В едином ритме. Вслепую - Наталья Сахарова

Давно перестал думать о таких вещах, привык к тому, что я слепой. Но с ней всё по-другому. Боюсь разочаровать её, не хочу, чтобы она чувствовала мою ограниченность. Я мечтаю быть полноценным мужчиной для своей любимой женщины.

Глава 5

Он играл. Что-то грустное, но наполненное не отчаянием, а какой-то сосредоточенной тоской. Неизвестная мелодия, классику я узнала бы.

Мама часто играла на фортепиано, когда отца не было дома. Поначалу, я подсматривала заголовки нот, а потом стала узнавать мелодии на слух.

Заглянула в зал. Не было никого, только он за роялем. Вошла и села в кресло в первом ряду.

– Привет. Хорошо, что зашла, – сказал он, доиграв.

Старалась заходить тихо, чтобы не мешать. Но, видимо, он услышал шорох. Говорят, у слепых тонкий слух. Но как он мог понять, что это именно я?

От этого странного ощущения (он почувствовал, что это была я, а не кто-то другой) стало не жутко, а, наоборот, почему-то, хорошо. Он показался родным – единственным родным человеком в этом чужом мире.

– Очень красивая композиция. Чья она?

– Моя.

– Ты пишешь музыку?

– Бывает.

Пришла извиниться, а разговор получается такой, как будто ничего не произошло.

– Прости, что нагрубила вчера. Там, на крыше…

– Ничего.

– Ты уже домой? Можем пойти вместе, если хочешь.

– Да, конечно! – мне показалось, он обрадовался. – Сейчас, только вещи соберу.

– Хорошо, я подожду.

Собрал ноты, закрыл крышку рояля, придвинул стул поближе к инструменту и положил ноты в шкаф – он проделывал эти действия уверенно. Как любой зрячий человек. Наверное, уже на автомате.

Заминки были заметны только тогда, когда он спускался со сцены – немного замедлил темп. Но, видимо, его ноги уже знали ширину ступенек, поэтому шёл он, не теряя равновесие.

Спустился со сцены.

– Пошли!

Глава 6

После обеда мало кто из постояльцев остаётся в гостинице – гуляют по городу. Персонал занят своими делами. Поэтому я могу играть на рояле в одиночестве. Мне нравится звучание зала. Это не то, что звук инструмента, стоящего в обычной городской квартире. Видимо, архитектор гостиницы отлично разбирался и в акустике.

Хотел услышать, как зазвучит здесь менуэт, который написал вчера, думая о ней. В процессе игры снова переживаю всё то, что произошло на крыше. Больно – от её грубости, но ещё больше от того, что ей самой больно. Видимо, это после аварии она так ожесточилась.

Странно. Вчера, когда играл дома, менуэт был в миноре. А сегодня руки наполнили мелодию надеждой – у меня никогда не получается её потерять (сам поражаюсь, насколько крепко мои зубы вцепились в эту хрупкую, но сильную девушку – покинутую на дне ящика Пандоры).

Кто-то зашёл в зал. Звуки были едва уловимые. Зрячий человек, наверное, и не услышал бы. Но у слепых свои отношения с воздухом. Без его помощи я бы не справился. Воздух как будто берёт меня за руку и ведёт через мрак, в котором я нахожусь всегда, почти всегда. Он, воздух, транслирует мне малейшие свои колебания.

Я не просто слышу, что кто-то вошёл в концертный зал, я ощущаю как этот кто-то затаил дыхание. Как человек отбросил волосы – сделал это легко и женственно. Как она тихонечко вздохнула. Как в этом вздохе было одновременно и наслаждение музыкой, и предвкушение разговора, и чувство вины. Конечно, я понял, что это она! И моё сердце сделало прыжок. Подпрыгнуло от радости так, как оно поступает по дороге на побережье. Когда, достигнув верха горы, начинаешь медленно съезжать вниз и тебе открывается во всей красе оно – долгожданное море. Всё-таки я счастливый: я видел море своими, тогда ещё зрячими, глазами.

А она сидела здесь. В этом зале. В первом ряду, на третьем сиденье справа, так что ей были видны мои невидящие глаза, руки, весь я. Играю сейчас для неё. Момент, о котором я так долго мечтал.

Доиграл. Поблагодарил её за то, что пришла. Она замешкалась. Видимо, удивилась: ведь я узнал её до того, как она начала говорить. Предложила выйти с работы вместе.

Сегодня ещё и тепло. Я счастлив!

Глава 7

Вышли вместе из гостиницы. Он предложил проводить меня. Я чуть не вызвалась сопроводить его – он же слепой. Хорошо, что сдержалась.

Передвигается по улицам он очень уверенно. В правой руке держит палку. Но мне казалось, что это не палка-поводырь, а цветок с длинным стеблем, которым он весело размахивает по сторонам. Совсем не было ощущения, что я иду с инвалидом. Он вёл себя как полноценный, ничем не обделённый, мужчина.

Было тепло, даже слишком – для осени. Он сказал, что этот год признали самым тёплым за весь период существования метеонаблюдений. Даже если это не так, я верю ему.

Он интересуется мной. Есть ли у меня друзья, как провожу свободное время, что люблю. Вплоть до того, что я предпочитаю: трамваи или троллейбусы, сухую погоду или дождь, кофе с сахаром или без… Он любит море и удивился, когда узнал, что я никогда не была на побережье.

Странно, но мы совсем не говорили ни о моём шраме, ни об аварии, ни о родителях. Как будто он уже знает обо всём. Мне кажется, мы знакомы сто лет, и теперь я уже не понимаю, как могла жить без общения с ним.

Он предложил посидеть на солнышке у реки, купил мягкое мороженое. Я согласилась.

Мы сели не на скамейке, а на самый край тротуара – возле воды. Я удивилась, как он искусно проделал это, не боялся упасть. Он предварительно вытянул вперёд свою палку (в тот момент она уже казалась мне не цветком, а волшебной палочкой). Я даже не заметила, чтобы он прикасался к тротуару или к столбикам на краю мостовой. Он как будто пощупал воздух и ловко уселся рядом со мной.

Мы ели мороженое и болтали ногами над водой. Он знал, что внизу плавают утки и иногда бросал им крошки от вафельного рожка. Хотя я даже не говорила ему про уток.

Мы обсудили столько всего за пару часов, что я уже и не вспомню все темы нашего разговора. Но я точно могу сказать, что этот вечер – самый счастливый в моей жизни.

Глава 8

Не зря надежда не оставляла меня, мы провели вместе сегодняшний вечер! Я провожал её после работы.

Она чувствует себя виноватой, это ощущается. И не привыкла к общению. Старался спрашивать только о приятных вещах. Я знаю, что о шраме, об аварии она думает постоянно – хотел, чтобы отвлеклась от этих мыслей. Знаю, потому что сам часто думаю о родителях, о пожаре, о своей слепоте, хотя уже пять лет прошло. А с ней это случилось всего год назад, рана ещё не затянулась.

У неё здесь нет ни одного друга, она не гуляет по городу. Избегает людей. Не стал спрашивать почему, я понимаю – ей неприятны взгляды прохожих, замечающих шрам.

Такое ощущение, что она считает себя недостойной наслаждаться моментом, солнцем, тёплым ветром, запахом сладкой ваты, плеском воды возле мостовой.

Предложил посидеть у реки, купил мороженое. Взял самое вкусное, по совету уже знакомой мне продавщицы. Мы расположились прям возле реки. Мне нравится слушать воду и то, как у ног плещутся утки. Обычно я приношу хлеб и кормлю их. Но сегодня уткам приходилось довольствоваться кусочками от вафельного рожка.

Мы общались без остановки, это хорошо. Сначала темы предлагал я и пытался её разговорить. А потом и она начала задавать вопросы. Оказывается, она хорошо разбирается в музыке, когда-то играла на гитаре и даже пела под гитару (теперь я не успокоюсь, пока она не споёт для меня).

Она смеялась – чему я безумно рад.

Моя мечта исполнилась: она была рядом и, наконец, радовалась жизни! Смеясь, она иногда касалась моего плеча. И тогда лёгкий приятный ветерок разливался по всему телу, подходил к горлу и заставлял меня улыбаться от счастья.

Глава 9

Он кажется таким добрым и предупредительным. Когда я выхожу после смены, он всегда ждёт меня внизу – даже если давно освободился и даже если у него выходной. Он обычно стоит прислонившись к перилам моста – говорит, плеск воды успокаивает. Всегда спрашивает, не устала ли я. Предлагает поужинать и не позволяет мне заплатить за себя. Каждый вечер провожает домой.

Но у меня не получается довериться ему. Я боюсь, как бы он не стал таким, как мой отец.

Поработав полдня шофером, отец проводил всё время на диване – переключал кнопки пульта и пил. Напившись, он придирался к маме, говорил, что она испортила ему жизнь (не знаю, почему он так думал). Иногда в дело вмешивались конечности. Чаще руки, ногам он давал волю не каждый раз – на ногах пьяному и устоять то сложно. Я боялась за маму и всегда прислушивалась к тому, что творилось за их дверьми. Я слышала разговоры, крики, обвинения. Больше всего во время этих ссор меня пугало затишье. Тогда я бежала в комнату родителей – чтобы проверить, жива ли мама.

Однажды, когда ворвалась к ним, я увидела, что руки отца были на шее мамы. Он пытался задушить её, а она старалась его оттолкнуть. Я помню, вернее мои руки помнят, как, подбежав, я засунула пальцы в просвет между шеей и его ладонями. Пыталась отвлечь, чтобы мама могла вырваться на свободу. Отец оттолкнул меня с такой силой, что я отскочила в другой конец комнаты и ударилась головой о тумбочку. Мама испугалась за меня, озверев, освободилась из его рук и подбежала ко мне. Видимо, я потеряла сознание, потому что очнулась у крёстной (мы всегда скрывались у неё, когда отец лез драться).