванов 1904: 133[9]; Блок VII, 8].

Подхваченное у Иванова противопоставление большого «соборного», «общенародного» искусства и «индивидуалистического» творчества заставило Блока по-иному взглянуть как на свои собственные лирические тексты, так и на идею «лирики» в целом. Эта проблематика, отчетливо заявившая о себе в конце 1906 года[10], стала предметом напряженных размышлений Блока весной-летом следующего года. Так, противопоставление «пути» и «беспутной», «случайной» лирики возникает в письме Андрею Белому от 24 марта; в этом письме Блок, в ответ на многочисленные упреки Белого, раздраженного новой позицией и продукцией своего «собрата», а также его неосмотрительными литературными альянсами, писал: