Теневая Линия. Ловцы звёзд. Звёздный Рубеж - Глен Кук

Именно мысли о Хоксбладе вызвали уныние Шторма. Разведка сообщила: Ричард опять замышляет наняться к Черному Миру.

— Да пусть себе поживятся, — буркнул он. — А я устал.

Но ему снова придется драться. Если не в этот раз, так в следующий. Ричард не оставит свою затею. Его будущая жертва знает: единственный шанс на спасение — это Железный Легион. Ричард — крепкий боец, проложивший себе путь на вершину среди не менее крепких соперников. Для него пустить в ход наемников или подослать убийц — самое обычное дело. Сейчас он размышляет, как бы половчее выкрутить руки Шторму. И обязательно что-то придумает — тогда уж пощады не жди.

Это уже бывало не раз.

Шторм, чуял, что это начинается снова.

В прошлом месяце одно частное дело привело его в Корпоративную Зону, на Старую Землю. Там он без конца ходил на светские приемы, возобновляя старые связи. На одном из таких приемов на него вышла парочка типов — на вид средней руки бизнесмены, — забросавшая его какими-то надуманными гипотезами.

Людям Черного Мира явно не хватало светского лоска. Этих начинающих макиавеллистов было видно насквозь — ничем не примечательные, только крутые с виду. Но вот хозяин их… Конечно же, они работали на Горнодобывающую и металлургическую корпорацию Блейка, что расположена в Эджворд-Сити, одном из городов Черного Мира, о чем они не преминули любезно сообщить Шторму.

Гней Юлий Шторм был могущественным человеком. Его частная армия была гораздо лучше обучена, вооружена и крепче духом, чем прославленная космическая пехота Конфедерации. И Железный Легион не был простой шайкой флибустьеров. Он был многоотраслевой компанией, держателем акций множества корпораций. Не желая перебиваться случайными трофеями, его люди обеспечивали себе безбедную жизнь при помощи долгосрочных инвестиций.

Железная Крепость простирала щупальца в тысячах направлений, хотя и не была доминирующей силой в финансовом мире. Ее интересы мог направлять каждый, кто имел на то деньги и желание.

Она была рычагом, которым прокладывали себе путь гиганты.

В прошлом они выжали все возможное из их ссоры с Ричардом Хоксбладом, разжигая в нем тщеславие и ненависть. Но Гней перерос свою восприимчивость к подобному эмоциональному вымогательству.

— В этот раз все будет не так, — прошептал Гней.

Тщетно размышлял он, как переиграть неведомого ему противника, намерения которого до сих пор оставались неясны.

Гней не смотрел на летучую ящерицу. А она, уже привыкшая к этим долгим размышлениям, терпеливо ждала.

Шторм достал из футляра старинный кларнет, осмотрел мундштук, смочил его и заиграл мелодию, которую навряд ли узнали бы хоть пятеро из живущих в этот век.

Партитура попалась ему в лавке старьевщика, во время визита на Старую Землю. Его привлекло название: «Чужак на берегу» — попало под настроение. Он и был чужаком на берегу Времени, выброшенным за полтора тысячелетия за пределы собственной эпохи. Ему бы жить в век Ноллиса и Хоквуда.

От грустной, тоскующей мелодии одиночества на душе стало легче. С семьей, с друзьями, в толпе — Гней всегда ощущал отторжение от мира людей. Лишь замкнутость кабинета давала ему уют. Только здесь, в окружении предметов, из которых он строил крепость для собственной души.

Но без людей было не обойтись. Они нужны были здесь, в Крепости, постоянно под рукой. Иначе он чувствовал себя еще более одиноким.

С кларнетом он не расставался никогда. Это был его фетиш, амулет, наделенный волшебной силой. Шторм дорожил инструментом больше, чем любым из своих людей. Вместе с другим талисманом, тоже постоянно ему сопутствующим — старинным пистолетом, — кларнет не давал его душе погрузиться в беспросветную ночь.

Печальный юноша-старец. Устремленный к древнему, редкому, забытому. Обреченный чьим-то проклятием на могущество, в котором больше не нуждался. Вот что являл собой при первом, беглом взгляде на него Гней Юлий Шторм.

Могущество его стало чем-то вроде мифического плаща, который невозможно сбросить. Чем больше старался он сорвать его, тем крепче оно держалось и становилось тяжелее. И было лишь два способа сбросить его навек.

Каждый из них требовал смерти. Один — его собственной. Другой — смерти Ричарда Хоксблада.

Когда-то смерть Хоксблада была целью жизни Гнея. Целое столетие прошло в бесплодных усилиях. А теперь это уже не было целью.

Небеса Шторма, если он вообще когда-нибудь до них доберется, станут тихим пристанищем для ученого чудака, снабженным лазом для понимающих антикваров-любителей.

Вороноящер внезапно расправил крылья.

Глава третья:

3052 год н. э

Можно ли понять человека, не зная его врагов? Дано ли нам познать инь, не зная янь? Мой отец сказал бы: «Нет. Если ты хочешь увидеть новые горизонты Правды, пойди спроси человека, который хочет тебя убить».

Человек живет. Когда он молод, у него друзей не сосчитать. Он стареет. Круг сужается. Обращается внутрь, становясь теснее. Мы проводим средние и преклонные годы, делая одно и то же в том же кругу старых друзей. Редко когда появляются среди них новые лица.

Но врагов наживать мы не перестаем никогда.

Они словно вырастают из драконовых зубов, которые мы щедро разбрасываем, ступая по тропе жизни. Они возникают повсюду, помимо нашей воли, нежданно, иногда незримые и неведомые. Порою мы наживаем их — или получаем в наследство, — просто оставаясь самими собой.

Отец мой дожил до глубокой старости. Он был сыном своего отца и врагов имел легион. И никогда не знал, сколько их и кто они.

Масато Игараши Шторм

Глава четвертая:

2844 год н. э

Дом был большой, высокий и теплый, как оранжерея, невыносимо влажный и зловонный. Поляризованную крышу из стеклостали расположили так, чтобы она пропускала как можно больше солнца. Кондиционеры не работали. Ночные ведра еще не убрали из стойл.

Норбон в’Диф облокотился на отполированные медные перила смотровой площадки, акр за акром оглядывая простирающееся внизу хозяйство.

Раздвижные перегородки разделяли пол на сотни крохотных кабинок, примыкающих друг к другу задними стенками, а лицевой стороной обращенных к узким проходам. В каждой кабинке находилась привлекательная самка. Их было столько, что воздух непрестанно шевелился от их дыхания и едва уловимых движений.

Диф чувствовал легкий испуг, но одновременно и любопытство. Он и не представлял, что племенной завод настолько огромен.

Отец легонько тронул его за плечо, желая, чтобы он принял участие в разговоре с зоотехником. Норбон-старший в любом разговоре половину слов заменял жестами.