Цифровой журнал «Компьютерра» № 198 - Коллектив Авторов

Поводов, по которым я предался беспочвенным измышлениям подобного рода, ровно два. Первый — общероссийского масштаба, это решение о реставрации памятника Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Второй – масштабапровинциального, а провинция, как известно, глядит на столицы и подражает. Правда, порой вместо драмы получается фарс, но это частный случай всеобщего измельчания. Итак, в Воронеже «комиссия по культурному и историческому наследию при городской администрации» (кажется, не напутал) решила установить памятную доску Александру Шелепину. Кто такой Александр Шелепин, многие, поди, и не знают, а ведь во времена оны его не зря прозвали Железным Шуриком, поскольку в своей долгой и плодотворной жизни Шелепину довелось побывать и председателем комитета государственной безопасности. Личность он, бесспорно, интересная, биография — как захватывающий роман, смущает лишь совпадение: в Москве Дзержинский, в Воронеже Шелепин.

Вообще же советская культура и советское искусство любили и любят госбезопасность искренне и нежно. Маяковский, не задумываясь, предлагал делать жизнь с товарища Дзержинского (сразу хочется спросить: «А если подумать?», но некого теперь спрашивать). О батыре Ежове слагали песни, рифмы «Берия — доверие — пионерия» слетали с перьев, как электроны с катода. И кто упрекнёт? Человек искусства хрупок, раним и зависим, вот и задабривает всех божеств, из которых божество грознейшее — в первую очередь. Со временем практика показала: хвалить божество конкретно — штука затратная. Его, божество, сбросят в Днепр или в Стикс — и пропал труд. Еще и автора заодно туда же… в Стикс. 

Пример — ради осторожности — приведу из другого ведомства. Известная песня двадцатых годов «Чёрная армия, белый барон» пелась с припевом 

С отрядом флотских Товарищ Троцкий Нас поведёт на смертный бой.

Подкачали флотские: восставший Кронштадт подпортил репутацию революционных матросов. А потом и Вождь Красной армии Лев Давидович Троцкий превратился в невесть что. Как вспомнишь, так вздрогнешь, говорили в творческой среде. Потому славить умные люди решили не личность, а органы в целом. Красную армию. Или Чрезвычайную комиссию, сокращенно — ЧК. (Недавно встретил гражданина, искренне полагавшего, что чекист – это человек, выдергивающий чеку гранаты. В этом что-то есть — с точки зрения поэта.) Ну а если нужна личность, то пусть будет собирательная. И получилось! Сначала Александр Белов, он же Иоганн Вайс, потряс души современников, ну а Штирлиц довершил работу, возведя образ на высоту недосягаемую. Вот уж памятник так памятник!

Да и с практической точки зрения памятники полезны безусловно. Как врач осматривает пациента? Глядит и видит: ага, эти розовые узелки — угри, понятно. Пятнышки цвета кофе с молоком — отрубевидный лишай. Вот те сгруппированные поверхностные рубчики — следы перенесённого опоясывающего лишая, протекавшего прежестоко. А это у нас что? Ну-ка, ну-ка! То появляются, то пропадают? И давно? Вот вам направление на анализ. Больной ушёл, но врач уверен и без анализа: сифилис, вторичный рецидивный сифилис. 

То ж и с памятниками. Скажи, кому в твоём городе ставят памятники, и я скажу, в какое время ты живёшь. Есть памятники-симптомы, выявляющие состояние государства не хуже сложных и дорогостоящих анализов. Та же Чумная Колонна в Вене сразу говорит понимающему: неуютно было в Вене семнадцатого века. Опасно. Но Чумную Колонну я видел уже в зрелом возрасте. Другой образ преследует меня с детства: сверкающая фигура, обвешанная тросами, нехотя покидает пьедестал. Демонтаж памятника Сталину. Проходил он на площади Победы города Кишинёва не ночью, как в иных местах, а ясным солнечным днем. Может, начали ночью, да не успели. Отношение в Кишинёве ко времени иное, нежели в Вене.

Потом старшие ребята во дворе тихо, с оглядкой рассказывали, что в школе сняли портреты Сталина и из коридора, и из актового зала, и из классов, и из кабинета директора. И мы ходили смотреть, заглядывать в школьные окна. Сам я по малолетству о Сталине знал мало, почти ничего, поскольку родился спустя два года после смерти вождя и застал скорее разоблачительную фазу, нежели фазу величальную. Но опутанную тросами фигуру запомнил и позднее, читая про Гулливера, связанного лилипутами, вспоминал именно её.

Со временем это вылилось в неприятие разрушения памятников вообще, какими бы они, памятники, ни были. 

