Одиннадцать дней вечности - Кира Измайлова

Она поднесла к моим губам кружку с водой, и я пила, пока кружка не опустела, а после поблагодарила женщину улыбкой.

– Скажите хоть, как зовут вас, сударыня, – попросила служанка.

Я только вздохнула, приложила палец к губам и удрученно развела руками.

– Не можете говорить, что ли? – поняла она, покачала головой и добавила негромко: – То-то мастер Йохан удивлялся: ни застонете, ни ахнете… Ох, бедняжка… Ну так хоть понимаете ведь, что люди говорят? Ой, да что это я, понимаете, видно же! Простите, сударыня!

Я улыбнулась.

– Поесть не желаете? – деловито осведомилась служанка, дождалась кивка и добавила: – Ох, да только мастер Йохан в отъезде, я и не знаю, чего вам можно давать, а чего нельзя… Бульончику, может?

Я решительно помотала головой – есть хотелось очень ощутимо, а что толку с той водички?

– А может, все же выпьете чашечку? Говорят, крепкий бульон самое оно для больных!

Мне представилось жирное варево, запах мяса, и к горлу подкатил ком, я даже зажала рот руками…

– Похоже, не пойдет, – констатировала служанка. – Чем же вас кормить-то, сударыня? Кашку сварю, пойдет? Тоже нет? Эх, знать бы, откуда вы родом, да что у вас принято стряпать! А как догадаешься?

Я огляделась в поисках хоть какой-нибудь картины или гобелена, чтобы можно было указать, но, как нарочно, в этой спальне шелковые обои были увиты виноградными лозами, и только расписной потолок… Ну конечно!

– Ну не с неба же вы упали, сударыня, – вздохнула служанка, проследив взглядом за моей рукой. – И не с солнца. Это только в сказках люди на солнце да на луне живут…

Я изо всех сил помотала головой, так что коса растрепалась (я снова поразилась, до чего же тусклыми стали мои волосы), и указала чуть вбок и ниже, туда, откуда поднимались к солнцу белые лебеди, на голубой туманный берег, почти неразличимый снизу.

На лице служанки отразилась усиленная работа мысли. Я снова огляделась, взяла кружку с подноса и указала внутрь.

– Еще напиться дать? – отреагировала та. – Нет? А… Ох, голова моя дурная! Вы с побережья? С речного? Нет? С морского, значит… Ага! Ну, тогда я знаю, чем вас порадовать, сейчас на кухню сбегаю, сегодня как раз камбалу готовили, объедение…

Уже в дверях она оглянулась и добавила:

– Это повезло вам, сударыня, мы ж на самом берегу, считай, живем! Самое оно для морской-то души! И рыба свежая что ни день, знай, выбирай…

«На самом берегу? – удивилась я. – Что же, я все-таки добралась до моря? Каким-то чудом, не иначе…»

Конечно, нужно было идти вдоль реки до самого ее устья, так мне не пришлось бы плутать, но и нашли бы меня мгновенно, если бы захотели. И это отняло бы слишком много времени, а я хотела взглянуть на море перед смертью, потому и рискнула пойти напрямик. Однако я все еще была жива, хотя времени, должно быть, прошло немало… Как странно!

Впрочем, тут служанка принесла уставленный тарелками поднос, и я позабыла обо всем, до того аппетитно пахли эти яства… Правда, я предпочла бы съесть мидий сырыми, но и суп из моллюсков оказался выше всяческих похвал, а уж камбала в горшочке и икра на льду…

– Я уж всего понемножку положила, сударыня, – сказала служанка, увидев, должно быть, как у меня разгорелись глаза, – с ходу-то много нельзя, дурно станет, вы, почитай, два месяца толком не ели!

Наверно, на лице у меня было написано изумление (что там, я даже ложку выронила!), потому что она поспешила пояснить:

– Подобрали-то вас в конце января, в самую стужу, а теперь уж апрель на носу, сады вот-вот распускаться начнут!

Два месяца?! Но как такое может быть? Неужели… нет, нет, чудес не бывает, мне ли не знать!

– Меня Анной звать, – продолжала тем временем словоохотливая служанка, раздергивая шторы пошире. В самом деле: небо сияло голубизной, доносилось веселое птичье чириканье, а в приоткрытое окно лился весенний аромат – так пахнет не просохшая еще земля и едва пробивающиеся первоцветы… Хотя о чем это я? Подснежники уже, должно быть, сошли, настало время других цветов! – Имя мое вам, правда, без надобности, коли у вас голоса нет, ну так я вам колокольчик принесла, позвоните, когда понадоблюсь. Он звонкий такой, издалека слыхать!

Анна забрала поднос, вздохнула и доверительно добавила:

– Мастер Йохан-то уже и не надеялся, что вы очнетесь. Сказал, после такой горячки если человек в себя и придет, будет бревно бревном, ничего не смыслить и не понимать. Ан поди ж ты! Экую вы ему дулю под нос… Верно Мари сказала: иные худые крепче дородных!

