Порожский феномен - Григорий Филановский

ИЗ СТЕНОГРАММЫ ВЫСТУПЛЕНИЯ НА РЕДАКЦИОННОЙ ЛЕТУЧКЕ

ОТВЕТСТВЕННОГО СЕКРЕТАРЯ ЖУРНАЛА «МЕДИЦИНА ДЛЯ ВСЕХ»

Нам сообщили, что на заседании редколлегии газеты «Порожская правда» критика, содержащаяся в нашей заметке «Чудо перешло Порог» была признана несправедливой. В связи с этим на место выехал наш специальный корреспондент кандидат медицинских наук тов. А. Корабельский, которому поручено также прочесть в Пороге несколько популярных лекций.

Я приехал в субботу, и меня сразу позвали на вечер, студенческий вечер в неказистом здании техникума. Зал на сотню мест, счетверенные стулья, эстрада. Состязались команды двух факультетов — задавали хитроумные вопросы, танцевали, пели… Наконец, одна из команд объявила номер «с ним» — по залу прошел шелест…

Предстояло «чудо», это все ощущали и ждали чего-то занимательного, любопытного, оригинального.

Он стоял в двух шагах от меня; а какой-то мальчик на сцене вытаскивал из лотерейного барабанчика бумажку с номерами ряда и места, затем ведущий указывал на определенного жребием человека. Масюк, повторяю, стоял в двух шагах от меня и обращался весь на того, рождающего мысль. Что запечатлелось у меня, как фото: жалобная улыбка, брови, налезающие на глаза, капли пота на веснушчатом носу, странная сутулость… Было очень тихо.

По указанию ведущего Масюк легко пробежал ползала и снова ссутулился. Вдруг та, на которую пал его дар, закрылась ладонью, крикнула что-то непонятное; я заметил, что у него покраснели уши, дернулись губы и быстро что-то прошептали, он еще больше ссутулился и перевел взгляд, нет, не взгляд себя на ее соседа. «Тоже мне тайны мадридского двора» — проговорилось раздельным баском, и он метнулся к ряду сразу же за моей спиной. Лотерейный барабанчик застыл, и ведущий отказался от своей роли… Сорвалась некая ниточка, но игра — да, да, для них это была игра — пошла свободней. Масюк метался по залу, казалось, что он всюду, даже голос его менялся… «Подмосковный городок» — пропелось неподалеку.

«А у меня прическа лучше, чем у Галки». «Пить хочется». «Ну, пора бы кончать это дело…»

Нет, тогда мне было совсем не до мысли о возможности подделки, обмана. Совсем другое. Меня охватила тревога. Не простая тревога, а вроде предчувствия, что случится нечто такое, что и представить себе нельзя. Я боялся его. Передо мной тот, кто сейчас может нечаянно открыть меня хоть мне самому…

Вдруг сидевший со мной рядом преподаватель с устоявшимся начальственным лицом, человек, очевидно, всегда твердо чувствующий себя на месте, пригнулся и рысцой побежал из зала…

________________________________________________

* Опущено описание чисто личных переживаний автора письма.

Документ № 6

ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИЯ СЕМЬИ МАСЮКОВ

АННА АНДРЕЕВНА

У Вальки это немножко от деда, моего деда, Григория Рахматуллы — они наполовину татарин. Сидит, бывало, дед в доме, и вдруг: «Нет!» — кому-то из нас, или матери, или бабке. А мы ведь молчим. Еще насупится, как Валька давеча, и с такой улыбочкой: «Правильно…» Меня однажды, когда в голодное время помыслила, что многовато он ест, ударил тяжело — не со зла, с обиды. Я молчала, и он молчал, и все понимали, что не зазря. Дед был с небольшой хитрецой: таил, что иногда чует чужие мысли. Особенно потому, как село у нас глухое, батюшке все втихомолку покорны, а батюшка чужеродных живо к антихристову войску причислит. Порой на моленьи уловит батюшка дедову улыбку, весь передернется: опять бесов слушаешь, нечестивец!.. К смерти года за три стал дед глохнуть, а мы, сейчас припоминаю, тогда вроде внимания на это не обращали, попривыкали — как поглядим в его сторону, позовем есть или в лес он и слушает. Любил он Вальку моего — в год смерти дедовой сыну пятый год уже пошел. Дед положит лапу мальчонке на голову: «Ну…» Сидят оба, словно в молчанку играют, и у Вальки на мордочке разные выражения, будто кино смотрит. Отец этого не любил, просил даже деда оставить эти фокусы с ребенком. Но тут дед скучно качал головой: не слышу, мол, не знаю… Ну, а дальше, пускай хоть отец, хоть Валька сам скажет…

СЕРГЕЙ НИКОЛАЕВИЧ

Я думаю, напрасно мы всю эту канитель развели. Был мой сын парень, как парень. Ну, имеется у него способность глядеть в чужие головы. Так разве ж это талант! Простите, доктор, весь город вас любит и уважает, вы же любую болезнь насквозь видите, себя не щадите, душу людскую понимаете — не у вас ли самый верный, самый высокий талант!.. Что мой мальчишка против вас! — босяк. Может, когда-нибудь, слушай, Валентин, ты будешь хорошим агрономом, очень хорошим, таким, чтоб люди о тебе говорили так же, как о враче Калиновском. А чудесами пускай наш батюшка ведает, вино в кровь господню превращает, или наоборот, да путевки в рай обещает.

Валька, конечно, пусть отдаст долг науке, все сделает, что умные люди советуют, но своей науки, жизненной науки пусть тоже ни за что не забывает.

ВАЛЕНТИН МАСЮК

Как бы это по порядку… Только вы, пожалуйста, меня пока только слушайте, а свое, свое в мыслях не высказывайте — очень фонит…

Мама верно говорила: в детстве с дедом я чувствовал, как солнце, закрытыми глазами.

После пропало. Года три примерно назад стал замечать: иной раз откуда-то, от человека идут его запечатанные слова. Знаете, когда я не думал об этом, специально не думал, то доносились ко мне многие мысли, легко, как во сне. А когда старался ухватить их, как назло ничего не получалось — глох, именно вот к этому глох. И мне казалось, начинало казаться, что люди кругом так, да, именно так слышат друг друга, а я с пороком, с находящей глухотой. Вы думаете — это легко было?.. Нет, вы не то думаете!.. Легко, думаете, было отыскивать не то я говорю — настраивать себя на верную линию?..

Я не верил и сейчас не совсем верю, что все люди, все вы, не переговариваетесь беспрерывно втайне мыслями… А надо мной теперь зло насмешничаете… Нет, я теперь уже понимаю, что ошибаюсь, но тогда я, наверное, много потерял оттого, что отдавал себя одному. И запустил учебу, и дома были неприятности. И особенно мне горько было от тех-слов, что мама недосказывала, а я их узнавал.

Экзамены подошли. Я решил рискнуть — терять-то было нечего, — знал я мало. Историк наш на экзамене — все это знали — вяло выслушивал ответ (шпаргалили здорово) и задавал дополнительные вопросики. «Когда умер Наполеон?» Я переспрашиваю: «Что? Когда умер Наполеон?» И быстро, вслед за промелькнувшим в его голове: «1821 год». «А когда… была Куликовская битва?» — В 1380, 8 сентября. «Отлично. А как звали Робеспьера?» — «Максимильен Мари Изидор». Историк посмотрел на меня очень внимательно, попросил всех выйти из класса и шопотом спросил, как звали одну его знакомую, давнюю… «Томочка!» Мы тогда оба все поняли. Он махнул рукой и вышел…