У здания воронежского мединститута в годы моей учёбы стояли два постамента. Один с Лениным, другой пустой. И эта пустота говорила о времени больше, нежели Солженицын, Шаламов, Гроссман и Рыбаков вместе взятые. Или же это приглашение — встать на постамент? А что, хороший бизнес может получиться: в специально отведенных местах возводить постаменты и сдавать в аренду на часы, дни, месяцы. Хочешь — заказывай скульптуру хоть Стеньки Разина, хоть Веры Холодной и устанавливай на срок, указанный в договоре согласно оплаченному времени. А есть желание — залезай сам, кепку в левую руку, правую же призывно вперёд. Даже курсы «мастерства живого монумента» не возбраняется открыть. Подобное предприятие, или негоция, никак не будет не соответствующей гражданским постановлениям и дальнейшим видам России; казна обретёт даже выгоду, ибо получит законные пошлины.

Но памятники постоянные… Семь, семижды семь раз подумайте, прежде чем ставить памятник, но уж если поставили — стоп, руки прочь. Заповедно. Иначе только хуже будет.

Убирать, рушить памятники — как выдирать листы из истории болезни. Не хочет некий гражданин или гражданка, чтобы окружающие знали, что тот сифилитик, потому ничтоже сумняшеся выдирает страницы. Выдирает и думает, что дело решено. Ан нет. Страницы вырваны, пропущены через бумагорезку, сожжены, пепел растёрт и спущен в канализацию, а стигмы остаются. Глаза видят, а всем глаз не выколоть. И у детей гражданина ли, гражданки, то зубы Гетчинсона, то саблевидные голени, то кисетный рот, то жоповидная голова (в медицине изящнее: «ягодицеообразный череп»). 

Переписывается не история, да это и невозможно. Переписывается история болезни. И тут нерушимые памятники помогут как врачу, так и простому гражданину. Ага, было время, когда ставили памятники царям, понятно. Понятно и не стыдно. Чего же стыдиться, если время такое. Ставили памятники поэтам, композиторам, учёным (последним — до непонятного мало). А вот эпоха, когда памятники ставили начальникам тайной полиции. Бенкендорфу, например, памятников не ставили, есть лишь портрет в Военной галерее Зимнего дворца — ведь Александр Христофорович прошёл славный боевой путь. А памятников Дзержинскому — несчётно. Следовательно, время Дзержинского много прогрессивнее времени Бенкендорфа. 

Эту прогрессивную тенденцию возрождают и сегодня, устанавливая мемориальную доску на здании школы, где некогда учился Шелепин (сейчас это гарнизонная поликлиника, где трудится мой коллега). Воронежцам от этого мероприятия память и намёк: мол, каждый, даже если рождён в провинции, способен взлететь высоко, было бы упорство, цель и партийная солидарность. Москве — напоминание, что мы тут, на местах, готовы всегда услуги оказывать такие… у меня слёзы на глазах. Потомкам же предстоит ставить диагноз, и, как обычно это бывает, задним числом, без возможности что-либо исправить.

К оглавлению

Пират – лучший друг продюсера?

Михаил Ваннах

Опубликовано 07 ноября 2013

То, что кинопират приносит продюсерам колоссальные прибыли, общеизвестно. Фильмы «Сундук мертвеца» и «На странных волнах» из эпопеи «Пираты Карибского моря» принесли более чем по миллиарду долларов каждый. Да и предыдущие серии не оплошали: выручка с них составляла более чем по полгигабакса с каждого. Так что живописных ребят, ходящих по тёплым морям под флагом «Весёлого Роджера», кинобизнес любит. Но «цифровые» пираты, те злодеи, кто смотрит кино «на халяву» сами и помогает это делать другим, — они же главные враги «киношников»! Впрочем, выполненные университетскими учёными исследования показывают, что это совсем не так.

У каждого времени и у каждой сферы человеческой деятельности свои страхи и страшилки. И отделить их друг от друга весьма трудно… В том числе — разделить страхи и страшилки, касающиеся новых технологий. Какое сердце законодателя, особенно с Капитолийского холма, устоит перед трепетными словами главы Ассоциации кинопроизводителей Motion Picture Association о том, что новая технология «приходит к американским кинопродюсерам и американским кинозрителям так же, как Бостонский душитель к одиноким женщинам»…

Ну, в общем, уважаемые читатели, мы все поняли, про что это… Такое свежее, актуальное, недавнее… Да? Точно поняли? Дело в том, что Джек Валенти, возглавлявший Motion Picture Association of America, произнёс эти слова 12 апреля 1982 года, и в панический ужас его — равно как ассоциации владельцев кинотеатров, радио и киноактёров, кинооператоров — повергла такая техническая новинка, как видеомагнитофон. В оригинале его слова звучали так: «The VCR is to the American film producer and the American public as the Boston Strangler is to the woman home alone».