Генерал Доватор - Павел Федоров

— Ну, черномазый, как тебя зовут? — спросил командир.

— Лешкой...

— Чего испугался? Хрипишь, как молодой петух... «Лешкой»! — Командир так похоже и смешно передразнил его, что стоявшие рядом красноармейцы дружно засмеялись.

— Держи голову выше! Не бойся!

— Я не боюсь! — ответил Алешка.

— Вот и отлично! А что смеются — не обращай внимания. Кавалеристы — народ смешливый. Значит, зовут тебя Лешкой? А меня Левкой, — выходит, мы с тобой почти что тезки. Это у тебя что такое?

Командир показал на курай. В его голосе была ласка, подкупающая сердечная искренность, которую дети безошибочно угадывают. Командир, присев на корточки, с любопытством рассматривал Алешкин «инструмент». Потрогал пальцем ровно обрезанный кончик дудки и тихо, с серьезностью в голосе, спросил:

— Играешь?

— Ага, — ответил Алешка.

— А веселую умеешь, — чтобы трепака можно было ударить?

— Он, товарищ командир, на этой дудке ловко выкомаривает, — проговорил красноармеец, купавший с Алешкой лошадей.

Ободренный похвалой своего друга и откровенно веселой улыбкой командира, Алешка торопливо продул дудку и сунул ее за щеку.

Мальчик заиграл негромко, но отчетливо и азартно «Ах вы, сени, мои сени...»

Расправив широкие плечи, командир уперся правой рукой в пояс, левой перехватил шашку, протяжно и звонко крикнул:

— Шире круг, хлопцы! — гордо встряхнул головой и, притопывая ногой в такт музыке, в напряженном ожидании вслушивался в звуки курая.

Образовался круг. Командир, пятясь, прошелся на каблуках, — точно прокатился на колечках серебряных шпор. Ударил в ладоши, притопнул ногой и, остановившись, крякнул: — А ну, выходи!

Первым вышел в круг конник, купавший с Алешкой лошадь. Вывернув подошвы, он ухарски раздробил замысловатую чечетку, а потом, выкидывая пружинистые ноги, прошел вприсядку два круга. Стоявший рядом с командиром чернобровый казачок нетерпеливо притопывал ногой. На его широком молодом лице вспыхивала озорная улыбка.

Командир толкнул его в бок локтем. Сдвинув брови, задорно зашептал:

— Ящуков, Ящуков! Поддержи!

— Давай! Давай, Ящуков! — кричали со всех сторон.

Ящуков только того и ждал. Он прямо с места пошел маленькими шажками, постукивая подошвами, помахивая платочком. Выплыл на середину круга, шаловливо улыбаясь, поджал ногу, двумя пальцами левой руки кокетливо приподнял воображаемую юбку, потом, игриво встряхнув грудью, под взрыв хохота мелкой трусцой прошелся по кругу. Не сбиваясь с такта, изобразил увлеченного игрой гармониста, клевавшего носом подгулявшего старичка...

Плясали долго, с увлечением.

— Добре, вот добре! — приговаривал, улыбаясь, командир. Но вот он хлопнул в ладоши. — Хватит, хлопцы, музыканта измучили!..

Алешка перестал играть. Плясуны с раскрасневшимися лицами отошли в сторонку.

— Ты настоящий музыкант! Молодчина! — Командир, поглаживая загорелой рукой спутанные Алешкины волосы, взглянул на красноармейцев.

— Может, примем его в конницу, а? Отца у него нет.

Видно, красноармеец успел рассказать об Алешкином житье-бытье.

— Принять! Принять! — дружным хором ответили конники.

— Зачислить его в музыкантскую команду! — предложил кто-то.

— Вот и я так думаю, — согласился командир.

Алешка ошеломленно моргал глазами.

— Ты коней, значит, очень любишь? — наклонившись к Алешке, спросил командир.

Алешка растерянно и грустно улыбнулся.

— В кавалерию пойдешь служить? Музыкантом будешь?

— Пойду, — чуть слышно прошептал Алешка и, с тревогой взглянув на командира, спросил: — А вы не нарошно, дядя?

— Вот тебе и раз! Как это нарошно? Дадим тебе коня, белого, как снег! Трубу настоящую! Пойдем к комиссару и все уладим! А меня зовут не «дядя». Я — Лев Михайлович, фамилия моя — Доватор. Понял?

Спустя год, на первомайском параде, верхом на красивом коне каурой масти, Алеша ехал под знаменем кавалерийского полка. На ярко блестевшей в лучах солнца фанфаре пламенел малиновый вымпел. На голове у мальчика была красная фуражка с белым околышем.

В равномерной поступи конницы, в ритме торжественного марша Алеша плыл, как на крыльях, в недосягаемую высь. Вместе с ним в прозрачной синеве майского неба плыла, летела могучая песня...

