Из воспоминаний сельского ветеринара - Джеймс Хэрриот

Потребности этой, однако, потребовалось много времени, чтобы воплотиться в чем-нибудь конкретном. До некоторой степени я удовлетворял ее, рассказывая жене о событиях дня, а под конец неизменно добавлял: «Это я обязательно включу в мою книгу».

Несомненно, так продолжалось бы и по сей день, если бы жена как-то не сказала в ответ:

— Джим, никакой книги ты не напишешь.

Сказала она это без всякой задней мысли, но я ужаснулся.

— С чего ты взяла?! — воскликнул я.

— Видишь ли, про свою книгу ты говоришь вот уж двадцать пять лет. На прошлой неделе мы отпраздновали серебряную свадьбу. Или ты забыл?

Я начал доказывать, что просто не люблю действовать на горячую голову, а предпочитаю прежде немножко подумать и взвесить. Но женщин логикой не проймешь.

Она ласково мне улыбнулась.

— Не принимай это так близко к сердцу, Джим. Ты не одинок, тысячи людей тешат себя мыслью, что рано или поздно напишут книгу, только вот руки у них никак до нее не доходят.

— Но я напишу! Напишу! — негодующе вскричал я.

Она снова улыбнулась, но чуть грустно.

— Пойми же, у тебя ничего не выйдет. Пятидесятилетним ветеринарам поздновато становиться писателями.

Ну уж этого я не стерпел: тут же ушел из дому, купил побольше бумаги и сел писать.

Собственно, намеревался я написать юмористическую книгу и только — ведь в те дни жизнь ветеринара изобиловала всякими забавными случаями. Но по мере того как она продвигалась, мне стало ясно, что есть очень много другого, о чем я хотел бы упомянуть. Меня тянуло рассказывать и о печальных вещах, потому что они тоже неотъемлемы от жизни ветеринара, и о людях редкостной души среди былых фермеров, и о чудесной природе сельского Йоркшира, которая всегда служила фоном моей работы.

Я был городским мальчишкой, вырос в Глазго и оказался в Йоркшире совершенно случайно — потому лишь, что получил диплом в тяжелые времена, когда выбирать не приходилось. Я был совершенно не подготовлен к встрече с суровой красотой йоркширских холмов, но их дикость и величавый покой сразу меня покорили. Меня околдовали чары, которые не рассеялись и по сей день.

Сев писать, я обнаружил, что подсознательно запечатлеваю на бумаге свои воспоминания в хронологическом порядке: едва завершалась одна книга, как она находила продолжение в следующей — развитие ветеринарной науки и события моей собственной жизни излагались в их естественном течении.

И вот теперь самые драгоценные нити тех лет собраны воедино в одном великолепном издании. Замысел этой книги позволил мне отобрать самые мои любимые эпизоды — те, над которыми моя семья и я смеялись много лет, и те, которые, по словам моих читателей, особенно им понравились.

Здесь изложена вся ранняя история моей профессиональной жизни, и теперь, перелистывая страницы, рассматривая фотографии тех мест, где мне довелось работать и развлекаться, я радуюсь, что нашел время сохранить в книгах немало такого, что ушло безвозвратно. Особую ностальгическую власть имеют надо мной рисунки на полях, вновь и вновь приятно возвращая мою память в царство прошлого.

Своеобычные натуры тогдашних фермеров, послужившие столь благодатной почвой для моих книг, исчезли навсегда, уступив место новому, агрономически образованному поколению. Эти современные фермеры, возможно, самые передовые в мире. Они очень симпатичны, и мне не доводилось встречать людей, которые работали бы упорнее их, но с ними не так увлекательно иметь дело, как с их отцами.

Да, кстати, об увлекательности — наша профессия во многом утратила ее с появлением множества новых медикаментов и способов лечения. В ветеринарной практике всегда отыщется что-нибудь забавное, потому что животные непредсказуемы и нередко ставят своих врачей в дурацкое положение, но все же не так, как в былые дни черной магии, редкостных и в основном бесполезных снадобий, от которых попахивало знахарством. Они канули в вечность, и хотя я радуюсь их исчезновению как ветеринар, как писатель я его оплакиваю.

Меня не переставало удивлять, что по всему миру людям оказалась интересна моя личная жизнь. Вначале она служила своего рода стержнем, на который я нанизывал всевозможные эпизоды из своей ветеринарной практики, но с годами обрела в моих книгах самостоятельную значимость. И вот теперь в этих двух томах она вся: как я ухаживал за моей будущей женой, как мы поженились, как я ушел в ВВС с началом войны, как родились мои дети и все радости, которые они мне дарили.

