Город на грани: поездка по окраинам Сан-Паулу - Джастин Макгирк

Общепринятое представление о Сан-Паулу складывается, с одной стороны, благодаря снимкам «леса» небоскребов и рассказам о жизни городской элиты, позволяющей себе роскошь перемещаться по мегаполису на вертолетах, а с другой стороны – благодаря окружающей эту роскошь постоянно разрастающейся «кайме» фавел. Но рассматривать структуру города по принципу «богатое ядро в кольце нищеты» было бы упрощением. Хотя новоприбывшие мигранты, как правило, оседают на периферии Сан-Паулу, там живут не только они. Его окраины – вместилище вопиющих социальных контрастов. В 1980–1990-х развитие Сан-Паулу шло по знакомому сценарию: зажиточные граждане бежали из центра, ища уединения в пригородах – во вновь построенных охраняемых коттеджных поселках. Наиболее известный пример этого – Альфавиль: обширный анклав на северо-западном рубеже города, застроенный роскошными виллами с бассейнами. Позже мы проедем и мимо него, но такие места – не главное в нашем путешествии. И не только потому, что Альфавиль до боли напоминает пригороды Финикса: в том, что богачи могут о себе позаботиться, нет ничего удивительного – и вдохновляющего тоже. Поражает как раз другое – упорство бедняков, строящих свою жизнь в этом жестоком городе.

1. Путешествие к рубежу

Pixação на пути в Сан-Матеуш

Восьмое декабря, шесть утра. Мы отправляемся в путь еще до рассвета. Мы проезжаем мимо высоких оград и непреодолимых ворот, будок с ночными сторожами, собак, бегающих за заборами, – мимо всех этих атрибутов помешанного на собственной безопасности богатства. Это Сумаре – симпатичный квартал в центре, как бы отделенный от города покровом из тропических деревьев и необычайно извилистыми дорогами, «выпадающими» из общей «решетчатой» структуры транспортной сети. Для меня это хитросплетение улиц – верный способ заблудиться, что и происходило со мной неоднократно. Для ночного времени частные охранные компании, обеспечивающие безопасность в этом районе, придумали своеобразную систему патрулирования: человек на мопеде объезжает окрестности и издает странные звуки, напоминающие крик попугая ара, оповещая своих коллег в будках, что все в порядке. В первый раз, когда мы услышали эти звуки, они показались нам тревожными – мы решили, что это наводчик подает сигнал своим «коллегам». Но со временем они начали нас даже успокаивать.

Во времена Леви-Стросса Сумаре был пригородом на западе Сан-Паулу, где селились представители среднего класса. Иными словами, тогда он был рубежом города – а ведь от Соборной площади этот район отделяет не более 4 километров. Чтобы добраться до нынешних границ Сан-Паулу, надо преодолеть куда большее расстояние. Сегодня наша «орбита» будет отстоять от «Се» на 18–20 километров. Таким образом, круг, который мы опишем, имеет протяженность 120 километров. Но это без учета объездов, неизбежных сбиваний с пути и пробок. Нас ждут неожиданные виды и незапланированные остановки. Сейчас еще не рассвело, а когда мы вернемся, будет уже темно.

Вместе со мной – фотограф Тельма Вилас Боаш и ее муж – архитектор Роберту Сомлу. Мы едем в машине Роберту – фольксвагене «Сантана квантум» (подобное сочетание религии и теоретической физики выглядит парадоксально уместным в этом непознаваемом городе). Наш первый «порт захода» – район Сан-Матеуш, в 20 километрах к востоку. Оставив позади сонный Сумаре, мы петляем, двигаясь в сторону шоссе Президента Дутры, как будто направляемся в аэропорт Гуарульос. Мы проезжаем мимо торгового центра Shopping D – гигантского сарая с облицованным плиткой фасадом, напоминающего вывернутый наизнанку общественный туалет с прикрепленным к нему великанским трамплином – спиральным въездом. Затем перед нами возникает еще один «сарай» – на этот раз зоомагазин, потом тюрьма с четырьмя сторожевыми вышками по углам. Либо я уже не раз был здесь, либо по дороге из аэропорта находится несколько тюрем.

Мы сворачиваем на юг к Сан-Матеушу; на пути – несколько почти достроенных высотных домов. Некоторые выглядят просто и не оскорбляют глаз – лаконичные, белые, модернистские. На других явно лежит печать постмодернизма – они аляповато украшены закругленными балконами и цветными полосами. Довершает картину «рощица» персикового цвета башен с островерхими крышами и полуфронтонами – подражание зданию [email protected]@T, спроектированному Филиппом Джонсоном. Эти «эрзац-небоскребы» – продукт новой волны жилищного строительства, предназначенного для быстро растущего среднего класса Сан-Паулу.