...И с первых дней Отечественной войны летела песня за боевым стягом дивизии...

В раскрытые окна штаба кавгруппы скользнули солнечные лучи. На выбеленных стенах колхозной конторы, где помещался штаб, заиграл зайчик. Вот он задержался на алеющей макушке кубанки сидевшего за столом подполковника, потом скользнул по зеленым пятнам боевой карты, перепрыгнул на лицо. Подполковник Холостяков прищурился и сморщил широкий, с поперечным рубцом нос.

От опушки леса, через белесое поле перезревшего овса, ветер доносил песню:

Собирались казаченьки, собирались на заре...

Подполковник встал, поправил скрипнувшие на плечах полевые ремни, подошел к окну.

По улице двигался эскадрон, сутки находившийся в сторожевой заставе. Кони вскидывали головами, позванивали кольцами уздечек и перекатывали челюстями надоевшие трензеля. Предчувствуя отдых, они требовали повода.

Лица кавалеристов казались Холостякову напряженными и мужественно суровыми, словно у сказочных богатырей. Он долго смотрел на запыленные лошадиные крупы, на клинки, привьюченные у передних лук и поблескивающие медными головками эфесов.

Послышалась протяжная команда: «Повод!», и эскадрон перешел на малую рысь.

Спустя немного времени мимо окон штаба на статной бурой масти ахалтекинке проехал майор. Заметив подполковника, он поднес руку к кубанке, ловким движением корпуса, присущим только истому кавалеристу, повернул лошадь к воротам и так же ловко на ходу выпрыгнул из седла. Оставив повод на передней луке седла, он любовно похлопал кобылицу по крутому, словно выточенному крупу, почесал ей левую паховину, ослабил подпругу, легонько толкнул кобылицу плечом и, улыбнувшись, что-то шепнул ей в ухо. Красавица-кобылица, искоса взглянув на хозяина, жевнула трензеля, мотнула головой и, круто повернувшись, покачиваясь на сухих тонких ногах, пружинистым шагом пошла навстречу подъехавшему коноводу. Майор гордо закинул назад голову и, попыхивая папироской и блаженно улыбаясь, смотрел ей вслед. Лошадь эту майор недавно выменял в стрелковой части.

— Ну, заходи, заходи, хватит нежничать, — глядя в окно, хмурясь, проговорил подполковник.

Майор Осипов, придерживая рукой серебряную кавказскую шашку, по-кавалерийски косолапя, вошел в избу. Подполковник Холостяков громко распекал кого-то по телефону, требовал к себе оперативного дежурного. Майор, не дожидаясь приглашения, сел на серый матерчатый диван.

Позванивая шпорами, вошел капитан, оперативный дежурный. Осипов его знал. Вошедший был высокого роста, держался он по-строевому, прямо, что больше всего нравилось майору Осипову. Сознавая собственную неуклюжесть и сутуловатость, он особенно любил людей с хорошей выправкой, что, по его мнению, характеризовало «душу» военного человека.

«Почему такой строевик торчит на адъютантской службе? Вот зацепить бы такого в полк! У меня нашлась бы должность...»

Приняв командование полком, Осипов мечтал подобрать самый лучший командный состав.

— Оперативный дежурный капитан Наумов по вашему приказанию прибыл, — отрапортовал вошедший.

— Разведка все еще не вернулась? — спросил подполковник Холостяков.

— Пока нет. Справляюсь каждые полчаса. Как вернется, доложу немедленно. — Голос у капитана был мягкий, приятный.

Подполковник, подперев рукой начинавшую седеть голову, смотрел в окно.

— Неужели опять напоролись? — произнес он.

— Что тут удивительного? — резко заметил Осипов. Сдвинув кубанку на самую макушку, он продолжал: — Лезут без разбору!..

— Плохо ведем разведку, это верно, — согласился подполковник Холостяков. — Товарищ капитан, вызовите командира разведэскадрона лейтенанта Гордиенкова.

— Как бы мне к генералу попасть? — спросил Осипов, когда капитан ушел.

— Нет генерала, — сухо ответил подполковник и, помолчав, добавил: — Отозван в распоряжение штаба фронта. — С этими словами он взял карандаш и со скучающим видом начал что-то вычерчивать на карте.

— Вот оно что-о! — удивленно протянул Осипов. Быстро спросил: — Кто же теперь командовать будет?

— Пока я командую, — нехотя ответил Холостяков.

— Разрешите поздравить с новым назначением?

— Нет. Это временно. Уже назначен новый командир, полковник какой-то. Да и не могу я взять на себя такой ответственности. Я же не кавалерист...

Гремя шашкой и шпорами, в открытую дверь вошел молодой загорелый лейтенант с орденом Красной Звезды на груди. Увидев подполковника, он остановился у порога, пристукнул каблуками хромовых сапог и смело спросил: