Оружейный остров - Гош Амитав

Несколько таких поэм считаются классикой бенгальской литературы, и одна из них – шестисотстраничное произведение на старобенгальском – стала темой моей научной работы. Традиционно считалось, что текст был создан в четырнадцатом веке, но, разумеется, общепринятое мнение – наилучший раздражитель для честолюбивого ученого, а потому в своей работе я оспаривал этот взгляд и, приводя содержащиеся в поэме детали (например, упоминание картофеля), утверждал, что свой окончательный вид она обрела гораздо позже. Возможно, заявлял я, последний вариант уже иного авторства появился в семнадцатом веке, много позже того, как португальцы ознакомили Азию с овощами из Нового Света.

Далее я доказывал, что жизненные циклы легенды – оживление после долгой спячки – соотносятся с периодами экономических подъемов и спадов, происходившими в семнадцатом веке, когда в Индии возникали первые европейские колонии.

Я думаю, эта финальная часть моей работы наиболее впечатлила экзаменаторов (не говоря уж о журнале, опубликовавшем статью, в которой я суммировал свои доводы). Оглядываюсь назад, и меня изумляет не юношеская гордыня, сподобившая на все эти аргументы, но моя тупость, не позволившая понять, что выводы, к которым я пришел, применимы и к существованию легенды в моей собственной памяти. Я не задался вопросом, не потому ли она возникла в моих мыслях, что в то время я продирался сквозь самые вихревые годы своей жизни, пытаясь отойти от двойного потрясения: смерти моей возлюбленной и переезда, произошедшего благодаря чуду стипендии, из раздираемой распрями Калькутты моей юности в безмятежный университетский городок американского Среднего Запада. Когда это время наконец-то минуло, я был полон решимости больше никогда не изведать подобного сумбура. Я не жалел усилий ради тихой, умеренной, бессобытийной жизни и вполне в том преуспел, а потому в тот день, когда на калькуттском свадебном застолье Садагар в личине Оружейного Купца вновь возник в моей жизни, мне и в голову не пришло, что моему тщательно спланированному умиротворению может наступить конец.

– Ты ничего не напутал с именем? – усомнился я. – Может, ослышался или еще что?

Но Канай твердо стоял на своем, уверив, что Оружейного Купца помянул осознанно.

– Тебе, конечно, известно, что в нашем фольклоре персонаж, которого называют Купец, появляется под самыми разными именами, – сказал он в своей противно снисходительной манере. – Иногда истории связаны с определенными местами, и у меня такое ощущение, что легенда о Бондуки Садагаре вышла из здешних краев.

– Почему?

– Потому что она связана с дхаамом, святилищем, в Сундарбане[2].

– Где? – Мысль о святилище, укрытом в облюбованном тиграми мангровом лесу, показалась до того нелепой, что я рассмеялся. – Зачем кому-то строить дхаам на болотах?

– Наверное, затем, – невозмутимо ответил Канай, – что для всякого бенгальского купца нет иного пути к морю, как через Сундарбан. Это рубеж, где лицом к лицу встречаются коммерция и глушь, где идет война между наживой и природой. Есть ли лучшее место для святилища в честь Манасы Дэви, нежели кишащий змеями лес?

– Но хоть кто-нибудь его видел? – спросил я.

– Мне не довелось, а вот моя тетушка Нилима там побывала.

– Ты говоришь о Нилиме Бозе?

– О ней самой. Она-то и рассказала мне о Бондуки Садагаре и святилище. Тетя прослышала, что ты в Колкате, и просила передать: она будет рада, если ты ее навестишь. Ей далеко за восемьдесят, она прикована к постели, но разум ее по-прежнему ясен. Тетушка хочет поговорить с тобой о святилище, она полагает, тебя это заинтересует.

Я помешкал.

– Не знаю, сумею ли выкроить время. Днями я возвращаюсь в Нью-Йорк.

Канай пожал плечами:

– Дело твое. – Он дал мне визитку, на которой перед тем записал имя и номер телефона.

Взглянув на карточку, я ожидал увидеть имя его тетки, но там значился кто-то другой.

– Пия Рой. Кто это?