Жить в прошлом не рекомендуется, да у меня и нет в этом нужды: я ведь все еще занимаюсь лечением животных, все еще радуюсь жизни. Но для меня мое прошлое — милый и безопасный приют, куда с помощью этой книги я буду порой ненадолго возвращаться.

Том первый

Часть первая

Ранние дни в Дарроуби

Автобус, прогромыхав по узкой улочке, въехал на площадь и остановился. Я прочел надпись над витриной скромной бакалейной лавки: «Дарроубийское кооперативное общество». Конец пути.

1. Прибытие в Дарроуби

В ветхом тряском автобусе было невыносимо жарко, а я к тому же сидел у окна, сквозь которое били лучи июльского солнца. Мой лучший костюм душил меня, и я то и дело оттягивал пальцем тесный белый воротничок. Конечно, в такой зной следовало бы надеть что-нибудь полегче, но в нескольких милях дальше меня ждал мой потенциальный наниматель и мне необходимо было произвести наилучшее впечатление.

От этого свидания столько зависело! Получить диплом ветеринара в 1937 году было почти то же, что встать в очередь за пособием по безработице. В сельском хозяйстве царил застой, поскольку десять с лишним лет правительство его попросту игнорировало, а рабочая лошадь, надежная опора ветеринарной профессии, стремительно сходила со сцены. Нелегко сохранять оптимизм, когда молодые люди после пяти лет усердных занятий в колледже попадали в мир, совершенно равнодушный к их свеженакопленным знаниям и нетерпеливому стремлению поскорее взяться за дело. В «Рикорде» еженедельно появлялись два-три объявления «Требуется…», и на каждое находилось человек восемьдесят желающих.

И я глазам своим не поверил, когда получил письмо из Дарроуби — городка, затерянного среди йоркширских холмов. Мистер Зигфрид Фарнон, член Королевского ветеринарного общества, будет рад видеть меня у себя в пятницу, во второй половине дня, — выпьем чашечку чая, и, если подойдем друг другу, я могу остаться там в качестве его помощника. Я ошеломленно вцепился в этот нежданный подарок судьбы: столько моих друзей-однокашников не могли найти места, или стояли за прилавками магазинов, или нанимались чернорабочими на верфи, что я уже махнул рукой на свое будущее.

Шофер вновь лязгнул передачей, и автобус начал вползать на очередной крутой склон. Последние пятнадцать миль дорога все время шла вверх, и вдали смутно заголубели очертания Пеннинских гор. Мне еще не доводилось бывать в Йоркшире, но это название всегда вызывало в моем воображении картину края такого же положительного и неромантичного, как мясной пудинг. Я ожидал встретить доброжелательную солидность, скуку и полное отсутствие какого-либо очарования. Но под стоны старенького автобуса я начинал проникаться убеждением, что ошибся. То, что еще недавно было бесформенной грядой на горизонте, превратилось в высокие безлесные холмы и широкие долины. Внизу среди деревьев петляли речки, добротные фермерские дома из серого камня вставали среди лугов, зелеными языками уходивших к вершинам холмов, откуда на них накатывались темные волны вереска.

Мало-помалу заборы и живые изгороди сменились стенками, сложенными из камня, — они обрамляли дороги, замыкали в себе поля и луга, убегали вверх по бесконечным склонам. Эти стенки виднелись повсюду, мили и мили их расчерчивали зеленые плато.

Но по мере того как близился конец моего путешествия, в памяти начали всплывать одна за другой страшные истории — те ужасы, о которых повествовали в колледже ветераны, закаленные и ожесточенные несколькими месяцами практики. Наниматели, все до единого бессердечные и злобные личности, считали помощников жалкими ничтожествами, морили их голодом и замучивали работой. «Ни одного свободного дня или хотя бы вечера! — говорил Дейв Стивенс, дрожащей рукой поднося спичку к сигарете. — Заставлял меня мыть машину, вскапывать грядки, подстригать газон, ходить за покупками. Но когда он потребовал, чтобы я прочищал дымоход, я уехал». Ему вторил Уилли Джонстоун: «Мне сразу же поручили ввести лошади зонд в желудок. А я вместо пищевода угодил в трахею. Начал откачивать, а лошадь грохнулась на пол и не дышит. Откинула копыта. Вот откуда у меня эти седые волосы». А жуткий случай с Фредом Принглом? О нем рассказывали всем и каждому. Фред сделал прокол корове, которую раздуло, и, ошеломленный свистом выходящих наружу газов, не нашел ничего лучше, как поднести к гильзе пробойника зажигалку. Пламя полыхнуло так, что запалило солому, и коровник сгорел дотла. А Фред тут же уехал куда-то далеко — на Подветренные острова, кажется.