Книга самурая - Юкио Мисима
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
„Самурай должен быть абсолютно уверен, что он самый доблестный воин во всей Японии“. „Самурай должен гордиться своей доблестью и быть преисполнен фанатичной решимости умереть“… Это праведное безумие. Нельзя заключить фанатизм в рамки рационального поведения.
Моральным принципом жизненных установок, исповедуемых „Хагакурэ“, является вера человека в целесообразность совершаемых действий. По поводу моды на то или иное Дзётё бесстрастно констатирует: „Важно поступать достойно в любое время“. Целесообразность – не более чем проявление презрительного отрицания изысканной утонченности с позиций этики. Человек должен быть согэмоно, то есть упрям, оригинален, не прост. „Отважные воины в большинстве своем исстари были согэмоно – обладали сильной волей и мужеством преодолевать слабость“.
Как и многие другие художественные произведения, рождавшиеся наперекор своей эпохе, записки Дзётё Ямамото появились на свет в противовес блеску и роскошеству, которые были доминировавшим трендом в периоды Гэнроку и Хоэй[4].
Когда Дзётё говорит: „Я постиг, что Путь воина – это смерть“, он выражает свою утопическую идеологию, свое понимание свободы и счастья. Вот почему сейчас мы имеем возможность читать его книгу как сказание об идеальном государстве. Если бы такая страна возникла, я почти уверен, что люди в ней жили бы куда счастливее и свободнее, чем мы живем сейчас. Однако эта страна существовала только в мечтах Дзётё…
Автор „Хагакурэ“ открыл радикальное средство для лечения болезней общества. Предвидя раздвоение человеческого духа, он предупреждает, что это не принесет счастья: „Плохо, когда целое делится надвое“. Мы должны воскресить веру в простоту, воспевать ее. Дзётё не мог не признать правоту подлинной страсти, и потому ему были хорошо известны законы, которым подчиняется страсть…
Я не вижу большой разницы, какая смерть является финалом процесса закалки человека на его пути к совершенству: естественная или смерть в духе „Хагакурэ“ – от меча в бою или от сэппуку[5]. Человек дела никогда не будет пытаться менять или регулировать правило: люди должны смириться с тем, что все в жизни проходит. „В ситуации «или-или», когда стоит выбор между жизнью и смертью, быстро выбирай смерть“. „Хагакурэ“ лишь здраво отмечает, что в этом выборе самопожертвование в любом случае есть гарантированная добродетель. Ситуации „или-или“ возникают не часто. Примечательно, что Дзётё, рассуждая о предпочтительности „быстрой смерти“, не раскрывает критериев ситуации „или-или“, которая должна смерти предшествовать. Оценке ситуации, приводящей человека к решению принять смерть, предшествует длинная череда рассуждений, подготовка к принятию окончательного решения, предполагающие, что человеку действия приходится долго испытывать состояние напряжения и внутренней сосредоточенности. Мир человека действия – это окружность, замыкающаяся, когда добавляется одна последняя точка. Такая картина всегда у него перед глазами. Он раз за разом исключает круги, которым недостает такой точки, и оказывается перед новыми и новыми. В противоположность этому мир художника, писателя или философа представляет собой конструкцию из расширяющихся концентрических окружностей, в центре которых находится он сам. Но когда в конце концов приходит смерть, у кого чувство самореализации окажется сильнее – у художника или человека действия? Как мне представляется, смерть, в несколько мгновений подводящая черту под жизнью после того, как круг замкнулся, создает гораздо более мощное ощущение достойного завершения жизненного пути.
Наибольшее несчастье для человека действия – если он не умер, когда круг замкнулся. Ёити Насу жил еще долго после того, как попал стрелой в веер[6]. В учении „Хагакурэ“ о смерти подчеркивается, что счастье человека действия важнее результата его усилий. Сам Дзётё, мечтавший о таком счастье, в возрасте сорока двух лет хотел последовать в мир иной за своим умершим хозяином Мицусигэ Набэсимой, однако этому помешал приказ самого Набэсимы, запрещавший вассалам совершать ритуальные самоубийства после его смерти. Дзётё обрил голову и стал буддийским монахом. Умер своей смертью в шестьдесят один год, оставив миру „Хагакурэ кикигаки“ („Записи о сокрытом в листве“) – сокращенно „Хагакурэ“».
За прошедшие годы мое восприятие «Хагакурэ» мало изменилось. Хотя, пожалуй, будет правильнее сказать, что, когда я работал над своими комментариями, «Хагакурэ» впервые обрела в моем сознании четкую форму, и я посвятил этой книге свои дерзания, пыл своего сердца, стал жить по ее принципам. Иными словами, «Хагакурэ» все больше и больше завоевывала мое сердце. В то же время, занявшись «легким жанром», резко осуждаемым автором «Хагакурэ», я часто страдал из-за внутреннего конфликта между этическими нормами поведения и искусством. Меня долго мучили сомнения: не прячу ли я свое малодушие за литературным трудом? По правде говоря, приверженности принципу бумпу рёдо[7] я обязан влиянию «Хагакурэ». И, ясно отдавая себе отчет в том, что нет более трудного пути, чем бумпу рёдо, я все-таки решил, что ничто другое не может служить оправданием моей деятельности на ниве искусства. Это мне стало понятно тоже благодаря «Хагакурэ».
При этом я считаю, что искусство, уютно устроившееся внутри самого себя, обречено на увядание и смерть. Я не сторонник принципа «искусство ради искусства». Ведь если искусству ничто не угрожает и не оказывает на него стимулирующего влияния, воздействуя извне, оно быстро сходит на нет. Литература и искусство берут материал из жизни. Жизнь – это и мать, и заклятый враг; она таится в самом писателе или художнике и одновременно представляет собой извечную антитезу искусства. Я быстро разглядел в «Хагакурэ» философию жизни и ощутил, что прекрасный и чистый мир, открывающийся в этой книге, способен взбаламутить болото, которым, в моем представлении, являлся мир литературы. Для меня смысл «Хагакурэ» заключается в том, что она открыла мне этот мир, и хотя влияние «Хагакурэ» чрезвычайно осложнило мое существование как художника, эта книга стала чревом, из которого появляются мои литературные труды, вечным источником жизненной силы. Она неустанно подстегивает, подает команды, порицает. Это позволяет ей красота. Красота холодного льда.
1
«Хагакурэ» продолжает жить
В течение первых двадцати послевоенных лет происходила трансформация Японии точно по сценарию, предсказанному в «Хагакурэ». Не стало самураев, нет войны, экономика возрождается, кругом все спокойно, и молодежь заскучала. Как я уже говорил, «Хагакурэ», по сути, книга парадоксов. Когда «Хагакурэ» говорит о чем-то: «Это черное», сзади обязательно раздастся голос: «Это белое». «Хагакурэ» объявляет: «Цветок красный», общественное мнение твердит:
