Путешествия капитана Александра. Том 4 - Саша Кругосветов

Крутой народ живет в Щеповке. Мажоры. Одежда им – не одежда. Обувь – не обувь. Кареты – не кареты. А дома-то какие! Оторопь берёт, глядя на эту слободу. Начинался посёлок бедненько. Участочки для домов брались маленькие. И домики строили скромненькие, деревянненькие. А нынче! Какие махины отгрохали!

Один одного больше. Один одного выше. Места для дворов почти не осталось. Понатыканы громадины безвкусные друг на друге. Да всё разные. Соревнуются. Кто больше выпендрится. Кто круче изломает фантазию архитектурную. Кто понтовей. Дом на доме. Эркер на эркере. Портик на портике. Фронтон на фронтоне. Колонны несоразмерные, архитравы огромные, пилястры непропорциональные. Как в страшном сне. Стены – иные золотыми листами покрыты, иные ониксом, изнутри просвечивающим. А крыши – редко, если черепица, все больше камень полудрагоценный, стекло бронированное. Не дома, а выставки тщеславия, гордыни, кичливого бахвальства. Выкрики бездушных, необразованных выскочек, пустышек человеческих в золотом обрамлении. Тучи скачущих блох раззолоченных при королевском дворе Братанов Великолепных.

Щепы, щепачи, щепатые, жители Щеповки, выхваляются друг перед другом прикидом, жёнами лощёными, расфранчёнными, экипажами шикарными, кучерами, в пух и прах разодетыми. Экипажи покупают побогаче да поогромней, что главное. Такие экипажи заводят, что не проехать на них по улицам-то Щеповки, бо узкими остались те улицы со времен стародавних. Так и стоят экипажи во дворах. Раз в неделю бычок сядет в экипаж. Кучера кружок по двору сделают. Чтоб соседи видели. Не ландо какое-нибудь мелкое. Американские всё кареты: Тахо, Эскалейд, Хаммер, Субурбан. Бычка, чай, не на помойке нашли.

Мэйнстримный народ следит за собой, чтобы пацанским обычаям ровно соответствовать. Мужчины – качки один к одному. Иной и в дверь плохо проходит. Шея, как у быка. Головка маленькая на огромном туловище. Руки-ноги растопырены, вместе не свести. Пальцы-то сами собой раздвигаются, словно воздухом накачаны. И то сказать – качок, так и должно быть. Лицо красное, щекастое. Уши поломаны остались от занятий борцовских. Глазки маленькие, кровью налитые. Тяжело ходить такому. Человек ведь. А вес, как у быка, попробуй поносить. Оттого и глупостей много творит, что голова всегда в затемнении. Вон Геркулес, герой греческий, бог почти, и то… В затмении умственном от упражнений этих физических детей собственных придушил своими же руками. А мы-то – обычные, какой с нас спрос? Зато силы немерено. А голова – когда надо, варит. Если что отнять надобно. Или лоха развести. Мы, хоть и не пацаны, а тоже правильно живём. С годами у бычка габариты растут. Лень в зал-то спортивный ходить. И забот много. Поесть и попить сладко след. Пивца обязательно. Да чтоб малышку какую в уголке прижать. Вот с годами животик появляется. Да нет, не животик, а вполне себе живот. Нависает так, что перчика-то и не видно. Так что с барышнями проблемы возникают. Така больша организма кровушки-то немало требует. Сердце расширено, увеличено с молодых годиков. Недаром говорят: «бычье сердце». Тяжело ему. Тук-тук. Тук-тук. Кровушки ток до перчика-то и не доходит. Взбадривает бычок себя то пивом, то водочкой. Помогает вроде. Вначале. А потом – всё меньше и меньше. Ан не отказаться от бани с друзьями. Да с выпивкой. Да с салом. Да с обменками. А в результате? Шкаф шкафом. Комод агроменный. И полный пшик к сорока годам. Что и остаётся из развлечений – походить, посмотреть на бои без правил. Да бросить ненароком: я этого запросто месил, и этого тоже. Того только и остаётся. Да и долгая ли жизнь ему, дураку, отмерена? Уберёт его, неуклюжего неумеху, на тёрках кто-то из пацанчиков правильных. Или сам раньше времени окочурится. «Удар случился» – так в те времена говорили. И нет бычка. Только большое мраморное надгробие. «Дорогому сыночку» или «От друзей и товарищей». Ну, не будем о грустном. Жив ещё наш бычок, здоров, шустрит по «базарам», «тёркам», по «сходнякам». Чувствует себя важной персоной. На своём месте. Подругой обзаводится. Женой, домом, детьми, Тахо. «Мои бизнесмены…», «мои юристы…», «мы не работаем по такой схеме…», «мой человек…», «это звери, с чёрными мы не работаем…», «я с самим Михасем работал…». Жизнь идёт своим чередом.