– Приятельница. Американка бенгальского происхождения, преподает где-то в Орегоне. Зиму она, как и ты, проводит здесь и обычно квартирует у моей тетушки. Сейчас она там и устроит вашу встречу с тетей, если надумаешь. Позвони ей. Я думаю, ты не пожалеешь, Пия женщина интересная.

Имя тетушки Каная придало вес тому, что поначалу выглядело байкой. Над историей от Нилимы Бозе глумиться не следовало: авторитет личности, которую обхаживали политики, почитали благотворители, принимали с распростертыми объятьями спонсоры и превозносила пресса, был непререкаем.

Происходя из рода богатых калькуттских законников, Нилима бросила вызов семейству, выйдя замуж за обнищалого школьного учителя. Было это в начале пятидесятых годов, после бракосочетания молодожены перебрались в Лусибари, городок на краю Сундарбана. Через несколько лет Нилима основала женское общество, которое переросло в Фонд Бадабон, одну из самых уважаемых в Индии благотворительных организаций. Ныне фонд управлял широкой сетью бесплатных больниц, школ, амбулаторий и мастерских.

В последние годы информацию о деятельности Нилимы я получал в основном через групповой чат дальних родственников; личные наши встречи имели место очень давно – во времена моей ранней юности пути наши раз-другой пересеклись на семейных сборищах. За давностью лет я был удивлен и даже немного польщен тем, что Нилима меня помнит. В таких обстоятельствах, сказал я себе, было бы невежливо не позвонить по номеру, полученному от Каная.

На другой день я набрал этот номер, и мне ответил женский голос с безошибочно американским выговором. Пия явно ожидала моего звонка, ибо с места в карьер сказала:

– Здравствуйте. Вы мистер Датта?

– Да, только, пожалуйста, называйте меня Дин, это уменьшительное от Динаната.

– А я – Пия, что уменьшительное от Пияли. – Говорила она отрывисто, резковато и вместе с тем дружелюбно. – Канай сказал, что вы можете позвонить. Нилима-ди о вас спрашивала. Ну как, вы сумеете ее навестить?

Прямота и серьезность ее выглядели притягательно. Я вспомнил характеристику, данную ей Канаем – “Пия женщина интересная”, и мне вдруг стало крайне любопытно. Забыв о приготовленных отговорках, я сказал:

– Я охотно повидаюсь с ней. Только лучше не затягивать, поскольку через пару дней я отбываю в Штаты.

– Минутку, я перемолвлюсь с Нилимой-ди. – Возникла пауза, потом Пия вернулась на линию. – Вы смогли бы прийти сегодня?

На утро я запланировал много разных дел, но все они вдруг показались неважными.

– Да. Если удобно, я буду у вас через час.

Пия назвала адрес фамильного особняка, расположенного в Баллигандж-Плейс, одной из самых шикарных окрестностей Колкаты. В этом доме я не бывал давно, но хорошо помнил, как приходил туда вместе с родителями.

Выйдя из такси, доставившего меня по адресу, я обнаружил, что старого дома больше нет – как и многие другие роскошные особняки, его снесли, заменив современным многоквартирным строением, в котором места хватало всем наследникам, претендовавшим на семейную недвижимость.

В новом здании, выдержанном в необычном стиле, двери лифта и всех апартаментов имели изящные “дизайнерские” штрихи. Исключение составляло лишь одно жилье, где на двери без всяких украшательств была табличка “Нилима Бозе, Фонд Бадабон”.

На мой звонок дверь открыла стройная невысокая женщина с легкой проседью в коротко стриженных волосах. Джинсы и майка подчеркивали ее мальчишеский облик, в котором все было ладно и невелико, кроме больших глаз, казавшихся еще крупнее из-за белков, очень ярких на фоне смуглой шелковистой кожи. Лицо без всякой косметики и каких-либо украшений. Лишь проколотая ноздря извещала о некогда носимой вставке.

– Здравствуйте, Дин. Я Пия, – сказала женщина, пожимая мне руку. – Входите, Нилима-ди вас ждет.

Перешагнув порог, я понял, что апартаменты поделены на две части, переднюю из которых занимает контора фонда, озаренная светом дюжины мониторов. Серьезные юноши и девушки, сосредоточенно работавшие за компьютерами, даже не взглянули на нас, когда мы проследовали в жилую часть.