Лула – на момент нашего путешествия он еще президент и пока не передал бразды правления своей протеже Дилме Русеф – любит говорить, что в стране остается еще 28 миллионов человек, которым надо помочь выбиться из нищеты. Кто-то из них – если повезет, конечно, – может быть, переселится в копию джонсоновской башни. Проезжая по Авенида Арикандува, мы повсюду видим такие стройки. Эти бетонные ростки – еще только «куколки» в коконах строительных лесов – и, возможно, в готовом виде они не будут напоминать башню [email protected]@T. Но так или иначе, дешевые «высотки» по спекулятивным ценам – характерная черта нынешнего строительного бума в городе. У них практически нет несущего каркаса – этажи (иногда до 20) из шлакобетонных блоков просто громоздят один на другой. И уже через пять лет такой дом выглядит старым. Неудивительно, что количество жалоб жильцов на строительные компании достигло рекордного уровня.

Лула закачивал деньги в жилищное строительство, инициировал программы вроде создания FNHIS – национального фонда социального жилья – и Minha Casa Minha Vida («Мой дом – моя жизнь»). Последняя представляет собой государственный план, предусматривающий постройку миллиона дешевых квартир к 2016 году. Башни, мимо которых мы только что проехали, – тоже результат этой программы. На их фасадах красуются гигантские баннеры с рекламой Caixa – федерального сбербанка, выдающего беднякам кредиты для покупки жилья в таких домах. Проблема заключается в том, что контроль качества полностью отсутствует и застройка ведется совершенно бессистемно. Результатом становятся некачественные дома на окраинах, изолированные от инфраструктуры. Эта программа, конечно, стимулирует создание новых рабочих мест, но ее критики утверждают, что в качестве орудия для решения жилищных проблем самых бедных граждан она неэффективна.

Дальше мы попадаем в рабочий район с неожиданно тесной застройкой и поражаемся тому, как много стен здесь расписано pixação. Это чисто бразильская форма «настенной живописи». В отличие от многих видов местных граффити, нью-йоркские корни которых торчат наружу, этот вполне самобытен. Характерное начертание букв напоминает толкиеновские руны, словно город наводнен эльфами-акробатами. Почему акробатами? Да потому, что каждый «пиксадор» старается показать свою удаль, рисуя надписи как можно выше и в самых недоступных местах. Часто они карабкаются по стенам «высоток»: ведь pixação – это не только способ художественного самовыражения, но и вид «городского спорта» вроде паркура, и иногда дело заканчивается гибелью живописца. Политический характер носит не столько содержание надписей, сколько само их создание. Как мы видели на примере Сумаре, стены – главная форма социальных барьеров в Сан-Паулу: они не только разделяют богачей и бедняков, но и заслоняют человека от самой мысли о коллективном аду снаружи. Поэтому то, что «пиксадорес» выбирают стены, чтобы заявить о своем присутствии, выглядит весьма уместным – они, по выражению социолога Терезы Кальдейры, превращают инструмент разделения в орудие общения.

2. Самопомощь: Сан-Матеуш

Зарождающаяся фавела в Сан-Матеуше

Мы движемся за грузовиком с надписью «So Jesus Salva» на заднем бампере: «Тебя спасет только Иисус». Проехав через лес, мы оказываемся в Сан-Матеуше. Городской ландшафт здесь весьма разнообразен; ощущение такое, будто он еще только формируется. Мы снижаем скорость до черепашьей: впереди дорогу заняла стая бродячих собак, и две дворняги решили немедленно заняться любовью. Вокруг – несколько «социальных» многоквартирных домов, пара кварталов с индивидуальной жилой застройкой и небольшая фавела прямо у дороги, на берегу ручья. Мы вылезаем из машины и достаем фотоаппараты; в этот момент к нам подбегает человек – он что-то кричит. Выясняется, что он хочет подать официальную жалобу на условия жизни в фавеле. Куда смотрит правительство, негодует мужчина. Мы не успеваем опомниться, как он уже ведет нас по тропинке к своей хижине.

Там он передает нас из рук в руки своей жене – ей, наверное лет под тридцать: у нее кожа молодой женщины, но лицо старухи, волосы замотаны платком. Она не работает – занимается домом и двумя детьми. И несомненно эта женщина недоумевает – с какой стати у нее на кухне объявились трое незнакомцев, – но природная застенчивость вынуждает ее с этим смириться. Потом и другие люди будут приглашать нас к себе домой – их открытость резко контрастирует с замкнутостью многих социальных слоев в Сан-Паулу.