Я невольно улыбнулась.

– И его высочество рад будет, – продолжала она, – очень уж ему хочется узнать, откуда вы взялись да что с вами приключилось! Все ждал, когда же вы в себя придете и сможете рассказать, да вот только… А хотя он уж придумает что-нибудь! Даже я с вами столковалась худо-бедно, а ему ума не занимать…

Тут Анна хотела было всплеснуть полными руками, но вовремя вспомнила, что держит поднос.

– Вот голова моя садовая! Вы ж, поди, грамоте обучены? Сможете написать, кто вы, откуда да что стряслось?

Я молча покачала головой. Выучиться писать я не успела. Разбирала буквы, но читать почти не могла, с десяток слов, не больше. Даже имени своего записать не умела… Впрочем, его и выговорить бы смог не каждый.

– Как же так? – удивилась Анна и отставила поднос. – Благородная девица – а по всему видать, что благородная, и грамоте не обучена? Или у вас родители были из таких, что всякую науку дочерям запрещают, а те потом ни посчитать, где их управляющий обманул, ни письмо милому другу написать не могут?

Я снова отрицательно покачала головой.

– А может, вы иностранка? – придумала служанка и от волнения принялась поправлять чепец, но вместо того сбила его набок, сделавшись похожей на упитанную маргаритку с растрепанными лепестками. – А и точно, я слыхала: по-нашему чужеземцы и понимают, и говорят, а писать не сразу выучиваются! А что купцы сторговаться могут, так они с цифирью дружат, а цифры везде одинаковые… Так, сударыня?

Я кивнула. Мне очень нравилась Анна: она сама придумала для меня прекрасную историю, сама поверила в нее, а теперь, чего доброго, убедит всех остальных. Ну и славно…

– Ну вот, теперь хоть понятно кой-чего, – довольно сказала Анна и снова взяла поднос. – Видно, вы недавно в наших краях, не то б живо всему обучились! Даже я и то худо-бедно писать приспособилась – его высочество от нечего делать выучил, когда болел, а я с ним сидела. Я ж его совсем маленьким помню… Кормилица я его, – пояснила она. – Так при нем и осталась, и слава Создателю, что надоумил его отца меня обратно в деревню не прогонять, не то не было б уж моей кровиночки…

Я ничего не поняла из этой тирады, а Анна, кажется, сообразила, что сболтнула лишнее, потому что поспешила добавить:

– Его высочество маленьким болел много, а уж капризен был – только меня и терпел. Ну а лежать целыми днями поди-ка скучно, вот он и выдумал меня грамоте учить… А человек он упрямый, решил – значит, сделает. Так что теперь если кому из слуг что написать или прочитать надо – это меня зовут, не мастера же Йохана, это ему не по чину! Ну, – проговорила она, подумав, – буквы-то я вместе складывать умею, только не все слова понимаю. Как-то заглянула в господскую книжку – ох, и мудрёно же! Ну да мне того и не надо…

Анна осеклась, потом сказала виновато:

– Уж простите, сударыня, заболталась я. Целыми днями молчком да молчком: его высочество со свитой уехали, да, видно, надолго. От вас не отойдешь, разве что на кухне с товарками словечком перебросишься. А у меня язык на привязи не держится, сколько раз меня ее величество, покойница, за то бранила…

Она размашисто осенила себя знаком Создателя и тяжело вздохнула:

– Уж не сердитесь. Постараюсь помалкивать, а то будто вам охота мою болтовню слушать…

Я всем своим видом и жестами постаралась выразить, что мне вовсе не мешает ее монолог. Наоборот, пускай Анна говорит побольше: так, быть может, я узнаю, где очутилась и что происходит за этими стенами! Я бы расспросила, но как?

2

Конечно, Анна придумала, как нам с нею общаться: смекалки ей было не занимать. Она быстро приловчилась задавать мне вопросы, на которые нужно было отвечать только «да» или «нет», а еще приспособилась понимать мои жесты. Я решила: это потому, что Анна много нянчилась с маленькими детьми, которые еще толком не умеют объяснить, чего хотят, где у них болит, почему плачут… да и вовсе еще говорить не умеют! Должно быть, я теперь казалась ей таким вот ребенком…

Ну а рот у моей новоявленной нянюшки не закрывался ни на минуту, и если бы я не стосковалась по общению (пусть я и могла поддерживать беседу только жестами), то скоро утомилась бы от беспрерывной болтовни. Но мне так давно не встречались люди, которые смотрели на меня не как на диковину, не показывали исподтишка пальцами, не шипели за спиной гадости, что я готова была слушать ее часами. (Конечно, на кухне Анна наверняка сполна удовлетворяла любопытство других служанок, но от сплетен прислуги никуда не денешься, будь ты хоть королевой, хоть последней нищенкой! С этим можно было только смириться.)