Подруга-то у него тоже мэйнстримная, стрёмная, словом. Высокая. Ухоженная. Волосы, кожа, ногти, эпиляция, массажисты, спортзал. Мастерица улётного шопинга. Для поездок – лучшие кабриолеты. Но главное – ни капли жира. Минимум еды. Диеты, диеты, диеты. Уже в чем душа держится. Вся просвечивает. Груди не стало. Между ног – ветер гуляет. От слабости еле ходит. На ходу качает её из стороны в сторону. Ветром сносит. Андрогенная сущность просвечивает. Неудивительно: экзогенная, женская сущность, она ведь вторична, вот и исчезает понемногу. Не поймешь уже – мужчина, женщина. Бычок радуется: моя-то в форме отменной. В такой форме, что вдруг теряет интерес к пище полностью и уходит, бедолага, в мир иной. Редко кого спасти врачам удаётся. Если и выживает, то мается только, усыхает, всё меньше и меньше в ней женщины. Циклы месячные прекращаются. Дитятко не зачать крутым ребятам. Не получается. Или, если получится, то не выносить ребёночка. А и родится доходяга – такой больной, что лучше бы и не появлялся, прости господи.

А до того, как встретить сваво качка суженого, ведёт свободная барышня на Щеповке свободную жизнь. На тусовки модные ходит. Может, и занимается чем. Рекламирует нижнее белье. Участвует в модных реалити-шоу[1]. Если с головой, то сама и ведёт эти шоу да участников подбирает. Тупая жизнь для блезиру, для форсу бандитского. Все смотрите. Клёво. Гламур напоказ. Летай, стрекоза. Пока лето. Что зимой делать-то будешь?

И бычки, и барышни ихние обязательно живность заводят домашнюю, как с детками не всегда получается. Кошечек, собачек. Так принято. Но чтоб отличаться от других обязательно. У меня «норвежская голубая». А у меня – «чёрная британская короткошерстная». Моя-то, без шерсти вообще кошечка, «сфинкс донской», смотри, красавица какая. Шмакодявка донская, а не красавица. Вот у меня зверюга, «ашера», кошка метровой высоты, а то и больше. Собачки махонькие (левретки, карликовые и той-пудели), чтоб на руках носить, бантики завязывать. Собака – чем уродливей, тем лучше. Ноги короткие, туловище длинное. Кожа висит, перетягивается. Или даже совсем голая собачка, без шерсти, такие тоже бывают. Генетика. Да не собак генетика, а людей. Кому-то из морийцев ген любви к уродцам достался от Кифы Великого. Неплохое родство. Собачки, кошечки… кто-то удава заводит. Или крокодила. Или огромную зелёную игуану.

Такова весёлая жизнь Щеповки.

Не только Щеповкой и щепачами славна Тщемория. Словно крупинки золота в чёрном песке тщеславных морийцев, разбросаны по окраине дома, семьи и отдельные выдающиеся личности, имеющие отношение к высокому искусству Попсы[2]. Столицей Попсы законно считается Попсовка. О, какие важные люди живут в этом посёлке, какое огромное значение они имеют для культурной жизни Мории, сколько восхищённых взглядов приковано к их выступлениям, их жизни, домам, драгоценностям, семьям, будуарам, бракам, прислуге, прошлым и будущим мужьям, жёнам, пассиям, детям, сплетням о них, их шуткам, выходкам, скандалам существующим, несуществующим, их задницам, бюстам, уходам и возвращениям, их снотворным таблеткам. Их романам с Братанами и членами семей Братанских. Боже, как это важно, как поучительно для всего народа морийского, и особенно – для подрастающего поколения!